Александр Белаш - Русская Океания

Иоганн увидел разрывы бомб среди городских улиц. Местами заполыхали пожары.

«Боже, что там сейчас творится?!»

— Назад не смотреть! — заорал Гаврилов. — Батарея — то-о-овсь!

Английский строй несколько смешался, заслышав голос от седловины, но упорно продолжал маршировать к перевалу.

— Пли!

Две картечных гранаты лопнули, разрывая строй красных мундиров; следом грянул нестройный залп, выбивая англичан. Лейтенант вскочил:

— Ребята, за мной! в атаку! Ур-р-аа!!

Защитники перевала поднялись и ринулись в штыки, со склона вниз.

Как следовало, Иоганн выбрал своей мишенью офицера — и попал, без сомнений. Теперь не оплошать бы в штыковой — этот вид боя был ему в новинку.

С неистовым криком он мчался вперёд, слыша выстрелы штуцеров, не думая о летящих навстречу жгучих пулях. Сабля колотила по ногам.

Мельком бросил взгляд вправо — Захарка бежал, держась чуть позади.

«Что я скажу Елене, если мальчика убьют?»

Бегущие падали под огнём англичан, но Гаврилов с расчётом выбрал момент залпа и атаки, чтобы быстро войти в столкновение с противником.

Красный мундир механическим, заученным движением попытался отбить штык Иоганна в сторону. У этнографа сработал навык фехтовальщика — он уклонился и мгновенно нанёс смертельный колющий удар.

Прежде он не убивал. Ощущение штыка, входящего в живое тело, передалось ему по ружью как электрический разряд — ах! плоть, кость, податливая мягкость внутри.

Рывок назад — штык выдернут, хлынула кровь. Англичанин округлил глаза, схватился рукой за грудь, вздохнул — и рухнул.

«Он не ждал такого от штатского», — Иоганн вспомнил, что дерётся в своём тёмном сюртуке.

Промедление едва не стоило ему жизни — другой красный мундир, свирепо оскалив зубы, направил штык в бок Иоганну, но тут вмешался Захарка. Тык — ах! — и враг насажен на рогатину.

— Смерть! — закричал паренёк так яростно, что Иоганна вздёрнуло.

— Смерть! — повторил он клич, орудуя штыком направо и налево. Другие тоже возбудились этим воплем. На склоне зазвучало громче и громче: «Смерть! Смерть!»

Бешенство, с которым пёстрый отряд Гаврилова ударил на врага, обескуражило англичан и привело их в смятение. Даже сознание численного превосходства не могло вернуть им уверенности.

Строй красных мундиров заколебался и — попятился, уступая натиску русских.

Штык сломался — эх, плохая сталь! Иоганн выхватил револьвер. Ни одна пуля не пропала даром. Затем он обнажил саблю, рассмеялся — «О, какой восторг!» — и скрестил её с клинком английского офицера.

— Вы плохо фехтуете! — бросил он тому в лицо. — Сдавайтесь, пока живы!

Тот оказался гордым малым и бился, пока не упал, обливаясь кровью.

Последней каплей стал дикий крик, раздавшийся из круговерти общей схватки:

— Каза-а-аки!

Услышав это, англичане потеряли всякое самообладание и обратились в паническое бегство. Им чудилось, что по следу их летят дьявольские всадники, готовые колоть пиками и топтать копытами.

Страх охватил и рядовых, и офицеров. О том, какие чувства владели незадачливым десантом, можно судить по позднейшим записям из офицерских дневников: «Нас атаковали силами трёх полных рот при поддержке казаков и артиллерии. Натиск врага был ужасен», «Мы едва успели вернуться к баркасам, спущенным с парохода, и грузились в чрезвычайной спешке, по грудь в воде, таща на плечах товарищей, издающих раздирающие душу стоны. Гребцов едва хватало на треть наличных вёсел… Орудия „Дракона“ грохотали, осыпая берег бомбами, чтобы отогнать русских».

Между тем погони… не было!

— Отставить преследование! К позиции! — прохрипел Гаврилов, дважды раненый, но державший саблю в руке. — Взять раненых, убитых! занять позицию!.. Зар-рядить орудия! Где казаки?.. Кто кричал «казаки»?

— Здорово, да? — выдохнул Захарка, возникнув рядом с Иоганном.

— Ах ты, неслух…

Торопясь, пока отряд не отступил, Захар омочил рогатину в крови англичанина и вскинул оружие к небу с криком:

— У-Эруахин, эруа ва инаха!

«Он весьма стеснялся этого поступка и долго молчал о сём, но однажды объяснил мне смысл своих слов: „О боже, небесный путь — наш!“»

Казаки оказались помянуты не всуе. Едва стрелковый отряд вновь занял седловину, как от Святска на рысях подоспел подхорунжий Бобылёв с десятком соратников:

— Чего ракету не пускали? — закричал он на гавриловских. — Сказано ж было — если насядет англичанка, запускай феверку, мы прискачем!

