Журнал Современник - Журнал Наш Современник 2006 #3

Наше общество пока не понимает, насколько это сильное оружие — грубый стеб. А между тем именно с его помощью выигрываются “цветные” революции. На Западе уже созданы инструкции по применению этой политтехнологии. “Оранжевых” ребят учили одолевать противника при помощи смеха”, — пишет политолог К.Черемных в статье “Мессир и его команда” (“Русский предприниматель”, февраль 2005 г.). И называет автора специального учебника “Как свергнуть диктатора”.

“Там есть модель, — рассказывает К. Черемных, — и перечень методов борьбы. Таких методов, перед которыми пасует диктатор любого цвета кожи. НО ПОСТКОММУНИСТИЧЕСКИЕ — ОСОБЕННО (выделено нами. — И. М., Т. Ш.). Потому что они знают про революцию и спецоперацию, а что такое ненасильственная технология, они не знают. Диктатор выглядывает из окна и видит не стройные ряды манифестантов со знаменами, а развеселую, яркую толпу с огромным плакатом, на котором написано обидное слово. Он не знает, что делать. Выпускает полицию, а она отказывается стрелять, потому что в первых рядах толпы — дети… Всего методов ненасилия аж 198. Что стоит их вызубрить? Они же веселые. Например, шуточные похороны диктатора. С оркестром и так далее. Под гогот прохожих, которых ведь за гогот не заарестуют. На плакате может быть намалевано откровенное вранье… Большевистская формула “цель оправдывает средства” давно уже положена в основу принципиально иного международного движения. У движения есть отец-основатель. Это автор учебника по свержению глав государств. Ему 75 лет. Зовут его Шарп… Он работал в Оксфорде, в Норвежском Институте мира, а теперь возглавляет в Гарварде собственный институт имени Эйнштейна. Его принципы относительны. Он инструктировал палестинцев и перуанцев, вьетнамцев и литовцев. Он готов работать и с неонацистами, если они примут на вооружение его метод. Свое учение он освящает именем Махатмы Ганди. Лидер индийского Сопротивления был бы поражен, что его подвиг (Ганди проповедовал ненасильственные способы освобождения от английских колонизаторов. — И. М., Т. Ш.) взят на вооружение как раз неоколониалистами Британии”.

Читаешь эти строки и понимаешь, что старик Шарп и его коллеги не побрезговали проинструктировать и наших шахтеров. Помните их “сидение у стен Белого дома” летом 1998 года? Они ведь тоже соорудили бутафорскую могилу Ельцина, действующего в то время президента, украсили ее пустыми бутылками и вбили осиновый кол. А народ, приходивший их поддержать, одобрительно смеялся, принимая это за грубоватый народный юмор. И даже помыслить не мог, что “юмористы” получают инструкции от теоретиков, весьма далеких от народа. Особенно от русского.

И запредельно непристойная речевка, начинавшаяся словами “Банду Ельцина под суд”, которую дружно скандировали забастовщики, идя развеселым маршем от Белого дома до Кремля, — это двустишие в уголовном стиле тоже казалось образцом шахтерского фольклора. Конечно, похабщина в сочетании с громогласностью и близостью кремлевских стен (как-никак “сердце Москвы!”) шокировала. Дамы-журналистки и тетки-патриотки сконфуженно улыбались. Даже не отличавшиеся изысканностью манер лимоновцы не подкрепляли шахтерский хор юношеским фальцетом. Но все знали: такие крайние формы протеста — это результат многомесячного голода, бесправия, унижений, страданий. Да и сейчас… Все лето в палатках, на сырой земле, под окнами у бессовестной, зажравшейся власти… Они ведь за всех нас, за народ страдают! И что? Неужели такие герои не имеют права на соленую шутку? Там у них в забое, наверное, так принято. Типично забойный юмор…

Правда, некоторые злые языки тогда намекали, что, дескать, не от себя стоят ребята на Горбатом мосту. Дескать, за ними Березовский с Гусинским да примкнувший к ним Явлинский. Но душа, уставшая от безответного позора, отказывалась в это верить. Народ истосковался по героям-освободителям, и в палаточном лагере шахтеров с утра до ночи толклись гости. Кто с продуктами, кто с деньгами, кто с газетами и листовками, кто с одеялами и пальто, кто с гитарой или гармошкой. Некоторые приходили в специально назначенный час, когда шахтеры исполняли коронный номер: ритмически стучали касками по асфальту. Для нас это тоже были какие-то новые формы протеста, и романтически настроенные зрители представляли себе, что, наверное, так бастуют шахтеры туманного Альбиона — эталон борьбы мирового пролетариата за свои права.

Читатель может подумать, что мы и тогда, летом 1998 года, были этакими ироничными наблюдателями. Отнюдь нет! Мы тоже приходили, вели разговоры, многих знали по именам. В общем, братались вовсю. Что там злым языкам! Мы даже своей интуиции не верили. А она подсказывала: “Посмотрите, какие у них сытые лица! Какая беззаботность и неуместная в столь критической ситуации игривость… Дома голодные жены и дети, рядом Белый дом, где всего пять лет назад безжалостно расстреляли людей, которые тоже требовали ухода Ельцина. А тут ощущение затянувшегося пикника. Только не на лесной поляне, а в центре Москвы… И почему они ускользают от серьезных разговоров, не говорят прямо, за кого они и каковы их политические требования кроме отставки Ельцина и правительства? Ну, уйдут они. А дальше что?

