Владимир Круковер - Мерзкие раввины

А вот — пример

Ежегодно Израиль проигрывает целый месяц светового периода, от чего страдают в первую очередь граждане Израиля. Об этом говорится в письме, направленном 30 марта, министром регионального развития Сильваном Шаломом премьер–министру Биньямину Нетаниягу.

«В большинстве стран Запада период летнего времени продолжается 31 неделю и завершается в начале ноября. В Израиле этот период составляет 27 недель и завершается 2 октября», — отметил Сильван Шалом. По его словам, продление периода летнего времени — необходимый шаг не только для комфорта наших граждан, но так же позитивное решение для экономических структур. Летнее время это период экономии электроэнергии, за счёт световых часов дня. Как показали исследования, «продление периода летнего времени снижает количество случаев насилия, дорожно–транспортных происшествий и положительно отображается на рабочей мотивации. Световые часы дня дарят нам огромный перечень преимуществ, но не смотря на этот, доказанный наукой факт, в нашей стране до сих пор из года в год этот вопрос остаётся не решённым».

Министр регионального развития потребовал обратиться к министру внутренних дел Эли Ишаю и добиться расширения временных рамок летнего времени.

В прошлом межминистерская комиссия по законодательству планировала провести голосование по законопроекту об увеличении периода летнего времени в Израиле. Однако религиозные депутаты выступили против новшества, так как переход на зимнее время, считают они, облегчает израильтянам суточный пост Судного дня.

В 2009 году продолжительность летнего времени составила 182 дня (120 рабочих дней) — это на 11 дней короче, чем в 2008 году. В 2010 году период стал еще короче — 169 дней. Переход на летнее время обеспечивает существенную экономию электроэнергии — по некоторым подсчетам — до 115 млн. шекелей. В Израиле срок действия летнего времени, из–за давления религиозных партий, существенно короче, чем в США или Европе.

«Вместе с Джоном Ленноном представьте мир без религии. Представьте: не было террористов–самоубийц, взрывов 11 сентября в Нью — Йорке, взрывов 7 июля в Лондоне, Крестовых походов, охоты на ведьм, «порохового заговора», раздела Индии, израильско–палестинских войн, истребления сербов, хорватов, мусульман; преследования евреев за «христоубийство», североирландского «конфликта», «убийств чести», нет облаченных в сверкающие костюмы, трясущих гривами телевизионных евангелистов, опустошающих карманы доверчивых простаков («Отдайте всё до нитки в угоду Господу»). Представьте: не было взрывающих древние статуи талибов, публичного отрубания голов богохульникам, кнутов, полосующих женскую плоть за то, что узкая её полоска приоткрылась чужому взгляду.»

Мы имели возможность пристально рассматривать юридические институты христианства в течение пятнадцати веков. И каковы их плоды? Повсюду, почти без исключения, служители церкви высокомерны и праздны, паства — невежественна и раболепна; и те и другие полны предрассудков, ханжества и ненависти к инакомыслящим».

Нижеследующее утверждение Джефферсона неотличимо от того, что мы нынче называем агностицизмом:

Разговор о нематериальном существовании — это разговор ни о чём. Говорить, что человеческая душа, ангелы, бог — нематериальны, то же самое, что признавать, что они — ничто, что нет ни бога, ни ангелов, ни души. Я не могу мыслить по–другому, не погрязая в бездне беспочвенных мечтаний и фантазий. Меня достаточно устраивает и занимает реальность, чтобы мучиться и беспокоиться по поводу вещей, которые, может, и существуют, но о существовании которых у меня нет сведений.

Кристофер Хитченс в биографической книге «Томас Джефферсон — творец Америки» высказывает предположение, что Джефферсон, вероятно, был атеистом даже в то время, когда быть атеистом было гораздо труднее:

Что касается того, был ли он атеистом, думаю, лучше не торопиться с выводами хотя бы потому, что в силу своего общественного положения ему приходилось проявлять осмотритель–ность. Но ещё в 1787 году в письме к племяннику Питеру Карру он утверждал, что в поисках истины человеку не должно бояться последствий. «Если Вы придёте к выводу, что Бога нет, то побуждением к добродетели будут для Вас сопряжённые с добродетельными поступками радость и удовольствие, а также любовь людей, которой они Вам ответят».

