Владимир Бардин - В горах и на ледниках Антарктиды

Я неплохо знаком с суровостью здешних ветров. Только раньше-то это знакомство было, что называется, шапочным. Одно дело удивляться силе урагана, находясь в деревянном домике, пусть даже в палатке, внимать порывам ветра, лежа в спальном мешке, гадать в тепле, какие беды принесет буран? Но совсем другое - оказаться один на один со стихией в антарктических горах, за много километров от лагеря.

Тут я самыми грозными словами, на какие только был способен, выругал себя за необдуманный маршрут. Мог бы договориться, чтобы вездеход вернулся за мной. Ну подождал бы вездеходчик Иван час-другой. Ну Будкин брюзжал бы. Так он и так вечно недоволен. Зато катил бы я сейчас в тепле к дому. Налицо мой промах как начальника лагеря. Переоценил я свои силы. На коварство Антарктиды нечего пенять. Это у нас давно уж повелось: чуть какая неприятность - на суровость Антарктиды списываем. Нет, если теперь что случится, то только по моей вине.

Через сотню шагов я понимаю, что идти вверх по склону мне физически не под силу. Стоит встать на ноги, ветер сразу отбрасывает назад. И тогда я опускаюсь на четвереньки. Нельзя сказать, что это было удобно, особенно когда на спине у тебя здоровенный рюкзак. Медленно-медленно, припадая к каменным глыбам, карабкаюсь метр за метром вверх. Временами лежу, отдыхаю. Лицо у меня как будто окаменело и не ощущает ураганного ветра. Хотя бы он дул порывами. Нет, садит ровно, напористо. Прав, видно, Будкин насчет аэродинамической трубы.

Не знаю, сколько времени я поднимался, видно, часа два, не меньше, пока наконец не выполз на плато. Перевел дух и стал на ноги. Простор открылся взгляду, я снова почувствовал себя человеком. Больше не нужно было ползти вверх против ветра. Отклонившись влево и немного назад, как бы облокотившись плечом на ветер, я заковылял по каменистой равнине, стараясь держать нужное направление. Примерно через километр заглянул вниз, кончилась ли драконья челюсть? Там чернели скалистые склоны, спускаться было опасно. И я пошел дальше по кромке плато, с каждым шагом удаляясь от лагеря, который был за озером в противоположной стороне.

Ветер уже не казался таким свирепым, он подталкивал меня в левый бок, гудел под левым ухом. Солнце, висевшее совсем низко над горами, отбрасывало на склон мою длинную горбатую тень. Километра через три я решил все-таки спускаться. Иначе крюк был бы слишком велик и дальнейший путь мог оказаться мне не под силу.

Склон снова привел к снежнику, но он был не такой уж обледенелый, да и крутизна не так устрашающа. Снежник можно было пересечь, но у меня зрела иная идея. Этот снежный шлейф позволял мне за считанные секунды спуститься сразу метров на двести. Идти по шатающимся валунам стало невмоготу. Левая нога то и дело норовила подвернуться. А до дома оставалось еще столько километров! Нужно было рисковать.

Я осторожно вышел на центральную часть снежника, сел, упираясь пятками в снег, положил слева ледоруб (его я решил использовать как тормоз), откинулся немного на спину и заскользил вниз. Удивительное чувство детского восторга на мгновение захлестнуло меня, может быть, виной тому были непроизвольно возникшие ассоциации. Хотя давно уже миновало то время, когда я катался с ледяных горок. Впрочем, детский опыт сейчас пригодился. Важно было следить, чтобы нарастающая скорость не развернула головой вниз. Я с силой уперся в ледоруб. Мою спину страховал рюкзак, ноги, согнутые в коленях, служили рулями. Скоро я вполне освоился с новым способом передвижения. У основания склона снежник выполаживался, и к окаймляющим его валунам я уже «подрулил» без тормоза.

Озеро, спуститься к которому я так стремился, было рядом. Оставались считанные метры спуска. Самое страшное - «пасть» Дракона - позади! Но я не чувствовал особой радости. Теперь меня валила с ног усталость. Под тяжестью рюкзака подгибались ноги, а от валунов рябило в глазах.

Гладь озерного льда призывно сверкала, обещая ровный путь к лагерю, но вдоль края тянулась кайма чистой воды. Всего-то полынья 10-15 м, но как ее преодолеть? Идти в обход - еще лишние час-два пути.

Я спустился к самой воде. Валуны здесь были обледенелые, словно специально уложенные, пригнанные друг к другу. Идти по кромке этого экзотического пляжа шириной всего около 1 м было легче, хотя я и рисковал оступиться. В одном месте в озеро со склона спускался снежник. Перемычка чистой воды тут совсем исчезала. Я остановился. Нужно преодолеть полосу ровного темного льда, всего десяток метров. Дальше от берега лед белый, там он толстый, безопасный.