Но мы заглушали эти непрошеные подсказки интуиции пафосом братской солидарности.

Отрезвление наступило на третий месяц дружбы, когда мало-мальски серьезный разговор наконец состоялся. Придя в гости и выпив водочки, один из лидеров шахтерского профсоюза признался нам, что на политику им, по большому счету, плевать. Так же как на не получающих зарплату учителей и врачей. Они ставят перед собой чисто корпоративные цели — чтобы жизнь у них была, как на Западе: хороший дом в 2-3 этажа и заработок, сопоставимый с заработками иностранных шахтеров. А будет Россия колонией или не будет, какая разница? Это пускай политики разбираются. Нам велели добиваться отставки Ельцина — мы и добиваемся.

Кто велел, осталось за кадром. Но и сказанного было довольно. Больше мы шахтеров не навещали. Стало ясно, что трехмесячный палаточный лагерь — это какая-то обманка, какой-то политический балаган. Но людям (наверное, по гордыне) не хочется помнить, как их обвели вокруг пальца. И мы быстро вытеснили из памяти события того лета.

А сейчас вдруг вспомнили, и у нас возникла догадка: а не был ли этот трехмесячный хэппенинг первой пробой пера? Первой попыткой нашей “оранжевой” революции? Но только в декорациях бастущего пролетариата, с шахтерскими касками в качестве ударных инструментов. Вполне возможно, что если бы этот эксперимент прошел удачно, мы бы услышали о “мирной революции шахтерских касок”. Чем это хуже “революции роз”? Нет, мы ничего не утверждаем. Это только предположение. Но, согласитесь, даже финал шахтерского “майдана” вызывает вопросы. Если вы помните, палаточный лагерь фактически свернулся сразу после дефолта. И финальная сцена по стилистике была близка к театру абсурда. Тогдашний премьер-министр С. В. Кириенко и вице-премьер Б. Е. Немцов, отправленные в отставку, буквально выйдя из кабинетов на улицу, тут же отправились в палаточный лагерь с бутылкой водки, что было многократно показано по всем каналам телевидения.

То есть члены “банды Ельцина”, можно сказать, ближайшие пособники главаря, которым во второй строке упомянутой речевки предлагалось совершить на нарах самые оскорбительные для мужчины действия, пришли к тем, кто их так оскорблял — к шахтерам, чьи семьи по вине “банды” умирали от голода, — и были приняты! Пускай не как дорогие гости (в СМИ утверждалось, что пить с “отставниками” шахтеры не захотели), но приняты! Это все равно как члены Временного правительства в октябре 1917 года, вместо того чтобы драпать в женском платье, вышли бы к революционной матросне (“к матросикам”) с ананасами и шампанским. Как вы полагаете, был бы им оказан столь же мирный прием?

Во всяком случае, в шахтерском “походе на Москву” как-то подозрительно много перекличек с “оранжевым” шоу. Даже то, что кто-то привез их — откуда у нищих и обездоленных свои деньги? — из Воркуты и других угольных регионов, затратив немалые средства на дорогу и на содержание в столице. Шахтеры ведь и сами намекали, что живут не только на пожертвования горожан.

И в Киев юных “революционеров” организованно привозили на автобусах, размещали, кормили и развлекали тоже не на их студенческие стипендии.

Тех и других настойчиво рекламировали СМИ. Особенно телевидение, “коллективный агитатор и организатор” (знаменитое высказывание Ленина о кино) нашей эпохи.

А лозунги? Что выкрикивали “подколотые” ребята на Майдане?

“Ющенко — так,

Янукович — м…дак!”

Чем это отличается от похабной речевки шахтеров, оскорблявших противника? Все тот же грубый стеб как прием политического давления.

Новые виды психической атаки

И вот после пространной, но, надеемся, небесполезной реминисценции вернемся к вопросу: почему политический стеб эффективен? Что, разве люди не знают нецензурной ругани? Никогда не слышали частушек и неприличных анекдотов? Так в чем же дело? А дело прежде всего в шокирующем жанровом несоответствии похабщины времени, месту и обстоятельствам. Короче говоря, ситуации. Одно дело — подвыпившая компания, другое — предвыборная кампания. В массовое сознание заложены устойчивые представления об этих стилевых соответствиях. Почти полвека не могут забыть Н. С. Хрущеву, как он во время своего выступления за границей снял ботинок и, стуча им по трибуне, грозился показать американцам “кузькину мать”. Хотя если бы это произошло не в ООН, а в более приватной обстановке, такого шока не было бы. И о власти люди могут говорить в своем кругу всякое, но когда ее оскорбляют публично, а она к тому же еще никак не реагирует на оскорбления, это вызывает оторопь. Повергает окружающих в состояние шока.