Сумерки свободы - Вячеслав Васильевич Костиков

лозунгом «грабь награбленное», поверили, будто большевики научат их «управлять страной», а академик Иван Павлов в эту ахинею не поверил и поверить не мог. У академика Павлова в силу его высокой культуры была высока и «иммунная защита» против социальной фальши, а у «кухаркиных детей» такой защиты не было. Но именно в этом и заключалось их огромное преимущество в глазах большевиков. Возник уникальный в истории парадокс: чем ниже был уровень культуры человека, тем больше у него оказывалось шансов подняться до верхних ступенек новой общественной лестницы.

Кстати, и в самом принципе выдвижения «кухаркиных детей» было больше пропагандистского лукавства, чем действительного желания черпать в кладезе народного ума. Выдвигались «кухаркины дети» особого склада — те, которые готовы были безропотно следовать указаниям новых вождей. Поощрялись прежде всего люди с лакейской, смердяковской психологией. Это из них формировались и сама сталинская номенклатура, а затем и «подсадные утки» номенклатуры — те «сознательные рабочие и крестьяне», которые и поныне, как недавно подтвердилось, «озвучивают» на партийных съездах сокровенные мысли аппаратчиков. Выходец из народной среды, если он вдруг обнаруживал склонность к собственной мысли, был так же неугоден для власти, как и потомственный интеллигент.

Поэт и писатель Федор Сологуб был сыном прачки и сапожника. Тем не менее он был объявлен ненужным и вредным, ибо отказался обслуживать новую идеологию. Участь его известна: вместе с другими несогласными он оказался в самых дальних подвалах советской культуры и только теперь извлекается на свет. А между тем в его романе «Мелкий бес» очень точно и как бы в перевернутом зеркале «бесов» Достоевского выведен тот тип морального пачкуна, который пышным цветом расцветет под солнцем новой морали. Умирая в 1927 году в Петрограде, уже переименованном в Ленинград, поэт шутил, что умирает от «декабрита». По сути же дела, он, как и многие русские интеллигенты, умер от «октябрита».

«Мы в книге рока…»

Есть ли выход из цивилизации культурного каннибализма?

В философском плане ответ, конечно же, звучит оптимистически, ибо для истории даже самые отвратительные царствования (вспомним Нерона, Калигулу, фашизм, сталинизм) в конечном счете обращаются в страницы летописи. Но размышления о путях возрождения русской культуры отягощены пониманием того, что именно в сфере культуры процессы созидания идут крайне медленно. При наличии политических условий можно в несколько лет воссоздать Нижегородскую ярмарку, а вслед за этим и общероссийский товарный рынок. Опыт Японии и Западной Германии дает примеры восстановления экономики из полных руин. К сожалению, план Маршалла трудно применим в сфере культуры. Возрождение культуры осложнено и тем, что болезнь культуры для самого народа не столь заметна, как пустые прилавки. Реакция желудка на кризис сильнее реакции разума. Не только в народе, но и в партии, претендующей на авангардную роль, все еще нет воли к культурному возрождению.

У нас продолжают гибнуть библиотеки, гнить в сырых запасниках картины, разрушаться памятники старины. У нас самые убогие в Европе школы, больницы, театры. И в это же время в самом центре Москвы наши «славные чекисты» и наши «доблестные генералы» возводят мраморные и гранитные «бункера», точно бы «на вырост».

Поистине несчастная страна, в которой скрип сапог заглушает плач культуры.

И все-таки при разговоре о возрождении русской культуры нужно уметь отвлечься от нынешних споров и страстей. Мы подвизаемся на долгий и трудный путь, и нужно понимать, что для наших внуков обиды или глупости сегодняшнего дня будут по большей части деперсонифицированы. Через несколько лет мало кто из нас вспомнит генерала или партийного функционера, потрясших такой-то и такой-то по номеру съезд погромными речами. Для наших детей и внуков важны будут не политические страсти и не партийные склоки, а переходящее богатство жизни — культура. И в этом смысле (как ни парадоксально это звучит) и правые, и левые перед судом истории окажутся «на одной строке». Шекспировская фраза «Мы в книге рока на одной строке» приоткрывает нам путь к осознанию вечной и так трудно воспринимаемой нами истины: что в движении культуры нет победителей и побежденных. Вот почему в молитве о будущем русской культуры, а следовательно, о будущем страны неуместны анафемы и проклятия. Как бы ни раздражал нас «бородавчатый реализм»[2] ждановской поры, как бы ни тягостны были воспоминания о совсем недавних «бульдозерных временах», мы должны понимать, что главное не в сведении счетов. Главное сегодня — восстановить порванную в русской культуре «связь времен».

Герой романа Ф. Достоевского Иван Карамазов говорит: «Если нет Бога, то все дозволено». Страшная формула, ставшая основой политической морали «бесов». Аморализм в политике поставил под угрозу самое существование культуры в России. К счастью, культура (иного, впрочем, и не могло быть) оказалась сильнее идеологии. Даже загнанная в подполье, она вела оттуда свое жертвенное Сопротивление.

Перестройка выводит культуру из катакомб. Но она выходит оттуда нищей, ослабленной, дезориентированной. Подобно детям, пережившим Чернобыль, она нуждается в уходе ВСЕГО ОБЩЕСТВА.

Нужна общенациональная воля к культуре.

Борис Суварин. «Сталин. Исторический обзор большевизма», Париж, 1977 г.

Перелистайте великолепный рассказ Ф. Достоевского «Бобок».