Пора решаться. Выигрыш во времени и расстоянии мне жизненно необходим. А если лед не выдержит? Я отгонял мысль об этом. Уже полночь. О моем исчезновении наверняка сообщили на базу. Товарищи беспокоятся. Вариантов того, что со мной приключилось, предостаточно: подвернул ногу, сорвался с обрыва, утонул в озере. Наконец, просто стало плохо с сердцем. В последнее время даже такой здоровяк, как Будкин, и тот на сердце жалуется. Надо спешить. Иначе ребята выйдут на поиски, и Будкин ославит меня на всю экспедицию.

И я шагнул на снежник, спускавшийся в озеро. Лед у края был тонок, он пискнул, когда я ступил на него. Но я слишком устал, чтобы сомневаться. Действия мои бы ли почти механическими. Оттолкнувшись от смерзшегося снега, я заскользил по темной глади вперед, к спасительному молочно-белому льду. Через мгновение я был в безопасности. Перевел дух, поправил рюкзак и зашагал через озеро.

Мыс, который я должен был обогнуть, перед тем как выйти на финишную прямую, кажется совсем близко, но я знаю: по карте до него семь километров, никак не меньше. В горах трудно угадать расстояние. Ветер теперь задувает мне в правую скулу. Холодный ночной ветер с ледника Бетти. Но спина мокрая. А я сам как выжатый лимон. Теперь мне понятно такое сравнение. И странный железный привкус возник во рту.

Дорога стала гладкой. После хаоса каменных глыб она будто бархатная. Шипы ботинок сбивают ежик кристаллов льда, образовавшихся на поверхности замерзшего озера под воздействием солнца и ветра. Кристаллы дзинькают под ногами, и мне кажется, звучит диковинная музыкальная шкатулка. Когда-то в детстве в гостях у бабушки я слышал такие звуки.

Под эту странную мелодию я шагал, шагал, словно заведенный механизм. Ходьба по ровному льду действовала умиротворяюще. В ней было какое-то укачивающее однообразие. Ноги ступали все тяжелее и тяжелее. Я начинал дремать на ходу. Безразличие, апатия подбирались ко мне. Надо было срочно менять тактику, что-то предпринять. И, как всегда в критические минуты, я вспомнил Будкина. Что бы он сказал, если бы увидел меня, сгорбившегося, уныло ковыляющего по ледяной равнине? Я даже внутренне как-то собрался, взмахнул ледорубом, расправил плечи, пошел уверенней и бодрей.

Однажды Будкин рассказывал, как он возвращался из дальнего маршрута с раздробленной коленкой. Пусть не в Антарктиде это было, где-то в горах Сибири, но ему тогда было наверняка еще труднее, но он выстоял, победил! Так неужели я сдамся, уступлю?..

Я решил считать шаги. На каждом сотом шаге я получал «приз»: поворачивался к ветру спиной и, облокотившись о ледоруб, расслаблял мышцы ног. Эта тактика принесла успех. Теперь я шагал в предвкушении, когда остановлюсь, привалюсь к ледорубу, правая скула ощутит тепло дыхания, затекшие мышцы спины как-то по-иному примут на себя тяжесть рюкзака.

Вскоре передвижение по однообразной снежной равнине скрасило еще одно обстоятельство. Впереди на озерном льду возникла темная точка. До скал противоположного берега было еще далеко. Что же могло лежать на льду посредине озера? Я ломал голову, строил разного рода гипотезы, а тем временем шаг за шагом сокращал отделяющее меня от лагеря расстояние. И темный предмет на озерном льду постепенно увеличивался в размерах. Возможно, это лебедка, которую унесло у Саши и Бориса?.. После пребывания в «пасти» Дракона я готов был наделить антарктические ветры сверхъестественной силой.

Еще несколько стометровок, и я увидел большой обломок песчаника, серую глыбу, изъеденную, словно оспой, ячеями выветривания. Как она очутилась здесь? Свалиться на лед камень мог только у берега. А потом прибрежную льдину или айсберг ледника Бетти принесло сюда. Значит, озеро Радок, не в пример нынешнему холодному сезону, в иные годы вскрывается почти полностью…

Размышление о неожиданной находке несколько отвлекло меня от тягот затянувшегося путешествия. Было уже далеко за полночь. Солнце спряталось за лежащими на юге горными массивами, и в чаше озера Радок все словно поблекло, изменило краски. Как будто на смену цветной пленке пустили черно-белую. Все происходящее представлялось мне сейчас каким-то странным бесконечным кинофильмом. Горбатая тень, сопровождавшая меня как верный пес, исчезла. И от этого усилилось чувство одиночества. Сколько часов я в маршруте? Кажется, вечность. И спина уже не так мокнет. Видно, вся вода, что была во мне, вышла.