Юрий Пахомов - Вьетнам: от Ханоя до Камрани

— Что вы хотите? Ханой стоит в климатической яме — отсюда депрессии, всякого рода невротические состояния. Симптоматика усиливается во время метеорологических бурь, тайфунов. К тому же сейчас по лунному календарю второй июль — самый опасный месяц для европейцев. — Он потёр пухлые щеки. — Мы-то привыкли, адаптировались, а что творится у наших танкистов! Офицеры и солдаты поголовно поражены «панцирной грудью».

— Это ещё что такое?

— Личный состав работает с техникой, соляр, масло, ну и потеют, конечно. Поры забиваются грязью, инфекция — в результате на груди слитая корка. Зуд такой, что люди на стену лезут. Спасение одно: струя горячей воды на пораженный участок. А в душевых вода едва теплая. Танкисты специальный подогреватель сделали, тем и спасаются.

— Ну, а почему русская водка настроение не поднимает?

— Потому что сучок! Оставьте «Столичную» до Камрани. Там сгодится. А здесь я постараюсь вашу делегацию обеспечить синими картами.

— Что за карты?

— Пропуска в дипмагазин. Там хорошая вьетнамская рисовая водка, ликёры. Цены умеренные. В Ханое только местные напитки можно пить. Чай — исключительно зелёный.

— А как с эпидемической обстановкой?

— От неустойчивой до чрезвычайной. Но местная сторона всё скрывает. Получить информацию сложно. Инфекции развиваются стремительно. Знаете, как вьетнамские партизаны боролись с американскими морскими пехотинцами? Ловушки ставили на тропе в джунглях. Ямку выкопают, острый колышек из бамбука макнут в дерьмо и воткнут рядом. Морпех в ямке поскользнётся, сядет на колышек — и через три дня его отправляют в Штаты с обширным абсцессом. Дёшево и сердито. Мне тут статистика попалась. Во Вьетнаме в прошлом году зарегистрирован один случай инфаркта миокарда. И у кого? У министра. У населения холестерин всегда в норме, потому что травку кушают, фрукты и овощи, а министр, надо думать, на копчёную колбаску налегал. Так-то, коллега.

Информацию о загадочной стране я собирал по крохам. В институте эпидемиологии и гигиены в Нячанге меня приняли очень тепло, напоили чаем и… ничего не показали. Нет данных, война, то, сё. И всё с милыми улыбками. Потихоньку пополнялся писательский блокнот, из которого потом выросла повесть.

Николай Михайлович Карлов ещё в Эфиопии сделал меня своим заместителем. В мои обязанности теперь входили поездки на пункт связи за свежими газетами, почтой. Иногда, заменяя Николая, приходилось выступать перед вьетнамскими студентами и школьниками, изучающими русский язык.

Незадолго до вылета в Камрань в саду резиденции я встретил специального корреспондента газеты «Известия» Сергея Колесниченко. Год назад, зимой, нас познакомили в «пёстром» зале Центрального дома литераторов — симпатичный, без гонора мужик, чуть старше меня. Среди бледнолицых москвичей и гостей столицы Сергей, загорелый и белозубый, выглядел инопланетянином. Оказалось, вчера прилетел из Бирмы. Потом мы перезванивались

Я бы Сергея не узнал: тропическая форма, какую носят военные советники, тёмные очки, пробковый шлем. Он сам окликнул меня:

— Юра, ты?

Я с недоумением глянул на него. Советник снял очки и улыбнулся. Улыбка его вернула мне память.

— Вот так встреча! Ты же вроде в Бирме?

— Теперь здесь аккредитован. Сегодня улетаю на север, в провинцию Лонгшон.

— Очерк о завершении победоносной войны?

— Что-то в этом роде. Ты, как я понимаю, в Камрань?

— Да, закончим предварительные переговоры и туда.

— Будь осторожен, в Камрани только приступили к разминированию. Берег моря, причальные сооружения почистили, а чуть дальше можно налететь на сюрприз. Если я успею вернуться к вашему отлёту, полетим в Камрань вместе.

— Хорошо бы.

— Вам ещё долго торчать в Ханое. На Шёлковой улочке есть ресторанчик, где готовят змей. Обязательно сходим…

Закончив бумажную волокиту, наша группа вылетела в Дананг. Над древнейшим городом культуры Ша Гуань висела сизая морось. Влажность была осязаемой, плотной, дышалось, как сквозь марлевую маску.

После обеда гуляли по парку с диковинными растениями, я протянул руку к безобидному кустику, и плотный зелёный бутон мгновенно открыл свою пасть. За деревьями парка проглядывали жёлтые и зелёные горы, над которыми бугрились облака — это напоминало вьетнамскую лаковую живопись. Карлов решил сфотографироваться с двумя красивыми, хорошо одетыми вьетнамками, обмахивающимися веерами на скамейке. Они с радостью согласились. На лице вьетнамского чиновника, сопровождавшего нас, возникло растерянное выражение. Он хотел что-то сказать, но не успел. Карлов уселся между красавицами и обнял их за плечи, щёлкнула камера. Гриша — наш вездесущий чичероне — с усмешкой заметил:

— Памятная фотография, прямо в личное дело. Ваш каперанг сфотографировался с профессиональными проститутками, обслуживающими иностранцев. В этом парке им разрешено работать. А вообще проституции в стране нет. После победы над американцами всех проституток согнали в совхозы на трудовую повинность. Под Сайгоном несколько таких совхозов.

