Николай Добролюбов - Народное дело. Распространение обществ трезвости

В Рязанской губернии, в Зарайском уезде, в самом начале нынешнего года образовалось одно из первых по времени обществ трезвости в великорусских губерниях. Первый пример подан был крестьянами казенного села Макеева (200 душ) и помещичьего – Кобыльска (150 душ).

В половине февраля извещали, что в южных уездах Рязанской губернии чрезвычайно ослабело употребление водки («Московские ведомости», № 44). В конце марта г. Кошелев, помещик Рязанской губернии, писал, что общества трезвости существовали уже в уездах Зарайском, Данковском, Рижском, Сапожковском и других («Московские ведомости», № 99).

Были неопределительные известия об обществах трезвости и в Тамбовской губернии, в Кирсановском уезде (см. «Русский вестник», № 3).

Января 28 во Владимирской губернии, в Гороховецком уезде, «по случаю возвышения содержателем питейного откупа на хлебное вино цен, а также и для распространения в семействах доброй нравственности», отказались от водки крестьяне села Нижнего Ландеха, с 85 деревнями, в числе 5000 душ («Московские ведомости», № 49).

В Московской губернии трезвость начала распространяться в марте месяце. Первое общество образовалось в селе Говорове, Московского уезда, вотчины княгини Голицыной («Московские ведомости», № 80). В апреле крестьяне села Спасского и деревни Изоповой, тоже Московского уезда, принадлежащих кн. Юсупову (86 душ), тоже дали зарок не пить вина на один год («Московские ведомости», № 139). Почти в то же время, но несколько ранее, общества трезвости образовались в трех вотчинах графа Панина – Марфинской, Киевской и Спасской, в числе 1018 душ («Московские ведомости», № 151).

Из прочих уездов Московской губернии даны зароки не пить вина: в Звенигородском, в деревне Ивашковой, графа Кушелева-Безбородко («Московские ведомости», № 97); в Подольском, в Рождественской вотчине кн. Голицыной, в числе 345 душ («Русский дневник», № 95), и в селах Тифонке и Дулове, с деревнями, принадлежащими кн. Юсупову и находящимися в Подольском (525 душ) и Серпуховском (189 душ) уездах («Московские ведомости», № 123).

В Серпуховском уезде, в селе Драчине, крестьяне тоже согласились было не пить водки; но откуп заплатил за них 85 рублей недоимки, чтоб только они пили, и крестьяне подались на это условие («Русский вестник», № 3).

В Поволжье трезвость пошла снизу – из Саратова. В Сердобском уезде еще осенью прошлого года произошло было решение не пить, но было разрушено вышеупомянутою штукою откупа… В декабре состоялось решение не пить в селе Северке, Балашовского уезда, и примеру его последовали крестьяне и в других местностях («Московские ведомости», № 43). В феврале то же обещание дано было крестьянами села Турки («Русский дневник», № 42). В самом Балашове мещане дали обет трезвости, и их пример подействовал на множество артельных рабочих, приходящих в Балашов по весне для найма на барки («Русский дневник», № 75). Об этом случае корреспондент «Русского дневника» писал, между прочим, следующее:

К сожалению, нашлись люди, особенно в уезде, которые в решимости бедных, стремящихся к добру людей видят опасность, пугают отказывающихся от пьянства наказанием по закону (?) за то, что они не хотят пить вина, и даже громко жалуются на то, что мещане согласились отказаться от пьянства без испрошения на то позволения («Русский дневник», № 42).

Корреспондент в недоумении сам поставил знак вопроса, упомянув о наказании по закону. Но недоумение его напрасно. По крайней мере рьяные и красноречивые защитники крестьянского решения не пить водки защищали его, между прочим, вот как: «Общества трезвости не надобно запрещать и наказывать, потому что закон запрещает образование обществ только в городе, а мирские приговоры о трезвости составляются не в городах, а в селах» (см. «Русский вестник», № 4, стр. 241). Следовательно, по мнению фразистых защитников, так ловко умеющих опираться на законодательство, – что нужно было сделать с балашовскими мещанами? Что также нужно бы сделать и с жителями Саратова, между которыми, по известиям, открыта была частная подписка для желающих отказаться от употребления хлебного вина в течение 1859 года («Русский дневник», № 22)?

Обещание не пить вина дано также в Аткарском уезде, Саратовской губернии, – крестьянами села Дивовки, имения графа Сумарокова («Московские ведомости, № 69).

По поводу распространения трезвости в Саратовской губернии мы нашли в одной из газет сведение, что сумма 482 200 руб. сер., предложенная за откуп в этой губернии на последних торгах, возвышена была до цифры 1 504 488 руб. («Московские ведомости», № 76).

Из Саратовской губернии трезвость прошла и в смежные уезды Пензенской – Чембарский и Нижнеломовский («Русский дневник», № 53).

В Самарской губернии об обществах трезвости извещали из двух уездов: Николаевского, где отказались от водки крестьяне селения Сулак, Перекопиовской волости («Русский дневник», № 95), и Бузулукского, где обет трезвости состоялся между крестьянами села Языкова, принадлежащего г. Шишкову («Русский дневник», № 103).

