Александр Дугин - Новая формула Путина. Основы этической политики

Либерализм как нигилизм

В либеральной идеологии существует один момент, который привел к ее фундаментальнейшему внутреннему кризису: либерализм глубоко нигилистичен по своей сути. Множество ценностей, защищаемых либерализмом, в своем основании связано с его главным тезисом: приматом свободы. Но свобода в либеральном понимании является существенно отрицательной категорией: либерализм требует «свободы от» (согласно Джону Стюарту Миллю), но не «свободы для» (чего-то). И это не нечто вторичное, это суть проблемы.

Либерализм борется против всех форм коллективной идентичности, против всех видов ценностей, проектов, стратегий, целей, методов, так или иначе являющихся коллективистскими или, по крайней мере, не-индивидуалистическими. Вот причина, почему один из самых главных теоретиков либерализма Карл Поппер (после Фридриха фон Хайека) в своей объемной книге «Открытое общество и его враги» утверждал, что либералы должны бороться против любой идеологии или политической философии (от Платона и Аристотеля до Маркса и Гегеля), которая настаивает на том, что человеческое общество должно иметь некоторые общие цели, общее ценности или общий смысл. (Следует отметить, что Джордж Сорос рассматривает «Открытое общество» в качестве своей личной Библии). Любая цель, любое значение, любой смысл в либеральном или в открытом обществе должны базироваться на индивидууме. Поэтому враги открытого общества, которое является синонимом западного общества после 1991 года и стало нормой для всего остального мира, очень конкретны. Его основными врагами являются коммунизм и фашизм как идеологии, которые вышли из той же философии Просвещения и в центре которых содержатся неиндивидуалистические понятия — «класс» в марксизме, «раса» в национал-социализме и «национальное государство» в фашизме. Таким образом, источник конфликта либерализма с существующими альтернативами современности — фашизмом или коммунизмом — совершенно очевиден. Либералы требуют освободить общество от фашизма и коммунизма или любых их неявных комбинаций, чреватых неиндивидуалистическим тоталитаризмом. Будучи рассмотренной как часть процесса ликвидации нелиберальных обществ, борьба либерализма становится особенно значимой: она приобретает смысл из самого факта существования идеологий, отрицающих индивидуума как высшую ценность общества. Понятно, что в этой борьбе противопоставлены освобождение и его противоположность. Но из этого видно, что свобода в том виде, как она осмысляется либералами, является в своем существе отрицательной категорией. У открытого общества есть враги, и самого этого факта достаточно, чтобы оправдать процесс дальнейшего освобождения.

В 1991 году, после падения Советского Союза в качестве последнего оппонента западного либерализма, некоторые представители Запада, такие как, например, Фрэнсис Фукуяма, провозгласили конец истории. Это было вполне логично: поскольку более не было явного врага открытого общества, поэтому и не было больше истории в том виде, как она трактовалась в Модерне, то есть как борьбы между тремя политическими идеологиями (либерализмом, коммунизмом и фашизмом) за наследие Просвещения. Со стратегической точки зрения это было время, когда реализовался т. н. «однополярный момент» (Чарльз Краутхаммер). Период между 1991 и 2014 годами, в середине которого произошло нападение бен Ладена на Всемирный торговый центр, был эпохой глобальной доминации либерализма. Аксиомы либерализма были приняты всеми основными геополитическими игроками, включая Китай (в экономическом плане) и Россию (в ее идеологии, экономике и политической системе). Существовали либералы и горе-либералы, еще не либералы, недостаточно либеральные либералы и так далее. Реальных и явных исключений было мало (например, Иран и Северная Корея). Таким образом, мир стал аксиоматически либеральным.

Это был самый важный момент в истории либерализма. Либерализм победил своих врагов, но в то же время он их лишился. По существу своему он есть «освобождение от» и борьба против всего того, что не является либеральным (в настоящий момент или потенциально). Либерализм приобрел реальный смысл и содержание во взаимоотношениях со своими врагами. Когда существует выбор между существованием в несвободе (в лице конкретных тоталитарных обществ) и в свободе, многие выбирают свободу, не задумываясь о том, для чего и во имя чего дается эта свобода. Когда есть нелиберальное общество, либерализм положителен. Он начинает показывать свою негативную сущность только после собственной победы.

