Георгий Шахназаров - Футурология и фантастика

Следующая черта антиутопических обществ Хаксли и Оруэлла, .редставляющая прямое продолжение или даже компонент тотальюй организации,это тотальный контроль. Жизнь людей незавичимо от того, к какой социальной среде их причислила судьба, регламентирована до мельчайших подробностей, каждый их шаг запланирован, и любое отклонение от этого порядка, сходного с бесонечным однообразным бегом часовых стрелок по окружности циферблата, решительно пресекается.

Контролируется быт. В оруэллианском "1984" у каждого в жилье обеспечено постоянное присутствие соглядатая. Это достигается посредством телевизора, который позволяет наблюдать извне за всеми занятиями хозяев. По телевизору же проводятся Двухминутные кампании любви к "большому брату" и ненависти к его главному противнику (бог - дьявол), причем если кто-либо не выказывает в ходе процедуры должного рвения, то это не остается незамеченным для зоркого глаза, укрытого за телеэкраном.

Контролируется секс, правда различными методами, в зависимости от функционального назначения социальных групп. Классу управляющих надлежит сохранять идеологическую "чистоту" и нетерпимость ко всякому инакомыслию, а поскольку сексуальные влечения погружают в стихию низменных страстей, расслабляют волю и могут отвлекать от высоких помыслов, постольку они воспринимаются как нечто крайне нежелательное в этой среде. Соответственно к браку относятся как к неизбежному злу, внебрачная связь даже между одинокими мужчиной и женщиной рассматривается как тяжкий антиобщественный проступок, а половую энергию молодежи направляют в организованное русло путем поголовного вовлечения ее в "антисексуальную лигу".

Совершенно иное отношение к сексу в пролетарской среде. Здесь он расценивается не только как необходимое условие воcпроизводства рабочей силы и пополнения беспрерывно воюющей армии, но, что не менее важно, и как эффективное средство заполнения короткого досуга, сублимации всяких нежелательных раздумий. Поэтому принимаются все меры для поощрения сексуальной свободы, и даже специальный сектор в департаменте информации занят производством дешевеньких порнографических изданий.

Но, пожалуй, особо тщательному контролю подвергается мысль. В обществе 1984 года повсюду снуют агенты специальной "полиции по наблюдению за мыслями": стоит кому-либо на секунду отвлечься от благочестивых размышлений о величии и праведности существующего общественного порядка, неосторожным словом или жестом выдать прокравшуюся в мозг крамольную идею, как песенка его спета.

Итак, тотальная организация, тотальный контроль, тотальный обман и самообман - вот "три кита", на которых строятся общество 1984 года и "прекрасный новый мир". Но здесь сходство двух романов кончается, и начинаются существенные различия между ними, прежде всего в самом важном - в вопросе о происхождении.

Романы Хаксли и Оруэлла различаются не только философской глубиной, но и политической ориентацией. Первый, по существу, возлагает ответственность за изуродованное будущее на капиталистический строй. Тоталитаризм в "Этом прекрасном новом мире" есть нечто вроде неизбежной функции бездушного техницизма, без него попросту распалось бы доведенное до своего логического завершения "потребительское общество"; у Оруэлла, наоборот, техницизм становится функцией тоталитаризма, именно последний, взращенный на наполеоновских страстях, служит истоком сдерживания технического прогресса или использования его во вред человеку.

А ответственность за все кошмарные последствия тоталитаризма в "1984" возлагается без обиняков как на фашизм, так и на коммунизм. Другими словами, Оруэлл фактически перенес в свой роман несостоятельную концепцию тех западных политологов, которые игнорируют социальную природу власти, придают ей абстрактное самодовлеющее значение, из нее выводят общественные отношения, а не наоборот.

Неприязненные чувства по отношению к "коллективизму" явственно дают о себе знать и в "Этом прекрасном новом мире". В сущности, это та же казарма, что и в "1984", только ее основательно вымыли, поскребли, приукрасили, навели лоск. А если вдуматься, не сразу решишь, что хуже: быть полуголодным, придавленным работягой или сытым и беспечным придурком с тщательно промытыми от рождения мозгами.

Так, после немалого расхождения антиутопии Хаксли и Оруэлла вновь сходятся. Оба неверно оценили социализм, его возможности и перспективы, приняли за проявления нового общественного строй отрыжки и рецидивы прошлого, возложили на него едва ли не равную с эксплуататорским строем ответственность за изуродованное - пусть ради предупреждения современникам и потомкам! - будущее. С этим связано и наше замечание, что английские романисты описали не совсем то или совсем не то общество, какое имели в виду.

