Путинизм. Россия и ее будущее с Западом - Уолтер Лакер

После этого я занимался всеми этими другими вопросами в течение следующих двадцати лет, пока внезапно, при Михаиле Горбачеве, история снова не начала двигаться очень быстро, забрезжил новый период перемен, и события в России стали захватывающе интересными. Это совпало с моим сильным желанием профессиональных перемен. Я преподавал в Соединенных Штатах, но не имел никакого желания заниматься этим полный рабочий день; я оставил Лондонский Институт, который я возглавлял, в компетентных руках. Мы переехали в Вашингтон, округ Колумбия, и я был очень благодарен послу Дэвиду Абширу, главе Центра стратегических и международных исследований в этом городе за то, что он более или менее позволял мне делать то, что я хотел. Большая часть моей работы имела отношение к России и людям в правительстве, академическом мире и в других местах, и я следил за событиями там.

Но где искать ранние истоки моего интереса к России? Это еще одна странная история. Когда я был еще мальчиком, мои родители рассказали мне, что один из моих предков был врачом российской императрицы. Они не уточнили, какой именно императрицы. Я даже в том раннем возрасте отмахнулся от этой истории как от чистой выдумки. Но много лет спустя мой интерес внезапно пробудился вновь. Я начал свои исследования, и выяснилось следующее: эта история не была полностью правдивой, но она не была и полной неправдой: как так часто случается с такими семейными легендами, в ней было зерно правды.

Приблизительно в 1800 году моя семья жила в небольшом местечке в Силезии. Мой прапрадед был раввином и в свое свободное время писал непримечательные стихи на иврите. Его брат Мориц (родившийся в 1787 году) хотел изучать медицину, но это было невозможно, потому что семья была очень бедной. Однажды появился некий миссионер и сделал Морицу предложение, от которого тот не мог отказаться. Ему предложили деньги на учебу, если он перейдет в протестантство. Он так и сделал, и через несколько лет он получил высшее образование в медицине (и риторике; медицина, очевидно, не занимала все время его учебы) в университете Дерпта (теперь Тарту) в нынешней Эстонии. Работа, которую он получил, была не очень увлекательной. Он стал начальником карантинной станции в Таганроге, русском городе на Черном море. Мориц превратился в Бориса, и так как в русском языке нет «умляутов», его фамилия теперь писалась как Лакиер (Lakier). Это было бы рутинной и бесперспективной работой, но произошло неожиданное: царь (Александр I) посетил южную Россию, приехал в Таганрог и умер там в 1825 году. Тогдашнее правительство боялось (справедливо, как оказалось) слухов о возможном убийстве и поэтому постаралось привлечь как можно больше врачей, чтобы те подписали свидетельство о смерти. Борис, как иностранец, особенно хорошо подходил для этого, и его имя появилось на свидетельстве о смерти. Это означало, что он стал дворянином, принадлежа, к сожалению, к безземельному дворянству. Его семья переехала в Москву, и из его трех сыновей самым интересным для меня был Александр Борисович (1825–1870). Он был в свое время известным писателем, автором одной из первых серьезных больших русских книг о Соединенных Штатах (она была издана на английском языке издательством Чикагского университета спустя более ста лет после того, как появилась на русском языке). До этого он был секретарем правительственного комитета, занимавшегося освобождением российского крестьянства от все еще преобладавшей формы крепостничества. Он был также автором первой русской книги о геральдике (переизданной в Москве несколько лет назад) и создал довольно несуразный герб семьи Лакиер, который можно найти в Интернете. Он женился на дочери П. А. Плетнева, друга Пушкина и ректора санкт-петербургского государственного университета. Эта дама умерла во время родов. Спустя много лет он женился снова, на сей раз на даме из клана Комнино-Варваци в Таганроге. Антон Чехов, уроженец Таганрога, писал, что в его родном городе тогда жили только три или четыре честных человека. Я уверен, что мой дядя, родственник в третьем поколении, был среди них. Семья Комнин была царским домом Византии. Так я оказался (хотя и очень отдаленным) родственником всех видов исторических фигур, некоторые из которых были достойными и интересными людьми, а другие — с сомнительной репутацией.

Однако была небольшая проблема: Борис, доктор и магистр риторики, после своего прибытия в Россию счел необходимым создать для себя «легенду», как это называется в мире разведывательных служб. Согласно этой версии, он не родился как еврей в Силезии, который, будучи женатым, оставил там дочь; его происхождение якобы было чисто французским и аристократическим. Они были родом из Тулузы, и он якобы попал в Россию с армией Наполеона. Я могу понять потребность в невероятной истории такого рода в тогдашней России, но ему все равно следовало бы придумать что-то более правдоподобное, потому что в эту его историю не особо верили. Он умер в Москве и похоронен на кладбище для иноплеменных религий. Я встречался с некоторыми из его потомков.

Вот такими были русские связи моей семьи.

Возможно, не было ни одного лучшего научного ассистента, чем Кристофер Уолл.

Я благодарен Дэвиду Боггису и Майклу Аллену, так же, как Джошуа Кляйну и Ирен Ласоте, за помощь с редактированием этой книги, а также Мише Эпштейну и Михаэлю Хагемайстеру, которые помогли мне понять определенные отдельные моменты. Само собой разумеется, что выраженные в этой книге мнения являются моими собственными.

Литература о современной России на русском и английском языке очень разрослась за последние годы, и некоторые из существенных источников перечислены в библиографии в конце этой книги. Количество соответствующих сайтов в Интернете увеличивается еще быстрее и стало уже почти не поддающимся обработке. «Russia List» Джонсона и «Window on Eurasia» Пола Гобла, публикующиеся ежедневно, оказали особую помощь в том, что касается доступа. Российские интернет-сайты, которых слишком много, чтобы перечислить их все, также были очень полезны.

Эта книга является попыткой оценить перспективы будущего России и прежде всего возникающей «русской идеи» (идеологии или доктрины), заменяющей коммунизм. Такая попытка включает различные сценарии, одни из которых более вероятны, чем другие. К сожалению, довольно часто как раз менее вероятные сценарии и оказывались реальностью — или даже некоторые из них, которые казались настолько диковинными, что никто не смел упоминать их (или делал так