После победы в 1991 году либерализм вошел в имплозивную фазу (фазу внутреннего взрыва и саморазрушения). После победы над коммунизмом и фашизмом он остался в одиночестве, без врага, сражаясь с которым, он поддерживал себя на плаву. Именно к этому моменту в либерализме созревают внутренние конфликты. Это происходит в особенности тогда, когда либеральные общества пытаются очиститься от последних остатков нелиберальных элементов: сексизма, политической некорректности, неравенства между полами, неиндивидуалистических институтов — таких как государство и церковь, и так далее. Либерализм всегда нуждается во враге, чтобы было от чего освобождаться. В противном случае либерализм теряет свою цель, и его неявный нигилизм становится слишком заметным. Абсолютным триумфом либерализма является его смерть.

В этом и состоит идеологический смысл финансовых кризисов 2000 и 2008 годов. Именно успехи, а не неудачи новой, полностью основанной на прибыли экономики («турбокапитализм», согласно Эдварду Люттваку) ответственны за ее коллапс.

Свобода делать все что угодно, в пределах ограничений индивидуальной шкалы, провоцирует имплозию личности. Человеческое переходит в царство инфрачеловеческого, в сферы субиндивидуального. И здесь он встречается, как в грезе о субиндивидуальности, с абсолютной свободой от чего-либо. Это эвапоризация человека, испарение человеческого как такового и приводит к Империи небытия как последнего слова тотальной победы либерализма. Постмодернизм готовит почву для этого пост-исторического, самореференциального рециклирования бессмыслицы.

Вы можете спросить: а какое отношение все это имеет к (предполагаемой) грядущей войне с Россией? Я готов ответить на этот вопрос.

Либерализм продолжает набирать обороты в мировом масштабе. С 1991 года он стал неизбежным фактом. Но сейчас он находится на грани взрыва Можно сказать, что он дошел до своей конечной точки и начал самоликвидацию. Массовая иммиграция, столкновение культур и цивилизаций, финансовый кризис, терроризм и рост этнического национализма являются индикаторами приближающегося хаоса. Этот хаос угрожает установленному порядку, причем любой его разновидности, включая либеральную. Чем более либерализм преуспевает, тем быстрее он приближается к своему концу и к концу современного мира. Здесь мы имеем дело с нигилистической сущностью либеральной философии, с ничто как внутренним (ме)онтологическим (от греческого слова «meon» — «хаос, преисполненный потенциальностью») принципом «свободы от». Немецкий антрополог Арнольд Гелен справедливо определил человека как «лишенного бытия» или как «недостаток», Mangelwesen. Человек в своем существе есть ничто. Все, что составляет его идентичность, он берет от общества — язык, историю, людей, политику. Так что, если он возвращается к свой т. н. «чистой сущности», он ее просто не обнаруживает. За фрагментированной свалкой чувств, неясных мыслей и тусклых желаний скрывается бездна. Виртуальность субчеловеческих эмоций представляет собой тонкую вуаль; за ней пребывает чистая тьма. Таким образом, эксплицитное вскрытие нигилистической подосновы человеческой природы является последним достижением либерализма. Но это является и его концом, вместе со всеми теми, кто использует либерализм в своих целях и кто является бенефициариями либеральной экспансии. Иными словами, это конец для мэтров, распорядителей глобализации. Любой порядок рушится в такой чрезвычайной ситуации нигилизма: и либеральный порядок тоже.

Чтобы спасти свое правление, этой либеральной элите нужно согласиться сделать шаг назад. Но либерализм сможет переформировать свое содержание только тогда, когда он еще раз столкнется с нелиберальным обществом. Этот шаг назад есть единственный способ спасти то, что осталось от порядка, и спасти либерализм от самого себя. Поэтому на горизонте возникает путинская Россия. Современная Россия не является антилиберальной: она не тоталитарная, не националистическая, не коммунистическая, не слишком либеральная, не полностью либерально-демократическая, в достаточной степени космополитическая и не радикально антикоммунистическая. Скорее всего, она находится на пути к становлению либеральной Россией — шаг за шагом, в рамках грамшистского процесса приспособления к глобальной гегемонии и последующей трансформации («transformismo», на языке Грамши), которую этот процесс влечет за собой.