— Без вас обошлись! — хвалились гавриловские — битые, стреляные, но донельзя гордые. — Сами-то, в городе, как?

— Отогнали сатану, — махнул чубом Бобылёв. — Пять баркасов потопили начисто — вон, наши пленных вылавливают, — а с «Аскольда» их флагман подбили не худо, его француз на буксир взял. Но по городу они, поганцы, отбомбились сильно…

…В Святск отряд Гаврилова вернулся только к вечеру, когда комендант прислал смену и разрешил идти на отдых.

Иоганн и Захарка шли по своей улице, на сердце становилось всё темней. Бомбы зажгли много домов, иные порушили, и плач стоял вдоль всего порядка.

Вместо Алёниного дома дымились развалины. Пожар был погашен, брёвна уже растащили, а хозяйку и Стаху вынесли, положили в стороне, накрыв рогожами.

Захар уронил кровавую рогатину, пал на колени, да так и замер.

Глядя на обгорелые ноги, торчащие из-под рогожи, Иоганн пытался вспомнить минувшую ночь. Но в памяти возникали лишь искажённые лица «красных мундиров», блеск штыков и клинков, крики, сумятица боя.

«Как теперь заниматься наукой?.. Мне кажется, я умер. Или родился. Наверно, это очень похожие вещи… Я должен остаться, закончить исследования. Я не смогу уехать».

«Стыд и срам» — так можно описать достижения союзников на берегах России.

В Крыму им сопутствовал успех, война в итоге была выиграна, но все другие атаки бесславно провалились.

Петропавловск и Святск отбили нападения.

Острожек на Рурукесе англо-французы взяли (вернее сказать, русские его заранее оставили, чтоб избежать напрасных потерь). На острове вмиг развязалась партизанская война с участием туземцев-кумар, заставившая интервентов ощущать себя сидящими на сковородке. Вскоре из Александрова пришли фрегат «Волга» с корветом «Амур» — и союзникам пришлось удирать.

Широко известна оборона Соловков — яростная, но бесплодная бомбардировка монастыря, по стенам которого при обстреле шёл крестный ход. Корабли противника получили повреждения от допотопных монастырских пушчонок, а «подвиги» англичан свелись к поджогам, краже скота и взлому часовни, где они спёрли колокольчики и раскидали по полу медяки из церковной кружки…

Тогда в газетах Европы и Америки можно было прочесть: «Англичане проглотили такую пилюлю, которая останется позорным пятном в истории просвещённых мореплавателей и которую никогда не смоют волны всех пяти океанов».

Отвага и стойкость русских воинов вошли в учебники истории как пример, достойный вечной памяти.

Три года спустя Иоганн Смолер улаживал в Берлине дела, связанные с принятием российского подданства и публикацией записок — о военных событиях в Русской Океании и об этнографии северных океанийцев.

Прусские чиновники и учёные обходились с молодым рюгенцем, не скрывая неприязни. В их глазах он был почти изменником: предался варварам, выступил на их стороне и обрусел, что совершенно непростительно.

Русский посланник встретил его куда проще — выложил на стол кошель:

— Долго ехали, герр Смолер! Вот ваша награда — семьдесят пять рублей.

Об этом проведали в учреждениях прусского королевства:

— Говорят, вы получили от русского правительства подачку за свои статейки?

— Вы тоже можете получить семьдесят пять рублей, — легко ответил Иоганн, — если лично убьёте в бою нескольких англичан. Возьмётесь?.. Если нет — мне с вами не о чем толковать.

Любопытная персона этот Смолер… Его пригласил к себе Бисмарк — он вернулся из Парижа, где встречался с Наполеоном III, и собирался ехать послом в Россию.

— Дорогой Иоганн, оставьте ваши затеи с переменой подданства. Вы хорошо изучили восточную политику империи, вы деятельный и смелый человек — мне такие нужны. Предлагаю место атташе в моём посольстве.

— Уважаемый Отто, сожалею, что вынужден отклонить ваше предложение. На островах меня ждёт невеста — и много, много работы.

— Туземка? — хмуро спросил Бисмарк.

— Русская. Там все — русские. Они позволили мне вспомнить, кто я на самом деле. Дай Бог, чтобы и вам так повезло. Тогда мы встретимся, — прибавил Иоганн по-вендски, но Бисмарк сделал вид, что не понимает родного языка.

Иван Смоляров стал известным этнографом; он составил полные лексиконы тетенского и кумарского языков, а также подробное описание туземных обычаев и традиций, которые успел застать. Милая Устинья — старшая сестра Захара, — была его верной помощницей на этом поприще.