Социализм по самой этимологии этого понятия означает коллективизм, но в отличие от "олигархического коллективизма" Оруэлла - коллективизм демократический, ставящий своей целью и равенство людей, всесторонне свободное развитие личности. В утверждении гармоничного соотношения между личным и общественным заключена, можно сказать, сверхзадача переживаемой нами революционной эпохи.

За 1984 годом следует 1985-й. И он не остался без внимания пророков грядущего. Энтони Берджес, взявшийся изложить свою версию тоталитаризма в нашумевшей на Западе книге под названием "1985", выбором даты подчеркивает прямую преемственную связь с Оруэллом.

Несколько слов об авторе. Его перу принадлежит около двух десятков романов (в их числе такой боевик, как "Механический апельсин"), а также критических эссе, лингвистических исследований, переводов. Берджес подвизается и на музыкальном Поприще: сочиненная им симфония исполнялась в США, его стихи были использованы в мюзикле "Сирано", шедшем на Бродвее. Словом, это разносторонний и плодовитый литератор, которого доброжелательный автор предисловия к книге "1985" называет "одним из ведущих романистов нашего времени". Книга делится на две части.

Первая представляет собой развернутую трактовку "1984". Понять происхождение "черных" снов Оруэлла - так Берджес определяет .свою задачу.

В последнее десятилетие на Западе появился ряд серьезных исследований, посвященных "1984". Очерк Берджеса уступает им по многим параметрам. В то же время в нем немало любопытных наблюдений. Дело в том, что отличительная его черта заключается в неприятии традиционного мнения, в стремлении всякий раз и по всякому поводу сказать нечто оригинальное. Невольно приходит на ум сравнение с режиссерами, которые, ставя классику, стремятся вывернуть все наизнанку, сделать не так, как до сих пор. В результате. Ричард ГН из злодея превращается в совестливого правдолюбца. Хлестаков из провинциального прощелыги в обличителя и т. д. Подобные эксперименты чаще всего оборачиваются творческими неудачами, но иногда, по крайней мере в частностях, могут приносить неожиданные и небесполезные находки.

Повторив вскользь традиционное истолкование "1984" как сатиры одновременно на нацизм и коммунизм, Берджес вслед за этим доказывает, что первоисточником романа Оруэлла послужила "сатирическая транскрипция" Лондона в конце второй мировой войны. Это мотивируется тем, что обстановка, в которой живет и действует герой повествования Уинстон Смит, отражает черты быта английской столицы того времени: очереди перед магазинами, периодическое прекращение подачи электроэнергии, использование телевизионных установок для контроля за рабочими (кстати, Берджес справедливо замечает, что эта деталь могла быть заимствована из чаплинского фильма "Новые времена"). Еще более существенно наблюдение, что из окружающей его реальной жизни.

Оруэлл взял и практику "организованной ненависти". Берджес вспоминает, что как раз такую школу прошел и сам во время службы в армии. Обучавший новобранцев молодой полковник говорил им, показывая на чучело предполагаемого противника: "Ребята, ненавидьте, ради бога, это чудовище, плюньте в эту свинью, наступите на нее сапогом, перегрызите ей горло!" Именуя оруэлловскую утопию какотопией (от какофонии), Берджес признает, что она не сбылась, и в то же время подчеркивает, что ряд подмеченных в ней негативных тенденций общественного развития так или иначе проявляется в современном обществе.

Причем иллюстрирует это он на примере США и других капиталистических стран.

Негодуя по поводу этих безобразий, Берджес тем не менее делает вывод: 1984 год в том виде, как он описан Оруэллом, не состоится. Почему? Потому, что новые факторы, которых Оруэлл не мог учесть, влекут общество к другому финалу, не менее кошмарному.

Его описанию и посвящена вторая часть книги под названием "1985".

Она построена по той же схеме, что и "1984", а до него - роман Замятина "Мы" (сам Берджес, кстати, признает, что и Оруэлл, и он следовали именно этому образцу). В центре повествования история героя - бывшего преподавателя истории Джонса, который бросил школу и работает на кондитерской фабрике. С первых же страниц читатель попадает в атмосферу общественного хаоса, насилия, распада всех связей, деградации нравов. Возвращаясь домой, Джонс сталкивается с бандой тинэйджеров, которая жестоко его избивает. Затем он находит изнасилованного окровавленного мальчугана, а дома дочь-дебилку, мастурбирующую перед телеэкраном. Он звонит в больницу, чтобы справиться о здоровье жены, и узнает, что там был пожар и жена сгорела. Поджог был организован группой безответственных элементов, воспользовавшихся стачкой пожарных, а солдаты, которые должны были бы прийти на помощь, как раз в это время проводили забастовку солидарности с пожарными. Тетушка Джонса умерла таким же образом из-за забастовки электриков, поскольку находилась на операционном столе в момент, когда был выключен свет.