Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6324 ( № 20 2011)

Беда в том, что преступления в интеллектуальной сфере тяжкими в общественном мнении не считаются. Да и к собственно преступлениям их относят с большой долей условности. По совести сказать, у нас и кража имущества воспринимается зачастую как ловкость рук и бойкость ума. Но правовой нигилизм, когда речь заходит об интеллектуальной собственности, вырастает то ли в какой-то небывалый цинизм, то ли в невиданное простодушие и недомыслие.

В основе любого вида воровства лежат прежде всего эмоции. Ведущая из них – вовсе не жажда риска, но таинственное и иррациональное чувство, именуемое завистью. У другого есть то, чего нет у меня. Вариант: у другого чего-то больше, чем у меня, и качеством оно выше. В отношении интеллектуальной собственности иррациональная природа зависти возрастает в разы. Поэт Андрей Крыжановский создал формулу самой жгучей разновидности творческого соперничества:

…зависть, – боюсь,

что из многих страстей

сильнейшая там,

где сошлись обладатели лиры.

Что объединяет вора и завистника? Вор, невзирая ни на какие доказательства, отвергает факт хищения. Завистник столпнически упорствует в отрицании основного мотива своих действий. Повинился в этом лишь забытый композитор по фамилии Сальери: «завидую глубоко». Да и то столь симптоматичное признание сделано пером Пушкина. Устранив причину своей патологической страсти, музыкальный ремесленник всё же не присвоил партитуру «Реквиема», и произведение не исполняется от его имени. Но сегодняшний творческий климат определяют отнюдь не меланхолические сальери, как и не лучезарные моцарты, а мелкие воришки. Что ж! Не «Тихий Дон» и выходит из-под их плутовских перьев.

Но если о плагиате кричат на каждом углу, то никто и нигде не говорит о размерах коррупции в искусстве – когда бездарные сначала подменяют талантливых, а потом получают за их счёт разнообразные дивиденды. Когда таланты назначаются, как менеджеры, а известность выделяют, как спецодежду. Коррупция в интеллектуальной области информационно малопривлекательна. Это не «оборотни в погонах», не сырьевые разборки и не банковские аферы. Да и доказать факт корыстного заимствования здесь непросто. Не пастернаковская цель – самоотдача, но статусная, «тусовочная», низвела творческий акт на уровень спортивного состязания. Как лозунг Кубертена «О, спорт, ты – мир!» – давно следует читать по-оруэлловски: «О, спорт, ты – война!», так и баталии на тему: «Кто тут самый главный (писатель, композитор, художник, режиссёр)?» – давно превратились в бои без правил, где судьями выступают прикормленные критики. Они же умело организуют бойкоты неугодных, когда художник десятилетиями безответно ждёт отклика на своё произведение.

Какую бы службу придумать, чтобы она содействовала исправлению нравов и выдавала патенты на талант?

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 3,8 Проголосовало: 5 чел. 12345

Комментарии:

Литература

Камо стучиши?

ОБЪЕКТИВ

Лев ПИРОГОВ

– Видишь ли, после того, как Христос привнёс в нашу цивилизацию совесть, веришь ты в него или нет, а совести в литературе уже не хватает. Как специй в пресной еде.

– И в жизни тоже, – сказал я.

– Что в жизни?

– Совести не хватает.

В. Былинский. «Адаптация»

Успешный телесценарист Саша Греков испытывает разочарование в жизни. Ему не нравится его работа – оболванивать обывателей, не нравятся женщины, с которыми он спит, не нравится алкоголь, который он принимает в свободное от этих двух основных занятий время. Единственное, что нравится Саше Грекову, – это думать о смысле жизни, но сколько-нибудь видимых результатов на этом поприще он  достигнуть не может.

Пробует путешествовать, пробует заниматься творчеством, пробует молиться... «Не помогает». Иногда кажется – вот, что-то забрезжило, ухватил кончик какого-то смысла (дети? любовь? социальный протест? смирение?), но всё мимо, мимо.

Саша Греков понимает, что Бога нет.

Саша Греков умирает, так и не поняв, почему жил.

До конца книги остаётся ещё двадцать восемь страниц.

Это очень необычная книга.

Хотя есть люди, которые говорят, что книга вполне обычная, что она похожа на Уэльбека и Бегбедера (и ещё штук пять нерусских фамилий, которые я тут же с перепугу забыл), но я с ними, мягко говоря, не согласен.