Я передал Карлову слова Гриши, Николай отмахнулся:

— Да пошёл он… Ходит тут, трясёт штанами. Что крамольного в фотографии? Счастливые вьетнамские девушки с русским моряком. Наша дружба — на века.

Затем нас повезли смотреть знаменитый храм, высеченный в скале. Сначала мы долго взбирались наверх, среди оглушающего зноя, звона цикад, оставляя внизу долину Пятигорья, потом спускались по осклизлым ступенькам. Пахло сыростью подземелья, по мере того как отступал зной, мы как бы погружались в прохладную воду. И вот в свете факелов открылся огромный грот, верхняя часть его терялась в сумраке, с писком носились летучие мыши, камни сочились влагой, и не верилось, что храм в скале — дело рук человеческих. «Это единственный в мире храм, где есть лежащий Будда», — пояснил Гриша. По узким, вырубленным в скале ступенькам я поднялся в нишу, ничего не увидел и, шаря в темноте руками, вдруг наткнулся на огромное ухо с удлинённой мочкой. В ужасе отпрянул, мгновенно покрывшись потом. Раздался звук, тонкий, звенящий. Он падал сверху, выстраиваясь в мелодию. Пятясь, ощупью отыскивая ступеньки, я торопливо, подгоняемый безотчетным страхом, спустился вниз и остановился, пораженный: у стоп Будды стоял мальчик лет десяти и играл на свирели. Трепещущее пламя факелов высвечивало загадочный лик божества. Мальчик походил на библейского пастушка. Звук свирели рождал успокоение, прохладу.

И каким ярким, радостным показался мир вокруг, когда мы выбрались наверх уже с другой стороны скалы и оказались на плоской вершине, поросшей цветущими деревьями.

Ночевали в гостинице, где по стенам ползали розовые ящерицы. Ящерицы не боялись людей, охотясь на насекомых, они иногда забирались в постель. Утром полковник-инженер Годенко обнаружил в носке жука величиной с два спичечных коробка и заорал так, что коридорный с перепугу уронил поднос с термосом и чашками. Все потом потешались над инженером, тот отбивался:

— Что ржёте? Боюсь я эту нечисть, ничего с собой поделать не могу.

В полдень мы уже были на военном аэродроме, где у ангаров стояли новенькие «Миги». Ободранная «Аннушка», на которой нам предстояло добираться до Камрани, скромно приткнулась у края взлётной полосы. Летели часа три, внизу, в прорехах облаков остро посверкивало море, серо-зелёное, гладкое. Молоденький вьетнамский солдатик принёс термоса с чаем и кружки. В салоне было прохладно. Мухи с тупым звуком бились о плексиглас иллюминаторов. Из кабины пилотов вышел худенький, изящный пилот и что-то сказал переводчику.

— Переводи, — приказал вице-адмирал.

Переводчик, улыбнулся, потёр руки:

— В районе Камрани грозовой фронт. В это время года иногда случаются тайфуны. Возможно, нас посадят в Сайгоне, то бишь в Хошимине.

— И чему ты радуешься?

— Пивка попьём, по магазинчикам прошвырнёмся.

— По магазинчикам! Переведи: нам срочно нужно в Камрань.

Пилот внимательно выслушал и кивнул. Видно, ему приходилось сажать самолёты в любую погоду.

Грозовой фронт отвернул на юго-восток, но тряхнуло нас основательно. В иллюминатор было видно, как по плоскостям пробегают голубые змейки электрических разрядов.

Камрань встретила сухим зноем и тонким мелодичным посвистыванием. И это было не пение птиц, такой звук издаёт «поющий» песок. Я вдоволь наслушался этого пения на Дохлаке. Среди радужно поблескивающих луж важно прогуливались грифы. Нас посадили в длинный зеленый автобус. На потолке и стенах салона сохранились надписи на английском: «Осторожней с оружием!», «Возьми на предохранитель!» На этих автобусах подбрасывали к вертолётам американских морских пехотинцев, отправляющихся на карательные акции. Мимо проплыли вышка диспетчеров, капониры, а в них — американские вертолёты с белыми звёздами на фюзеляжах. Справа, среди пальм, на берегу моря показался игрушечный городок с одноэтажными разноцветными бунгало. Рядом — декоративные пагоды, спортивные площадки. Переводчик пояснил, что в городке жили американские лётчики с семьями. Бунгало вполне комфортабельные, с мебелью, кондиционерами, холодильниками. Сейчас, понятно, там только ящерицы да змеи. Такие домики я видел и в Асмаре.