Журнал Современник - Журнал Наш Современник 2009 #3

Без слова "наследников" - ни один документ уже не составляется.

Как ни маскируйся — всё равно шила в мешке не утаишь. Всё равно надо где-то юридически застолбить формулировочку о праве на приватизацию и о наследниках не забыть.

Самого Жукова-старшего я виню меньше всех. Это всё режиссура и постановка Ф. Кузнецова. Его пробный пилотный образцово-показательный номер: выгорит дело с Жуковым — и с остальными всё будет в порядке. О себе ведь тоже пора подумать. Кузнецов всего лишь на четыре-пять лет моложе Жукова, ему тоже "пожизненная аренда" ни к чему, у него тоже есть наследники — дочка с внуком в Германии.

Поэтому "дело о Жукове и его наследниках" (а один из наследников — это вице-премьер правительства РФ сын Дмитрия Анатольевича), было так тщательно разработано и безукоризненно выполнено Ф. Кузнецовым, чтобы оно стало убедительным прецедентом для начала приватизационного процесса, затормозившегося на несколько лет после несколько неуклюжей приватизации евтушенковского и поляковского судебного образца. А здесь — комар носа не подточит… Звонил мне Д. Жуков не раз: "Станислав! Пора мне узаконивать свою дачу!" А что ему ответить? "Бери, мол, Кондакову, она знает, что делать, идите в Видновский суд"? Не знаю, что делать. Больно уж человек хороший. Настоящий патриот. С полувековым стажем. Один из создателей в начале 60-х годов "Русского клуба" и даже таинственной "русской партии", как утверждает А. Байгушев в книге "Русская партия внутри ЦК КПСС".

Правда, сейчас Жуков является шеф-редактором гламурного журнала "Саквояж", который, как сказано в выходных данных, "распространяется в вагонах СВ и повышенной комфортности ОАО "Российские железные дороги", где печатаются только "писатели-демократы" — и помещается реклама рубашек, стоимостью 20 тыс. рублей.

Но дело не в этом. Я не могу поверить, что вице-премьер А. Жуков мог быть участником этой интриги и дал соглашение на использование своей персоны под условным обозначением "наследник". Скорее всего, Ф. Кузнецов блефовал, злоупотребляя этим словом в документах, чтобы показать своей свите, какого рода административным ресурсом он располагает.

Неужели придётся Литфонду уступить? Плевать против ветра — дело неблагодарное. Разве у такого "административного ресурса" суд выиграешь? Но если у кого-то поднимется рука подписать с Жуковым-старшим кузнецовский "договор о долгосрочной аренде", то пусть хотя бы вспомнят о том, чтобы Литфонду была выплачена компенсация за снесённую "сторожку" и три уничтоженных гаража. Как говорится, хоть шерсти клок…

Удивляет и озадачивает меня ещё одно обстоятельство. Почему такие, мягко говоря, небедные люди, как Поляков, Евтушенко, Жуков, из кожи вон лезут, чтобы обустроиться именно в Переделкино. Вам противно жить в скромных, недорогих, некомфортабельных переделкинских дачах, желаете чего-то побогаче, попрестижнее — ради Бога! Столько в Подмосковье строится больших и малых, разной стоимости Рублёвок… Стройтесь, покупайте. А уж последнюю общественную собственность — Переделкино с пожизненной дачной арендой оставьте для небогатых и некорыстных писателей.

V. Переделкинская шахидка

В конце января я уехал в родную Калугу, куда мне позвонила одна давняя знакомая и с возмущением рассказала, что Ю. Поляков опубликовал в "ЛГ" от 28 января полосу стихов Н. Кондаковой, в которой есть пасквиль обо мне. Я пошёл в библиотеку, прочитал пасквиль, посмеялся над глупостью этого опуса и сначала хотел махнуть на беспомощную клевету рукой, но в посвящении стоят мои инициалы и фамилия в сокращённом виде. Ещё несколько звонков такого рода последовало. Ну, коли так, если люди думают с возмущением, что это обо мне — то значит, надо клеветнице на эту грязь ответить. Перчатка брошена, а я человек публичный, к тому же Кондакова так подставилась в своих рифмованных проклятьях, что не воспользоваться ответом ей, а одновременно и Полякову — было бы легкомыслием. Вот текст пасквиля:

"С. Ю. К-ву. Ах, как же ты рвёшься к большому корыту, ах, как же копыт-ками нервно сучишь! А я поживаю легко и открыто — и этого ты мне вовек не простишь. И в позднесоветской и в нынешней жизни, и в вёдро, и если не видно ни зги, я просто жила и служила отчизне, а ты ей постыдно лизал сапоги… Ты был и евреем и антисемитом, кидался туда, где поболее куш. Уходишь непризнанным, незнаменитым, слепой браконьер человеческих душ. Теперь ты клевещешь, ну, нет уж, довольно! — мне мертвые вверили быть начеку. Господь научил — и ни капли не больно! А хочешь, другую подставлю щеку?"