В конце концов все мы на кого-то похожи, но это не отменяет для нас проблемы существования: как жить, зачем жить и, главное, «КАК ЖИТЬ ДАЛЬШЕ» (бывает, что ответить на этот вопрос всего труднее). Проблемы-то у всех одинаковые, да что толку, если ты у себя всё равно один.

Помню, я дочитывал эту книгу (она тогда ещё была рукописью) вечером на работе. Один. Все ушли. Мир за окном померк. Скрючившись на офисном стуле, я плакал. Впервые лет за двадцать, наверное. Слеза текла как-то странно, из одного глаза, и не к носу, а по внешней стороне скулы. Разболелось сердце. Довольно сильно. Шёл домой и думал: «А ведь я сейчас, возможно, умру». И было не страшно. Не за себя, поймите. Не страшно за жену и ребёнка – как они дальше будут. Я отчего-то знал в тот момент, что Бог не оставит их. Чувство, которое я тогда испытывал, наверное, и называется верой.

Вера – это когда не боишься смерти, зная о ней. Если с нами такое случается, мы становимся очень сильны. Нас даже уличные хулиганы обходят: в не боящемся смерти человеке есть что-то такое... нежелательное для них.  Никакая гадость не липнет. Вот так бы и ДАЛЬШЕ жить...

Жаль, что с точки зрения диалектического материализма жизнь – это цепочка конечных процессов.

Бывают книги-конфетки, от чтения которых получаешь удовольствие – как Стива Облонский от чтения либеральных газет. Удовольствие интеллектуальное, моральное, эстетическое. Всё там ладно, со всем там согласен, а с чем не согласен – так и понятно, что с этим надо не соглашаться. Чтение даже очень умных, глубоких, «серьёзных» книг – это игра. Если от игры не получаешь удовольствия, нет смысла играть.

А жизнь? А если не получаешь удовольствия от жизни?

Нет смысла жить?..

Когда автор начинал эту книгу, он ещё не знал, о чём она будет. Не было у него готового замысла.  «Писал как жил» – не особо надеясь догрести до финала. Это, кроме шуток, жуткий непрофессионализм. Надо писать, ощущая границы. (Хорошие стихи, говорят, сочиняются с последней строки, иначе финал будет «пришит».) Из такого авторского «незамысла» должно было ничего не получиться. Должно было. Но есть романы, «смысл и назначение» которых выходит далеко за рамки литературы (см. эпиграф).

Я, честно, не знаю: велика ли заслуга Валерия Былинского в том, что книга у него всё-таки получилась. Можно ли тут вообще говорить о художественном тексте – или лучше только о поводе, случайном поводе к превращению, которое может  произойти с читателем?..

А может не произойти.

Я разговаривал с разными читателями. Одни говорят: «Я заплакала», «Я испытывал боль и счастье, я плакал» (можно усмехнуться этому обилию слёз, а можно вспомнить: это только носы у всех людей разные, а души-то одинаковые). Другие пожимают плечами, досадливо морщатся или начинают подсчитывать количество случившихся на страницах половых актов.

Я эти акты и сам страсть до чего не люблю. А также философские диалоги и вообще все современные романы толще трёхсот страниц. Но вот в чём загвоздка. Мне, положим, многое не нравится из того, что было в моей жизни. Но ничего из этого я не могу изменить. В книге действительно полно «слабых мест»: повторов, затянутостей, неприятных сцен и неприятных поступков (одному читателю, например, не нравится, что герои курят), но я убеждён: если «причесать» текст, книги не будет. Убери плохое – и не станет хорошего. И вообще: жизнь не для того, чтобы приятно было. В ней ещё обязательно должно быть много такого, от чего неприятно. Например, стыд.

Поэтому, кстати, я не разделяю чувств тех людей, которым отчаянно не нравится обложка книги. Мне она тоже не нравится. Но я догадываюсь, что так нужно.

«Не согрешишь – не покаешься».

Не испытав острейшего стыда за героя (я бы даже сказал больше – за автора и его текст), не будешь готов к прочтению тех самых двадцати восьми последних страниц, которые неслучайно называются так же, как весь роман, – «Адаптация».

«Не согрешишь – не покаешься». Это не о том, что можно грешить. Это о том, что грех неизбежен. Ни один человек, будь он хоть наипервейший праведник, не свободен от дурных поступков и мыслей. А вот покаяния избегнуть можно. И «праведникам» это удаётся с особой лёгкостью. Они же ведь живут «по закону» и  если в чём и каются, то, как правило, «в отдельных недостатках». В том, что могли бы быть ЕЩЁ ЛУЧШЕ. (Помнится, Остап Бендер тоже гордился тем, что «чтит уголовный кодекс».)