Дмитрий Галковский - ПИСЬМО МИХАИЛУ ШЕМЯКИНУ

Сняли у плавучего ресторана пожилую проститутку и представили её NN как ответственного работника министерства культуры, ведающего раздачей орденов и званий. Козел ухаживал за ней три недели, дарил ландыши. А её "весёлые ребята" напоили чачей и привезли к нему на дачу в четыре часа утра. И из-за кустов смотрели, как NN-cкая жена орала. Кайф! Шестидесятники очень гордятся "программным" филь- мом "Застава Ильича". Но ведь это прежде всего очень неприятный фильм. Жеманный, лживый, с питекантропской моралью (апофеоз нравственного подвига: "дать в морду подлецу"). Но главное неприятный. Как неприятен близко сидящий собеседник, у которого пахнет изо рта. По поверхности экрана ползают неинтересные неврастеники и любовно делятся со зрителем своими детскими комплексами. А зрителю (просто зрителю, а не соратнику или историку) неинтересно. Чисто советская история: пациент просит у врача денег за сеанс психотерапии.

Но, с другой стороны, на шестидесятников можно обижаться. Можно ли обижаться на "ровесников Октября", к счастью большей частью погибших на войне и в Гулаге? Несчастный Мандельштам, вырвавшись в 30-х из своего первого заключения, схватился за голову: "Боже! как они там все подобрались!" Ну, что — бросается из подворотни азиатское насекомое, — рост 1 м. 60 см. — перекусывает вас жвалами, брызжет в лицо фонтаном муравьиной кислоты. Что же обижаться? На кого? "Кого" — это ведь означает что-то одушевлённое.

На шестидесятников обижаться можно. Они явно умеют — это видно — плакать. Вопрос Акакия Акакиевича: “Зачем же вы меня обижаете, ведь я же человек? — Разве не может так сказать самый расшестидесятник, какой-нибудь Губенко, третируемый даже "своими"? Вполне может. "Ребята, да какой я к черту министр — я просто Коля, Коля Губенко".

Вакханалия "лирики", девятый вал дурных стихов, захлестнувший совок в конце 50-х, — ведь это, с другой стороны, трогательно и наивно. Тупой дикарь, вдруг сделавший из каменных топоров ксилофон, — разве он нелеп? Он здоров и наивен. "Отелло не ревнив (не злодей), он — доверчив". Эта чудовищная доверчивость, детская наивность 60-х — трогательна. Собственно это поколение заново пережило естественную трагедию жизни. В известном смысле это были "первые люди", и преступление ими осмыслялось как Преступление, любовь — как Любовь и т. д. Сама ситуация была гениальная, почти библейская. И если в 60-е не появилось гениев, то лишь потому, что вообще, в целом, ситуация была одновременно и пародийна. Провинциальна. Но как бы то ни было…

Трудно описать подлинное отношение к этим людям. Когда я думаю о шестидесятниках, то часто вспоминаю устойчивый сюжет западного кинематографа: неведомое протееобразное чудовище, поселившееся в недрах американского звездолёта и постепенно пожирающее членов экипажа. Одна из кульминационных сцен: главный герой борется с семиметровой оскалившейся амёбой, и вдруг из её центра на него смотрит лицо только что поглощённой и интегрированной в общий организм слизняка любимой девушки. И она осмысленно смотрит своему вооружённому огнемётом другу в глаза, и её губы шепчут: "Убей меня". И струя огня вырывается из орудийного жерла, и рёв сгорающего в адском пламени монстра сливается с жалобным криком несчастной Пат или Кетрин. Наверное, это максимальная степень ужаса, так сказать, эталон чудовищности происходящего, абсолютный нуль, постоянно, с мазохистским наслаждением воспроизводимый голливудскими мастерами.

Эти милые человеческие лица, сцепленные в тестообразную массу того, что называется "поколением 60-х" — ужасны. "Возьмёмся за руки, друзья". Видимо, тут и разгадка двусмысленного чувства, вызываемого шестидесятниками. Самое страшное для западного человека — это потерять своё индивидуалистическое "я", раствориться в организме азиатского монстра "мы". Жизненная ситуация шестидесятников — это ситуация людей, не до конца родившихся, не до конца отделенных от общинного сознания, а потом предпринявших судорожную попытку освобождения, в подавляющем большинстве случаев неудачную (что при более общем масштабе есть свойство не только рассматриваемой эпохи, но и вообще русского мира с его евроазиатским дуализмом).