Особенно позабавила меня строка, где она сравнивает наши литературные судьбы:

"Я просто жила и служила отчизне, а ты ей постыдно лизал сапоги". Помилуй Бог, отчизна — это Родина-мать, какие могут быть у отчизны "сапоги"? "Сапоги" были у Сталина, но их лизал не я, а Евтушенко, "сапоги" были у Ельцина, но их лизала целая шеренга кондаковских единомышленников-"демо-кратов" — Чудакова, Оскоцкий, Черниченко, Карякин, Ахмадуллина, Гранин, Ал. Иванов и прочие подписанты позорного письма "42 писателей", требовавшего от Ельцина репрессий над патриотами в октябрьские дни 1993 года, регулярно потом собиравшиеся на разговор с ним в Бетховенском зале. "Сапоги" лизал у А. Н. Яковлева Ф. Кузнецов, когда помогал члену Политбюро в работе над известной русофобской статьёй "Против антиисторизма". А Поляков — гуру и покровитель Кондаковой, являющийся сегодня функционером "Единой России", — кому из её высших чиновников, делая партийную карьеру, он "лижет сапоги", к кому из вице-премьеров напрашивается на приём? Вот о чём надо переделкинской амазонке подумать.

Ну, в конце концов, тот факт, что Кондакова помогла своему начальнику — председателю Литфонда Полякову — отсудить переделкинскую собственность, пошла на риск лжесвидетельства, разве это нельзя понять так, что она (разумеется, фигурально) от избытка чувств вылизала ему обувь?

А с каким неграмотным, но искренним пафосом пишет Надя о своём призвании — "мне мёртвые вверили быть начеку". Значит, у неё есть доверенность не только от живого Огнева, но и от кого-то из мёртвых? Интересно, кто же из мёртвых поддерживает её, от чьего имени пророчествует наша весталка? Может быть, это о своём бывшем муже Борисе Примерове? Он был честным и талантливым русским поэтом. У меня с ним в 60-е годы сложились товарищеские отношения. Не раз, бывало, мы собирались вместе с Рубцовым, Передреевым, Соколовым в одном кругу.

В 1995 году Борис Примеров повесился на своей переделкинской даче, которую унаследовала после него Кондакова. Борис наложил на себя руки в отчаянье от того, что на его глазах рухнул Советский Союз, а жена становится оголтелой демократкой. "Боже, верни нам Советскую власть", - писал он в своём предсмертном стихотворении. Я думаю, что если он является своей вдове и что-то "вверяет" ей, то, конечно же, негодует за глупые и лживые стихи, которые она печатает в "ЛГ", за разрушение любимого им Переделкино, последнего оплота советской писательской жизни…

Но что там Борис Примеров! Наша "дама с прошлым" "пивала в охотку и с Высоцким — шампанское и с Вампиловым водку" (в той же подборке), но, однако, и этого общения ей мало: она, оказывается, "учится" "у Блока умирать".

Правда, Александр Блок умирал в нищете и почти голодной смертью в пустой квартире, а Надюша только что вложила около трёх миллионов рублей в "ремонт и реконструкцию своей дачи", наверное, не для того, чтобы умереть на ней с голоду…

В своём рифмованном поклёпе Кондакова пишет, что будто бы я "кидался туда, где поболее куш". Хочу сообщить нашей прокурорше, что когда меня в апреле 2008 г. избрали председателем МЛФ, то я на другой день распорядился, чтобы моя зарплата на той же должности была вдвое меньше кузнецовской (дабы не уподобляться ему). И зарплата Переверзину мною была тоже сокращена вдвое. Пусть писатели знают, что мы избраны не для того, чтобы обогащаться по-кузнецовски "на халяву", а чтобы спасти Переделкино от приватизаторов.

А сэкономленные от наших зарплат средства пошли на поддержку местных отделений МЛФ.

Пусть к тому же задумается Кондакова о том, что литгазетовская зарплата её покровителя Ю. Полякова равна или даже превышает сумму ежемесячных зарплат всех 20 сотрудников журнала "Наш современник". Вот уж кто ищет, "где поболее куш"…

"А хочешь, другую подставлю щеку?" - с неожиданным кокетством взбрыкивает Надя в последней строке. Не надо, ради Бога, не нужна мне ни твоя ланита, ни какая другая часть тела. С мужчинами, несправедливо и неосмотрительно оскорблявшими меня, я не церемонился. Мои пощёчины горели на щеках многих авторов и даже сотрудников "Литгазеты". Но это мужчины. А как поступать с женщинами? Не знаю. Поэтому скажу так: во-первых, Евангелие надо знать, дорогая. "Другая щека" подставляется только после того, когда уже на первой лежит отпечаток. А во-вторых, с женщинами, какими бы они ни были, разговаривать на языке пощёчин и бесполезно, и некрасиво. К тому же я человек брезгливый, после этого действа потом руку не отмоешь. Не думаю, чтобы Поляков сам был в восторге от этого рифмованного пасквиля. Он всё-таки когда-то писал стихи. Неталантливые, но грамотные. Однако за услугу, которую ему оказала в суде пасквилянтка, надо платить не какими-то двумя-тремя стишками, а целыми газетными полосами.