Газета День Литературы - Газета День Литературы # 129 (2007 5)

На "дачу" мы приехали в начале июня, когда пышно цвела сирень, в лесу благоухали ландыши и, казалось, что цветы-колокольчики издавали малиновый звон. Упитанные шмели в бархатных сюртучках гундосили над россыпью тысяч крохотных солнц-одуванчиков. Лепестки яблонь, вишень позёмкой вихрились по земле...

Когда жена увидела снятую на два месяца "дачу" за пятьсот рублей, она развела руками:

– За такой сарай, такие деньги?!

– Лес рядом... Река... Тихо... Воздух. За зелёными заборами живут цэковские работники, – почти словами хозяйки "дачи" говорил я жене.

– А откуда так отвратительно пахнет? – обернулась жена в сторону силосной ямы.

– Ну... Скотный двор... Коровы...

Обстановку разрядили Радж и дети: они носились по тропинкам, смеясь и визжа от радости и восторга, когда пёс валил их на землю и, басовито полаяв, отбегал и принимал позу сфинкса. Вся его довольная, до ушей, улыбка как бы говорила: "Ну, кто сильней? Кто ловчее? Вот где раздолье!"

– Дети, нравится здесь? – спросил я, стараясь как-то утвердить свой выбор.

– Очень! – дружно ответили они. А Радж подбежал ко мне и, как палками, ударил меня передними лапами в грудь и чуть не сбил с ног.

– Папа, Радж с тобой хочет поиграть! – обнимая собаку, весело говорила дочь. – Побегай с ним...

– Мать, видишь, мы все очень довольны! – в тон детям сказал я.

– Вижу... Что ж мне с вами делать? Соглашаюсь, – ответила жена. И тут на крыльце появилась хозяйка "дачи". Улыбаясь во все тридцать два зуба, из которых больше половины были золотыми, она спросила жену, нравится ли ей дача. Я был уверен, что жена, которая только что дала оценку моему выбору, как человек прямой, непременно скажет, что никакая это не дача, за такие деньги люди снимают хоромы с фруктовым садом. Но к моему удивлению она робко произнесла:

– Хорошо... Лес рядом... Река... Тишина... Воздух...

– Я в этом не сомневалась! – продолжая улыбаться, ответила Лидия Васильевна. – Надеюсь, ваш супруг остальные деньги сегодня заплатит.

– Конечно, конечно, – виновато улыбнулась жена.

– Вот и отлично. А собака у вас умная... Как она хорошо играет с детьми. Сколько же она съедает в день? Гладкий пёс!

– Раз животное держишь, значит, и смотреть за ним надо хорошо, – ответила жена, хотя сама частенько упрекала меня и детей за "излишнее" внимание к Раджу. – Вижу, оказывается, и вы любите собак, раз сдали нам комнату. А то ведь нынче хозяева дач не особенно любят собак. Спасибо вам, Лидия Васильевна…

– Да-да, мало таких, – согласилась хозяйка, польщённая словами моей жены, одновременно настороженно посматривая на разыгравшихся детей и собаку.

После её ухода мы быстренько расставили наши немудрёные вещи в комнатке, в сенях, больше похожих на хороший чулан. Жена часто повторяла озабоченно, наверно, больше для себя: "Ну и выбрал... Ну и нашел..."

Я не замечал неудобств: мы рано утром с собакой уходили в лес, возвращались к завтраку. Подкрепившись, с Раджем и детьми снова уходили в лес. Дом служил для нас ночлегом и столовой. Если приезжали гости, то все мы обедали на улице, в избу не заходили: там было тесно и неуютно.

Ко двору Лидии Васильевны примыкал огромный пятистенный дом под железной крышей с мансардой. Владелец дома – Терентий Савельевич Сидоркин был человек общительный и работящий. Несмотря на свои семьдесят три года и неказистый рост, он с утра до вечера копошился во дворе: пилил дрова, что-то строгал, поправлял штакетник, сарайчики, похожие на собачьи конурки, поливал яблони, окучивал картошку, в тенёчке под навесом чинил обувь дочерей, трёх зятьёв, приносил из леса сухие валежины и распиливал их на короткие чурбачки – готовил на зиму дрова. По воскресеньям мы с ним ходили в посёлок Жуковку, где находились специализированные магазины с высококачественными продуктами.

Дочери меж собою частенько ссорились из-за удобств в избе. Обвиняли друг друга в несправедливом разделе комнат: у кого-то окна комнаты выходят на улицу пыльную и шумную, у кого-то смотрят в огород, у кого-то половицы скрипят...

