Владислав Крапивин - Струна и люстра

— Гы-ы… А как это цви… ви…

И я стал понемногу объяснять…

Они были в общем-то славные ребята и девчонки, их этакая нахрапистость и вредность служила им чем-то вроде оболочки. Я по годам ушел от них недалеко, держался приятельски, поэтому меня слушали с достаточным доверием. Привычка наскакивать сзади исчезла за несколько дней. Глядь, и нормальные имена стали звучать чаще, чем клички, и в речах поубавилось этакой уличной задиристости…

Тем более, что я гнул свое:

— Вы же решили устроить игру в парусный корабль. А в экипаже судна без товарищества не обойтись, булькнете на дно при первом шторме… Ну и что же, что игра? Игра тем интереснее, чем больше в ней правды…

…И вот уже оказывается, что совсем не противно, а даже хорошо сидеть у костра под одной ветровкой с восьмилетним соседом (которого зовут Васька, а вовсе не «Косой»), хотя он то и дело хлюпает носом. Простыл, вот и хлюпает, а приткнулся к тебе потому, что малость опасается каких-то непонятных шорохов в темных кустах за спиной, а в тебе видит защитника. И поддразнивать его за это не надо, тем более, что и самому было бы не по себе, если бы рядом не сидели Вовка, Стасик, Андрюшка…

И никто не называет тебя «нянькой из детсада», не хихикает, когда ты на берегу Патрушихи начинаешь с ворчанием растирать своей сухой майкой перекупавшегося до посинения шестилетнего Сёгу.

И вовсе не «тили-тили-тесто», а обычное дело, когда в лесной вылазке забираешь у Ольги или Лены отяжелевший рюкзак. И им хорошо, и… тебе как-то приятно даже…

И жить без постоянных подначек, дразнилок, забав-свалок, где «каждый за себя», без «эй ты, щас получишь в глаз» легче, свободнее, интереснее. Не надо бояться, потому что рядом не просто соседские пацаны, от которых можно ждать чего угодно, а товарищи…

Мало того, оказывается товарищей можно найти не только в своем окружении, но и «на стороне», если не смотреть вокруг ощетиненно. Однажды пошли мы с нашим «экипажем» (еще не отрядом) в поход с ночевкой, встали лагерем на лесной поляне. Прихватили с собой две пневматические винтовки (в начале шестидесятых эти штучки продавались свободно и по пустяковой цене). Устроили стрелковые соревнования. И в это время появились на поляне пацаны из ближнего поселка. Смотрели настороженно, хотя и с любопытством. Мои ребята тоже напряглись: чего им тут надо, на нашей стоянке? Может, кликнут на подмогу своих поселковых да устроят драку?

Один из наших старших мальчишек, Саня Бабушкин, повел себя умнее всех:

— Эй, народ, идите к нам! Постреляем вместе!

И через четверть часа все уже вели себя, как давние приятели. Провели общий стрелковый турнир. Даже приз нашелся — банка сгущенки, которую потом высосали все вместе (о, где вы были, инспекторы санэпидстанции!), пообедали сваренной на костре «пшенкой-тушенкой», до вечера сидели вместе у костра, делились школьными заботами и пересказывали друг дружке новые фильмы… Пусть не надолго, всего на полдня, но возникло содружество — маленькое общество, в котором относиться друг к другу по-товарищески, с доверием, было гораздо радостнее, чем по привычной схеме: «Ну, чё вы к нам приперлись?» И весомая гирька упала в ребячьем сознании на весы, качнув их в пользу простой истины — той, которую в последствии сформулировал мудрый кот Леопольд («Ребята, давайте жить дружно»).

Нельзя сказать, что возникновение ребячьей команды с такой вот «гуманистической» психологией было однозначно воспринято окружающим миром.

Первой «учуяла опасность» местная шпана. Хватало вокруг подростковых компаний, живущих по законам блатного мира. (Миссионерская деятельность на основе проповедей кота Леопольда в этих сообществах — утопия; даже могучему, многоопытному и мудрому Макаренко случалось порой терпеть в таких делах неудачи). Были стычки, засады, насмешки. Хулиганская братия громила оборудованные нами костровые площадки, привязывалась к нашим ребятам на улицах, устраивала всякие пакости, сваливая потом вину на «Бригантину «Бандерилью» (так стала тогда называться наша группа). Вскоре подключилась местная школа.

