Газета Дуэль - 2008_1-2 (551)

Но каким боком здесь Павлик Морозов? А вот каким. Едва умевший читать и писать отец попросил старшего сына письменно изложить его признания. Что Павлик и сделал. На листке, вырванном из школьной тетрадки.

Прошло несколько месяцев с того дня, как Трофим Морозов был отправлен на Беломорканал. (Кстати, он вернулся оттуда через три года с орденом на груди). Приближались очередные хлебозаготовки. Почти все жители Герасимовки продолжали укрывать от сдачи государству свои хлебные припасы. В один из летних вечеров Татьяна Морозова хлопотала на кухне. Под окном Павел разговаривал с двоюродным братом Данилой. Вдруг раздалась громкая ругань, за ней последовали хлюпающие удары и крик Павла: «Бей не бей, всё равно пионером буду». Мать выбежала на улицу.

— Данилушка, что ты делаешь? — взвыла она.

— Коммунистов бью, — ответил с руганью Данила, избивая Павла палкой.

Татьяна бросилась разнимать братьев. Рассвирепевший Данила ударил и её.

— Не это ещё будет, — погрозил он и ушёл домой.

На другой день Павел рассказал об этом Титову.

— Сходи к фельдшеру, — подумав, сказал участковый, — возьми справку о побоях, и я заведу дело.

Ехать надо было к фельдшеру за 18 километров. И это летом, когда каждый час на счету. Павел не поехал. Побои прошли безнаказанно. В районе никто не знал об этом. Данила ещё раз предложил ему выйти из пионеров.

— Вот режьте меня на мелкие кусочки, — ответил Павел, — не выйду. И кулаков всё равно буду выводить на свежую воду.

Однажды Павел пришёл к деду за своей седёлкой. Дед избил внука.

— Помни, щенок, — кричал он, — всё равно жить на свете не будешь!

Ночами приходили и подолгу стучали в двери. Мать не пускала Павла. Но 2 сентября ей пришлось уехать в Тавду. А утром 3-го сентября 1932 года Павел с девятилетним братом Фёдором отправились на болото за клюквой.

Их нашёл участковый инспектор милиции Яков Титов. Он и составил акт осмотра трупов: «Морозов Павел лежал от дороги на расстоянии 10 метров, головою в восточную сторону. На голове надет красный мешок. Павлу был нанесён смертельный удар в брюхо. Второй удар нанесён в грудь около сердца, под каковым находились рассыпанные ягоды клюквы. Около Павла стояла одна корзина, другая отброшена в сторону. Рубашка его в двух местах порвана, на спине кровяное багровое пятно. Цвет волос — русый, лицо белое, глаза голубые, открыты, рот закрыт. В ногах две берёзы. Труп Фёдора Морозова находился в пятнадцати метрах от Павла в болотине и мелком осиннике. Фёдору был нанесён удар в левый висок палкой, правая щека испачкана кровью. Ножом нанесён смертельный удар в брюхо выше пупка, куда вышли кишки, а также разрезана рука ножом до кости…».

В.Г. РЫМАРЕВ

1

Я устал сидеть сиднем в кресле перед художником Анатолием Набатовым, писавшим на даче в Красновидово мой портрет, и сделал какое-то досадливое движение. Кажется, это был уже восьмой сеанс. Художник почувствовал моё нетерпение и сказал:

— А вы знаете, сколько сеансов сидел Пушкин перед Кипренском? Двенадцать!

Я вздохнул:

— Ну, тогда готов сидеть сто двадцать сеансов!

— Однако, перекур, — сказал Анатолий и достал из кармана бело-синюю пачку папирос.

Не знаток в этом вопросе, я однако удивился: это был «Беломорканал». Разве папиросы с таким названием еще выпускают? Попросил Анатолия подарить мне пачку. Да, вот и адрес изготовителя: Петербург, Петергофское шоссе, 7. Вот и уведомление Минздрава: «Курение вредит вашему здоровью» Странно. Почему странно?..

Беломорско-Балтийский канал им. Сталина (1930–1932) был великим трудовым свершением первой пятилетки. Он явился осуществлением давних мечтаний многих поколений русских людей. Его проложили по тому пути, который ещё царь Петр, оценив его стратегическое значение, использовал в войне со Швецией: Петербург — Нева — Ладожское озеро — Свирь — Онежское озеро и далее по небольшим озёрам и по суше до Онежской губы Белого моря. И уже тогда этот путь был назван Государевой дорогой. При Павле и позже на протяжении многих лет иные энтузиасты с целью постройки канала производили изыскания, составляли проекты, даже учреждали акционерные общества. Но всё напрасно…