Мужья в таких случаях убегали в Жуковку пить пиво... Они уверены, что сёстры договорятся, как бы ни костерили друг дружку, помирятся, и будут вспоминать детство и как они не могли поделить одну куклу. Мать девочек Анастасия Михайловна отбирала куклу и гнала сестёр во двор помогать отцу в работе... Вслед бросала: "Не дал же Бог ни одного мальчишку! Скорее бы замуж отдать!"

Может, сёстры и жили бы дружно, если бы видались реже, а не по десять раз в день, да и квартировались бы не под одной крышей, как сейчас, а врозь. Родственник всегда ближе, дороже, когда он живёт далеко и ничего не просит...

Большой дом соседей Лидии Васильевны, поделённый на комнатки и чуланы с отдельными входами и выходами, напоминал гигантский улей. Супруга Терентия Савельевича, дородная Анастасия Михайловна целыми днями занималась домашними делами дочерей: заходила и выходила в одни двери, потом, скрывалась в другой комнате, наводила там порядок и шла в комнату третьей дочери... Я заметил, что весь дом подчинялся ей, хотя дочери и зятья что-то бурчали ей вслед, но вслух возразить или перечить остерегались.

Я удивлялся, как она легко носила своё грузное тело и не повышала голоса даже тогда, когда зятья, изрядно подвыпив, начинали сводить счёты, делить имущество неумерших ещё тестя и тёщи. Если дело доходило до рукопашной, и начинали трещать рубашки, во дворе, прихрамывая, появлялся Терентий Савельевич и зычно командовал:

– А ну, марш по домам? – и начинал вталкивать зятьёв в их закутки. Тут уж доставалось и дочерям: – Вы-то чего раскудахтались, мокрозадые?! Чего не поделили? Ну-ка, тащите домой своих героев! Выгоню завтра же всех из дома! Продам всё! В город уйду! – грозился старик.

На следующий день, помогая ему пилить дрова, поливать сад, я спрашивал, чего он терпит таких зятьёв?

– А куда денешься? – выдохнул старик. – Какой палец не укуси, одинаково больно. Вот так и дети. Ради дочерей, внучат терпим... – задумался и грустно закончил: – Теперь уж недолго осталось терпеть... Что станет с моим домом? Ведь в нём я родился... Раньше бывало хоть раз в месяц со старухой обязательно ездили в Первопрестольную. Настоящий был праздник! А теперича Первопрестольную видим в день десятки раз. И что? Ни душе отрада, ни голове – разум. Вот так вот, сосед, – сокрушался старик.

Как-то Терентий Савельевич спросил, зачем я держу такую здоровенную собаку, да ещё в доме, и кормлю, видать не пищевыми отходами ("Брось мосол и пусть грызёт, зубы-то, что у волка!"), прогуливаю, словно человеческое дитё? ("Посадил бы на цепь и пусть сидит.") Я, как мог, деликатно объяснял, что доберман – такая порода, которая должна жить в тепле, её специально для этого и выводили два века тому назад. А прогуливая собаку, я восстанавливаю своё изношенное после инфаркта здоровье, и что Радж очень положительно влияет на детей... Сосед во многом соглашался со мной, кивал плешивой с жиденькими волосами на висках и затылке головкой, напоминавшей обдутый ветром одуванчик.

– Говоришь, после инфаркта? А зачем мне тогда за "так" помогаешь?

– Ну… как сказать ... – смутился я. – Мне нравится работать.

– Хмы, нравится?! Зятья и то спрашивают, не чокнутый ли ты? – Помолчал, посмотрел на меня так, будто видел впервые и спросил: – Ты образованный мужик, сурьёзный, видать, а смыслу житейского не петришь. Лучше б козу держал, пас её – вот тебе и прогулка для здоровья от инфаркту... На худой конец кроликов завёл бы... А кормить впустую такого кобеля!? Сад охранять? Именье? Ты, сосед, не сердись на старика... Надо жить с умыслом...

И всякий раз в голосе Терентия Савельевича я слышал нескрываемый укор, и было видно, что он не то что ненавидит собаку, а презирает её. Однажды даже раздражённо спросил:

– Сосед, а чаво это твой кобель голосу не подаёт? Зятья спорют, мол, он кастрированный, вот у него и нет голосу. Верно? Говорят, и роду-то он не имеет?

– Почему же, голос у него что надо и родословная неплохая, – отшутился я. – Зачем ему впустую брехать? Лает он в лесу. Дома не лает, чтоб жалоб от соседей не было. Радж – пёс понятливый.

– Скажешь тоже – понятливый! – усмехнулся старик и посмотрел в сторону моей "дачи". – Лидка-то молчит? Терпит?

Мне было обидно за умного и преданного Раджа, что о нём так худо думают, но ещё больше было жаль людей за невежество и непонятную предвзятость к собакам, которые многие века беспредельно преданы человеку, верней верного служат ему...