Настороженные нервы классных руководительниц и завучей ощутили в ребятах «Бандерильи» что-то не то. Слишком самостоятельными стали полтора десятка Вовок, Санек и Наташ. Ладно бы еще, если бы заступались друг за дружку перед драчливыми одноклассниками, а то ведь требуют справедливости от учителей. (Ну, подумаешь, обозвала завуч тихого безответного Юрика «моргающим идиотом», а физрук на уроке вделал Сережке по шее! «Учителя тоже люди, у них нервы! Сами довели педагога! Что значит „все равно не имеете права обзываться и драться“? Права-то вы знаете, а вот обязанности… Вот подожди, вызову отца!»)

Родители тоже смотрели на «экипаж» по-разному. «Ну и что же, что вам вместе интересно! А школа важнее! Почему на вас Анна Ивановна жалуется?! Как это сама виновата?! Вот наставят тебе двоек за год, пойдешь в самое зачуханное ПТУ!»

И постоянно — то шушуканье вездесущих «бдительных» соседей, то хор «педагогического коллектива» и «местной общественности»:

— А что это у них там за командир? Кто такой, откуда взялся? Мало ли что в газете работает? Знаем мы эти газеты! Надо разобраться, что у него на уме и кто ему разрешил работать с детьми!

А мне никто не разрешал. Они сами пришли ко мне однажды и расходиться не хотели. А у меня не хватало духу их оставить (хотя порой и появлялись такие мысли, человек слаб). Это было бы все равно, что капитан парусника (в данном случае «Бандерильи») однажды удрал с корабля на шлюпке, оставив на произвол судьбы беспомощный, не знающий навигации экипаж. Я не мог сделаться дезертиром. Хотя, конечно, не мог тогда и представить в какойхомут и на сколько лет впрягаюсь…

Впрочем, отвлекся. Сейчас речь не о трудностях, не о «сопротивлениях среды», не о нападках на мою дерзкую, но малоопытную особу, а о попытках осознать сутьсообщества.

Теоретик я тогда был никакой (впрочем и сейчас тоже, только практики прибавилось). По ночам, ворочаясь на жесткой холостяцкой постели, я размышлял:

а) на кой черт мне все это надо? и

б) раз уж связался с пацанами, то в чем суть моей возни с ними?

Может, поднаскребу материала для новых рассказов? Но это слишком тяжкий и хлопотный путь, да и на фига мне материал? У меня его в памяти на двадцать книжек, потому что прекрасно помню свое недавнее детство.

Нет, дело не во мне, а в них — в Ваське Беляеве, в Сеге и Валерке Стадухиных, в Альке с удивительной фамилией Сидоропуло, в Саньке Бабушкине, в Лене Кукушкиной, в Игорьке Егорове… — во всех, кто почему-то не отлипает от меня. Им-то что я могу дать?

И наконец шевельнулась догадка (ничего другого не мог придумать — и слава Богу!): надо просто стараться, чтобы у них было интересное детство. Не хуже, чем было у меня. Такое, которое бы навсегда осталось у них в памяти, как радостная, полная хороших событий, многому научившая их пора.

Вспомнились чьи-то умные слова (в самом деле чьи — то, не я придумал): «Детство — фундамент жизни; на плохом фундаменте не построишь хороший дом. То есть построить-то можно, только долго ли он простоит?»

Я считал, что мое детство было хорошим, хотя и не лучезарным. И юность — хорошая. И стал учить ребят тому, чему научился в детстве и юности сам. Читать и обсуждать замечательные книжки, строить модели парусников, клеить воздушные змеи, фотографировать, ходить в походы, писать заметки в стенгазету и — это было очень важное для ребят и для меня умение — спортивному фехтованию. Для мальчишек (да и для многих девочек тоже) стальные звонкие рапиры — такая притягательная сила!

Компания отказалась от прежнего названия «Бандерилья» и стала именоваться «БВР» (для придирчивых педагогов — «Берег веселых робинзонов», а для внутреннего пользования — «Братство Веселого Роджера»), потом — «Мушкетер»… Теперь мы уже официально именовали себя отрядом. В шестьдесят четвертом году появились сигнальная труба и флаг («Вы видели, видели?! — негодовала «общественность». — У них флаг не красный, а рыжий, и на нем не пионерский значок, а хулиган верхом на акуле!»).

Под флагом цвета походных костров в отряде кипели игры. Уже тогда я догадывался (а может, снова где-то вычитал), что игра — естественный образ жизни ребенка. И что детство — это не только (а может, и нестолько) подготовка к будущему взрослому бытию, а своя полноценная, самостоятельная, полная, проблем, открытий, драматический коллизий, горестей и радостей жизнь. Ничуть не менее насыщенная и трудная, чем у взрослых (и даже более опасная, поскольку у мальчишек и девчонок мало опыта и умения для защиты от разных бед). То есть дети живут с полной отдачей, радуясь нынешнему времени, а не только помышляя о будущих эпохах…