Из Казани были известия только в том смысле, что «и здесь мало покупают вина» («Русский дневник», № 42; «Московские ведомости», № 52).

Из Нижегородской губернии также были очень неопределительные известия. Вина здесь с Нового года покупают в кабаках гораздо менее («Русский дневник», № 66). В крещенье мужики, приехавшие на базар в Нижний, приценивались к водке, но не покупали ее («Русский дневник», № 20). В некоторых местностях губернии составляются общества трезвости («Русский дневник», № 48). Вот и все.

В Костромской губернии общество трезвости образовалось: в имении графа Гейдена, в селе Никольском на Упе, с деревнями («Русский дневник», № 66); в селах Ножкине и Коровье, подле Чухломы («Русский дневник», № 85); между помещичьими крестьянами двух приходов Галичского уезда (в числе 500 человек) и между крестьянами помещичьими и государственными (3500 человек), в шести приходах Чухломского уезда («Русский дневник», № 94); между крестьянами разных владельцев (344 человека) в Солигаличском уезде («Русский дневник», № 111); между рабочими на заводе купца Вакорина в Галиче («Московские ведомости», № 112).

Из Ярославской губернии было только одно известие – о мирском приговоре не пить вина, состоявшемся в селе Яне, Мологского уезда, принадлежащем г. Шилову («Московские ведомости», № 148). Кроме того, писали из самого Ярославля, что крестьяне очень тихо провели там масленицу и запрос на полугар значительно уменьшился («Московские ведомости», № 52).

В Тверской губернии образовались общества трезвости в Старицком уезде, между крестьянами гр. Зубовой («Русский дневник», № 97), и в Корчевском уезде, в вотчине князя Вяземского («Московские ведомости», № 106).

Кроме исчисленных местностей, даже из Перми сообщали, что там «водка идет туго» («Русский дневник», № 54), и из Сибири писали с удовольствием о закрытии двух кабаков («Русский дневник», № 103) и с ужасом – о разнесшемся слухе, что там введена будет откупная система («Московские ведомости», № 41). Так далеко зашло стремление к трезвости при теперешнем состоянии откупных условий.

Мы старались собрать все сведения, опубликованные в газетах, относительно трезвости и расположить их по губерниям. Но, повторяем, мы убеждены, что в газетных заметках не сообщено и четвертой доли всего, что действительно происходит в народе. Мы желали бы, чтоб наш свод известий, доселе напечатанных, о трезвости дал возможность людям, проживающим в разных местностях, дополнить этот перечень местными известиями. При этом особенно желательно, чтобы в них сообщалось всегда имя уезда, селения и количество душ, живущих в нем. Мы полагаем, что в этом-то деле, совершающемся так явно и спокойно самим народом, нет ни малейшей надобности в безыменной гласности, какую позволил себе, например г. N, объявивший в № 54 «Московских ведомостей», что в В – ской губернии, К – м уезде, два селения отказались от питья водки. Вообразите себе, что это за господин N, боящийся прописать сполна название губернии и уезда, где крестьяне пить перестали! По нашему мнению, этот г. N представляет замечательное явление в настоящее время, когда{18}, и пр.

Впрочем, мы никогда и не ожидали особенной храбрости от всех этих современных гомерчиков, собирающихся петь разорение Трои, но не умеющих хорошенько выговорить даже имени своего Ахилла. Мы никогда не увлекались фразами обличителей, бросающих из-за угла мелкие камешки в какого-нибудь мальчишку, стащившего яблоко с лотка у торговца. Мы всегда были убеждены, что эти люди способны только к звонким фразам и заугольным выходкам против бессильных, но никак не могут выступить на поприще серьезной деятельности. Если бы весь наш народ был хоть вполовину таков, как эти господа, то нужно было бы безусловно согласиться с безотрадными, отчаянными выводами пессимистов. Но, к счастию, в народе, в коренном народе, нет и тени того, что преобладает в нашем цивилизованном обществе. В народной массе нашей есть дельность, серьезность, есть способность к жертвам. Пока мы с г. доктором В – ским подымали вопрос о трезвости и занимались писанием более или менее красноречивых статей, не отказываясь, однако же, ни от рюмки водки перед обедом и ни от одной из самых ничтожных наших привычек, народ, ничего не говоря, порешил не пить хлебного вина, так как оно стало по цене своей совершенно несообразно со средствами простолюдина… Скажем по совести: кто из нас год тому назад мог, хотя бы в предположении, указать такое средство противодействия откупу? Мера, принятая крестьянами, так далека от наших цивилизованных и осторожных нравов, она так радикальна для златой средины нашего понимания, что мы даже в теории не могли ее придумать, даже другим не могли предложить ее… А уж кажется, чего легче предлагать другим самые неудобоисполнимые меры! И чего бы стоило, вместо всяких воззваний к посторонним силам о поправке дела, сказать: «народу нужно отказаться от хлебного вина, чтобы принудить откупщиков к уступке…» Да вот никто не сказал же! А народ сделал это самое, без всяких спросов, справок и глубокомысленных соображений.