И вот Советская власть в 20 месяцев построила канал! Из Петербурга-Ленинграда до поселка Павенец на Онежском озере плавание всегда было свободным, а дальше проложили канал: семью ступенями он поднимается до водораздельного бьефа, от которого идут двенадцать ступеней спуска до Беломорска на Онежской губе. Общая длина канала по рекам, озерам и 37-километровому вырытому пути — 227 км. при средней глубине 5 метров. Было построено 19 шлюзов, 15 плотин, 49 дамб, 12 водоспусков. Это был истинный подвиг тех лет! Народнохозяйственное и военное значение канала огромно. Достаточно сказать, что он сократил водный путь из Ленинграда в Архангельск на 4 тысячи километров. Ведь раньше-то надо было огибать всю Скандинавию! По каналу пошли крупнотоннажные суда смешанного (река — море) типа. Многие строители из числа заключенных получили ордена, многим сокращены были сроки приговоров, а кто-то за это время научился в вечерней школе грамоте, кто-то приобрёл специальность… Так, в числе восьми человек, награждённых орденом Ленина, был помощник начальника строительства Н.А. Френкель, ранее осуждённый за преступление против государства на десять лет, и заместитель главного инженера строительства К.А. Вержбицкий, тоже осуждённый по статье 58-7 за вредительство и досрочно освобождённый.

Канал сыграл важную роль в годы Великой Отечественной войны в снабжении фронта всем необходимым. В 1944 году, после освобождения той его части, которая проходила по территории, занятой врагом, начались восстановительные работы, и в 1946-м канал вновь стал судоходным на всём протяжении, вдоль него возникли новые поселки, города, промышленные предприятия. В 1983 году к 50-летию Беломоро-Балтийский был награждён орденом Трудового Красного Знамени.

В своей сатанинской страсти охаять, оклеветать все Советские свершения, все наши успехи на благо Родины мимо канала, конечно, не мог пройти Солженицын. Тем более что на его строительстве работало много заключенных, а среди руководителей было немало евреев. Представлялась возможность ловко спекульнуть тем и другим кое-кому на потребу.

Что Солженицыну до многовековой мечты русского народа, до героизма строителей, до всего огромного значения для страны этого сооружения! Ему лишь бы позлобней оболгать, посмачней плюнуть. И в своём «Архипелаге» он на протяжении двадцати с лишним страниц этим и занимается.

Первый плевок: «Советская власть додумалась, что заключённые должны трудиться» (т.1, с.73), и вот они работали на строительстве канала. А в ХIХ веке, говорит, «на русской каторге труд становился всё менее обязательным, замирал», и вообще «работ больше не производилось» (Там же, с.74). Сам Солженицын действительно умел улизнуть от работа в лагере. Но в каком веке Достоевский отбывал каторгу и написал «Записки из Мертвого дома»? В каком веке Чехов добрался от Екатеринбурга на перекладных до Сахалина и написал книгу о тамошней каторге? Наконец, в каком веке Дюма написал роман «Граф Монте-Кристо»? Всё — в ХIХ-м! И во всех этих книгах заключённые работают. Да и всегда во всём мире именно так и было. Советская власть нечего тут не изобрела.

Так неужели наш нобелеат ни одну из этих знаменитых книг не читал? Выходит, что так, ибо в каждой из них заключенные работают ежедневно, за исключением (на русской каторге) трех дней в году — Рождества, Пасхи и дня тезоименитства государя. У Солженицына в лагере таких вольных от работы дней набиралось более 60-ти. Мог бы хоть Дюма почитать. Ведь не оторвёшься…

Но что дальше? А дальше, говорит, турецкий еврей Френкель, уже упоминавшийся нами, пребывая в Соловецком лагере, однажды в 1929 году потребовал, чтобы его срочно на самолёте доставили в Москву для беседы со Сталиным: у меня, мол, есть великая идея. Что ж, дали самолёт, тогда с этим просто было, посадили мыслителя, прилетели в столицу, привели в Кремль. Стучат в дверь. Сталин спрашивает: «Кто там?» Ему отвечают: «Турецкий еврей с великой идеей». — «Турецкий? Я таких ещё не видал. Пусть войдёт». Тот вошёл. «И, отложив все дела, Сталин беседует с Френкелем три часа. Стенограмма беседы неизвестна, её просто не было, но ясно (кому-кому, а уж этому-то ясновидцу — конечно! — В.Б.), что зэк развил перед вождём перспективы построения социализма через труд заключённых» (Там же, с.75).

Френкель в возрасте 77 лет умер в 1960 году в Москве. Но вот вопрос: кто же тогда ныне так упорно продолжает твердить о стройках коммунизма руками исключительно, ну исключительно заключённых и уверяет, что немцев мы победили и заставили капитулировать только благодаря штрафникам? Или дух турецкого еврея орудует ныне под фамилией то Володарский, то Розовский?