Когда это поколение исчерпало себя? Когда оно стало мешать, стало "заживать чужой век"? К 80-м годам, после тихой гибели коммунального ада уже явно. И Высоцкий — вот его благородная непохожесть на свое поколение — умер. "И лучше выдумать не мог". Он ушёл. Освободил место. Он один. Были конечно какие-то смерти и до: Шпаликов, Шукшин. Но это были эпизоды и исключения, подтверждающие правило. А смерть Высоцкого была действительно Смерть. Это все интуитивно почувствовали. Посреди оруэлловской олимпиады — смерть Высоцкого. Умер вовремя. Вообше он всё делал вовремя, несмотря на внешнюю хаотичность и безлепицу своей жизни. Стал зачем-то Гамлета играть. Вроде бы большей глупости трудно себе представить. Есть традиции мировой драматургии, есть академизм, актерская школа. Как же можно играть такую роль с дешёвыми "задумками" на уровне капустника. Тут опыт тысяч и тысяч актёров, это эталон актёрского мастерства. Рентген, мгновенно высвечивающий актерскую суть. Вышел чудак с гитарой — да всё, можно выходить из зала: "все ясно". Но если представить себе заснеженную Москву 1977 года, напряженную тишину зрительного зала, и на сцене совершенно пьяного Высоцкого, хрипящего "быть или не быть"… Совершенно не смешно. Это (для той жизни) событие. И совсем не понарошку. "Отелло доверчив". Вообще жизнь Высоцкого естественна. Это в высшей степени естественная драма жизни. И песни. Как это передать? Не знаю. В лоб — нельзя.

Вайль и Генис уже намекнули, что Высоцкий просто пошляк, что его творчество — это олицетворение советской пошлости и советского китча. Но разве любовь простого деревенского парня и простой деревенской девушки не пошла? Все их галантерейные или лошадиные "ухаживания" пошлы и комичны. Но это же на самом-то деле верх естественности и простоты. Естественная основа жизни, на которую переучившиеся и потерявшие естественность ощущений люди наверчивают всякого рода “искусство-. Да кто такая была эта Мэрилин Монро? Просто женщина. Но быть просто женщиной, так сказать вообще, абсолютно женщиной, символом женщины — это не слишком мало, а слишком много. Настолько много, что она не выдержала этого груза и погибла. И кем был Высоцкий? Актёром? Поэтом? Бардом? Нет, просто человеком — "человеком 60- х" И умер так быстро от этого. В 42 года. В классическом возрасте "внезапной мужской смерти".

Не знаю, написал ли я достаточно ясно. Это нужно было сделать к тому же достаточно коротко, отсюда излишняя резкость. Шаржированный образ шестидесятников был нужен для быстрого и эффективного отстранения от материала, чтобы показать, как это "со стороны". Как для монголоида выглядит европеец? Чтобы понять это, надо сделать среднестатистического европейца выше в полтора раза, придать его коже мертвенную бледность, вставить совиные глаза и сильно удлинить нос — тогда и получится "Белый дьявол", маячащий перед совершенным человеком в его сущности — монголом. Так что некоторая карикатурность была неизбежна. Кстати, самого себя я не выношу за рамки. Ведь даже это письмо: адресованное конкретному человеку и вполне искреннее, но написанное человеком лично незнакомым и в форме письма открытого — конечно его тоже писал осьминог, переваривший очередного члена экипажа и уютно расположившийся в укромном месте машинного отделения. Теперь что касается конкретной работы над энциклопедией.

Её технические параметры и строение изложены в справке, прилагающейся к настоящему письму.

Конечно, было бы грубейшей ошибкой "кривляться" и писать конкретные статьи энциклопедии в "раблезианском стиле". Несколько таких статей, пожалуй, и будет написано (вроде посылаемой Вам в качестве образца статьи "Ленин"), но в целом работа должны вестись спокойно, "по-английски". Это должны быть хорошие добротные материалы на "четверку", некое новое, "мистическое" качество должно проявляться при их сопоставлении. Все отделы должны делаться совершенно серьезно, искренне, одномерно, без каких-либо "сверхзадач". И основная масса иллюстраций тоже. Но при соединении должна возникнуть цепная реакция иронии, смеха, ностальгии, любви. Это будет действительно биография Высоцкого; анализ его творчества; путеводитель по песням; книга об эпохе 60-х. Но все это, соединившись в целое (хотелось бы) приобретет иное качество. Может быть, качество вещи, делающей прошедшее прошлым, и следовательно — вечным, и следовательно — всегда настоящим. Об изобразительной стороне энциклопедии не говорю. Я Вас считаю человеком талантливым, и, следовательно, никакие конкретные "рекомендации" Вам не нужны. Буду очень рад, если мое письмо Вас немного "раздразнит" и подвигнет к работе.

Если Вы сочтете нужным обсудить какие-либо аспекты работы над энциклопедией, то я всегда к Вашим услугам.