И очень трогательно звучит следующий совет Джефферсона из другого письма Питеру Карру:

Стряхните с себя все страхи и угодливые предрассудки, перед которыми по рабски пресмыкаются слабые умы. Пусть руководит Вами разум, поверяйте им каждый факт, каждую мысль. Не бойтесь поставить под сомнение само существование Бога, ибо если Он есть, то ему более придётся по душе свет разума, нежели слепой страх.

Такие замечания Джефферсона, как «христианство — самая извращённая система из всех, с которыми сталкивалось человечество», могут звучать из уст как деиста, так и атеиста.

Единобожие — это огромное, замалчиваемое, таящееся в центре нашей культуры зло. Из варварского текста под названием Ветхий Завет эпохи бронзового века возникли три античеловеческие религии — иудаизм, христианство и ислам. Это религии небесного божества. Они в буквальном смысле патриархальны: бог является сущим отцом — и отсюда проистекает двухтысячелетнее презрение к женщинам в тех странах, где правит небесное божество и его земные представители мужского рода.

Ветхозаветный бог является, возможно, самым неприятным персонажем всей художественной литературы: гордящийся своей ревностью ревнивец; мелочный, несправедливый, злопамятный деспот; мстительный, кровожадный убийца–шовинист; нетерпимый к гомосексуалистам, женоненавистник, расист, убийца детей, народов, братьев, жестокий мегаломан, садомазохист, капризный, злобный обидчик. У тех из нас, кто познакомился с ним в раннем детстве, восприимчивость к его ужасным деяниям притупилась. Но новичок, особенно не утративший свежести впечатлений, способен увидеть картину во всех подробностях. Каким–то образом получилось, что сын Уинстона Черчилля Рэндольф сумел остаться в неведении о содержании Священного Писания до тех пор, пока оказавшиеся вместе с ним в военном лагере Ивлин Во и другой однополчанин, тщетно пытаясь как–то от него отделаться, не поспорили с молодым Черчиллем, что он не сможет одолеть Библию за пару недель. «К сожалению, результат оказался не таким, как мы ожидали. Он никогда раньше не видел ни строчки из Библии и пришел в ужасное возбуждение — беспрерывно зачитывал нам вслух цитаты, восклицая: «Могу поспорить, вы и не подозревали, что в Библии такое может быть!» Или просто хлопал себя по бокам и фыркал: «Боже, какое же дерьмо этот бог!»

Томас Джефферсон, будучи гораздо лучше начитанным, придерживался аналогичного мнения: «Христианский бог — ужасно неприятное создание: жестокий, мстительный, капризный и несправедливый».

«Бессмысленные высказывания нужно высмеивать. Прежде чем за дело может взяться ум, мысль необходимо четко сформулировать; но ни у кого никогда не было четкого определения Троицы. Это просто абракадабра шарлатанов, именующих себя священниками Иисусовыми.»

Насколько я понимаю христианство, оно было и остается откровением. Но почему в результате смешения мириадов басен, мифов и легенд с иудейскими и христианскими откровениями возникла самая кровавая из когда–либо существовавших религий?

Собранные Доуни свидетельства непонимания атеистов и ненависти к ним могут создать впечатление, что честному атеисту в Америке практически невозможно победить на выборах. В палате представителей — 435 членов, в сенате — 100. Естественно предпо–ложить, что большинство из этих 535 хорошо образованы, а значит статистически невозможно, чтобы среди них не было значимого чис–ла атеистов. Очевидно, ради победы на выборах они лгали или скры–вали свои истинные убеждения. И зная отдающих им голоса избира–телей, трудно их в этом винить. Каждому доподлинно известно, что признание в атеизме для любого кандидата на пост президента рав–нозначно мгновенному политическому самоубийству.

Почти всегда религии сопутствуют слепая вера и реакционизм, догматизм и ханжество, предрассудки, эксплуатация и защита личных выгод.

Как сказал Лаплас, когда Наполеон поинтересовался, каким образом знаменитый математик сумел написать целую книгу, ни разу не упомянув бога: «Сир, эта гипотеза мне не потребовалась».

Отвечая на вопрос, есть ли, по его мнению, жизнь где–то ещё во Вселенной, Карл Саган с достоинством заявил, что он — агностик. Не получив прямого ответа, собеседник попытался нажать на него и спросил, что он «чувствует нутром», на что Саган дал незабываемый ответ: «Я стараюсь нутром не думать. Полагаю, лучше всего не делать выводов, пока для этого нет оснований»