Наталия Лебина - Проституция в Петербурге: 40-е гг. XIX в. - 40-е гг. XX в.

Шумной и скандальной славой и в начале XX в., и накануне Февраля 1917 г. пользовался Александровский парк у Народного дома. Любопытно отметить, что парк принадлежал Санкт-Петербургскому городскому попечительству о народной трезвости. Считалось, что его ежедневно посещали до 10 000 человек, далеко не всегда трезвых. В 1910 г. журнал «Вестник полиции» в одной из редакционных статей отметил, что Народный дом — это «биржа разврата, центральная торговля мясом»[63]. Действительно, здесь вращались и проститутки и «коты». Публичные женщины из Народного дома были уже, как правило, связаны с преступным миром Петербурга. Подрабатывали «бланковые» проститутки и в Таврическом саду, особенно в части, открытой для бесплатного входа публики. Бывалые публичные девицы промышляли и в платной части сада. Популярностью у «бланковых» девиц пользовался Лесной парк, где в начале XX в. часто устраивались гулянья[64]. По иронии судьбы там некоторое время находился и Дом милосердия, о котором будет рассказано ниже. Вот как описывал обстановку в парках, примыкавших к ресторанам типа «Вилла Родэ», «Луна-парк», «Эдем», один из современников: «В ярких кричащих костюмах с вызывающими улыбками, фланирует по саду целое царство всевозможных легкомысленных особ. Мужчины критическим взором следят за ними, завязываются разговоры, и постепенно все заволакивается нездоровой, угарной атмосферой… Расходятся и разъезжаются почти исключительно парами»[65].

Увозили своих клиентов проститутки-одиночки обычно к себе на квартиры. В начале XX в. они в основном квартировали в Рождественской части города — на Рождественских улицах, Дегтярной, Конной, то есть в районе знаменитых Песков, где раньше, в 60-80-х гг. XIX в., располагались публичные дома. Согласно положению о Врачебно-полицейском надзоре 1908 г., домовладельцам в Санкт-Петербурге запрещалось сдавать проституткам более трех квартир в одном доме, и какое-то время это правило соблюдалось. «Девушки для развлечений» могли быть выселены не только из квартиры, но даже из города за нарушение порядка проживания. Однако постепенно описанные Ф. М. Достоевским типажи Сенной и Таирова переулка перемещались и в другие районы Петербурга, явно нарушая покой жителей. Любопытное письмо, отражающее отношение горожан к этому явлению, пришло на и Санкт-петербургского градоначальника в августе 1911 г.: «Возмутительные безобразия происходят внутри и вне дома, находящегося на углу Коломенской улицы и Свечного переулка, 19/21. Вот картина, представляющаяся нечаянно попавшему на двор этого дома путнику: на дворе сидит масса полунагих босяков, которые и на окраине-то города не встретишь, и проститутки, которые ловят всякого встречного и поперечного. Но горе попавшему в лапы этих веселых фей… оберут и побьют»[66]. Проститутки, согласно информации, занимали шесть квартир в этом доме и с наступлением сумерек выходили прямо во двор и на мостовую около дома на «охоту». Как правило, в этих же домах шла тайная торговля водкой по спекулятивным ценам. Перед первой мировой войной продажные девицы уже практически свободно проживали во многих районах города. Так, в 1915 г., по данным Врачебно-полицейского комитета, в Петрограде было зарегистрировано около 500 квартир, которые снимали поднадзорные проститутки.

Летом «бланковые» проститутки Петербурга переносили места своего промысла за город. Началось это примерно в 80-е гг. XIX в. Уже тогда, судя по воспоминаниям М. В. Добужинского, город «в летнее время пустел, «господа» разъезжались на дачи и по «заграницам», а хозяевами города делались кухарки, дворники, горничные»[67]. По мере индустриализации столицы стремление ее жителей, имеющих средства выезжать летом за город, усиливалось. Кроме того, в начале XX в. городские власти проводили все ремонтные работы именно летом. Вот как описывали современники обстановку на петербургских улицах: «Энергично ведущиеся работы на новых постройках, ремонт домов, улиц, изрытые рвами и чинящиеся мостовые — все это местами создает такую неприветливую картину, от которой всякий, кто может, старается бежать. Пустынно летом на улицах Петербурга, прежде оживленных». И еще одно описание, относящееся к 1909—1910 гг.: «Город изрыт весь, точно во время осады… Трудно жить в Петербурге летом, в знойные дни, а еще хуже того в тихие вечера после них: дышать нечем»[68]. Летом из города выезжали кадетские и юнкерские училища. За толпой дачников и военных устремлялись и проститутки. Особенно много скапливалось их в районе Красного села, где недалеко от станции располагались лагеря пехотных гвардейских полков. Офицеры жили в самом поселке, там был и ресторан, и приличный театр, функционировавший летом. Здесь в основном и промышляли девицы. «Работали» они и в более штатских дачных местах: Петергофе, Сестрорецком Курорте, Озерках. Именно последнее местечко и описал в 1906 г. А. А. Блок в стихотворении «Незнакомка». Надо сказать, что проститутки очень быстро взяли на вооружение блоковскую метафору и активно ею пользовались. Ю. П. Анненков вспоминал:

«Девочка «Ванда», что прогуливалась у входа в ресторан «Квисисана», шептала юным прохожим:

— Я здесь Незнакоумка. Хотите ознакоумиться?

Девочка «Мурка» из «Яра», что на Большом проспекте, клянчила:

— Карандашик, угостите Незнакоумку. Я прозябла.

Две «девочки» от одной хозяйки с Подьяческой улицы, Сонька и Лайка, одетые как сестры, блуждали по Невскому (от Михайловской улицы до Литейного проспекта и обратно), прикрепив к своим шляпам страусовые перья:

— Мы пара Незнакомок, — улыбались они, — можете получить электрический сон наяву…»[69]

Действительно, лишь величайший поэт Серебряного века мог увидеть в обычной уличной, «бланковой» проститутке, приехавшей подзаработать, прекрасную незнакомку. Большинство же дачников резко протестовали против высадки «десанта» девиц легкого поведения. В фонде Врачебно-полицейского комитета, хранящегося в Центральном Государственном историческом архиве Санкт-Петербурга, содержится множество заявлений с жалобами на поведение проституток в окрестностях города. Вот образчик одного из таких документов: «Заявление Его Высокопревосходительству Господину губернатору Петербургской губернии дачных обывательниц Старого и Нового Петергофа и проч. Все те проститутки, которые были заражены в Петербурге различными болезнями, преимущественно сифилисом, дабы избавиться от частых медицинских осмотров бегут в дачные места… где поселяются, увлекают дачных мужей, заражают последних, которые переносят заразу на жен и детей… вследствие чего имеем честь всеподданнейше просить Ваше Высокопревосходительство о выселении этих проституток из дачных мест… В полной уверенности, в ожидании распоряжения Вашего Высокопревосходительства об избавлении нас от вышеописанных бедствий»[70]. И надо сказать, что власти пытались принять меры. Поднадзорные «бланковые» девицы за дурное поведение и нарушение порядка могли быть наказаны, так как их адреса имелись во Врачебно-полицейском комитете города. Данное обстоятельство помогало в определенной степени налаживать контроль за здоровьем проституток, если они не желали являться на осмотр. Однако делать это с каждым годом становилось все сложнее.

«Бланковые», конечно, являлись самым уязвимым слоем в среде легальных продажных женщин. Внешне независимые от хозяйки публичного дома, они попадали в подчинение к содержательнице квартиры. Вынужденные сами «ловить» клиентов, эти проститутки часто становились жертвами преступников и нередко сексуальных маньяков. В 1908—1910 гг. в гостиницах Петербурга было совершено несколько зверских убийств «бланковых» девиц. Убийца, некий Вадим Кровяник (Родкевич), отыскивал свои жертвы прямо на улицах. Женщинам, находившимся в домах терпимости, это не грозило. Однако мощное стремление к свободе, охватившее Россию в начале XX в., не обошло и проституток: обитательницы борделей мечтали спокойно промышлять на улице, а вольные диктериады — по возможности избежать контроля Врачебно-полицейского комитета.

Ко времени Февральской революции число зарегистрированных проституток заметно уменьшилось. В январе 1914 г. на учете во Врачебно-полицейском комитете состояло всего 2279 женщин, большинство из них — «бланковые». Эта цифра значительно ниже показателей начала XX в., не говоря уже о 80-х гг. XIX в. Однако это вовсе не означало, что торговля любовью в столице Российской империи пошла на убыль. Скорее наблюдалось свертывание деятельности Врачебно-полицейского комитета и — как следствие — рост публичных женщин, занимавшихся своим ремеслом без всякого надзора.