Теодор Герцль - Обновленная земля

Народу было уже немного. Только в углах чернели фигуры засидевшихся игроков, которые не в силах были расстаться друг с другом и снова и снова объявляли последнюю партию, потом прощальную, заключительную и начинали новую.

Нисколько мгновений Фридрих неподвижно смотрел в пространство. Когда к столу подошел словоохотливый знакомый, Фридрих взял в руки газету, и сделал вид, что читает. Но как только он взглянул на столбцы, взгляд его случайно остановился на объявлении, о котором Шифман говорил несколько часов тому назад

«Ищут образованного разочарованного в жизни молодого человека, согласного сделать: последний опыт над своей неудавшейся жизнью. Предложения адресовать в главный почтамт Н.О.Боди».

Как странно! Теперь он может откликнуться на этот призыв! Последний опыт! Жизнь стала бременем для него. Прежде, чем покончить счеты с ней, как несчастный Генрих, отчего бы и не сделать последний опыт.

Он спросил у кельнера бумагу и чернила и написал Н.О.Боди следующие слова:

«Я в вашем распоряжения. Доктор Фридрих Левенберг. IX Ангасса, 67».

Когда он запечатывал письмо, к нему подошел кто-то сзади и проговорил:

– Зубные щетки, подтяжки, запонки, не угодно ли?

Фридрих раздражительно оборвал назойливого разносчика. Тот со вздохом отступил назад и бросил жалкий умоляющий взгляд на кельнера, который мог выгнать его за приставанье к гостям. Фридриху тотчас же совестно стало своего окрика и подозвав бедняка, он бросил ему в ящик серебряную монетку. Но разносчик протянул ему деньги обратно:

– Я не нищий. Купите что-нибудь. Так я денег принять не могу.

Чтобы отделаться от него, Фридрих взял из ящика запонку. Тогда только разносчик поблагодарил его и ушел. Фридрих равнодушно глядел ему вслед и видел, как, поравнявшись с кельнером, он дал ему только что полученную монету, а кельнер взял из корзины несколько черствых булок и дал их разносчику, который набил ими карманы своего пальто.

Фридрих встал и направился к выходу. В подъезде он опять заметил мерзнущего мальчика, на этот раз с разносчиком, который отдавал ему черствые булки.

– Что вы здесь делаете? – спросил Фридрих.

– Да вот, я даю ему сухари – ответил разносчик – чтобы он отнес их жене моей. – Это вся моя выручка за целый день.

– Правда ли? – недоверчиво сказал Фридрих.

– Правда ли это? – с удивлением повторил бедняк. – Боже мой, как бы я хотел, чтоб это не было правдой. – Куда бы я ни пришел с товаром, везде меня гонят. Еврею одно только остается – камень на шею и в воду.

Фридрих, только перед тем покончивший все счеты с жизнью, увидел вдруг случай сделать что-то, быть полезным кому-то. Мысли его мгновенно приняли другое направление. Он опустил письмо в ящик и пошел рядом с разносчиком и его мальчиком. Бедняк на его распросы, рассказал ему свою повесть.

– Мы приехали сюда из Галиции. В Кракове я жил еще с тремя семьями в одной комнате. Мы там питались воздухом. И я себе подумал – ведь хуже этого быть не может, и поехал с женой и детьми в Вену. Здесь не хуже, но, и не лучше.

– Сколько у вас детей?

Разносчик начал всхлипывать.

– У меня было пятеро… С тех пор, как мы здесь умерло трое… Теперь у меня только этот остался и маленькая девочка; грудная еще… Давид, не ходи так шибко.

Мальчик обернулся.

– Мама была очень голодна, когда я принес ей три крейцера, что дал мне этот господин.

– Так это… так это вы ему дали? – сказал разносчик и, схватив руку Фридриха, хотел было поцеловать ее. Но Фридрих быстро отдернул руку: «Что вы… что вы!…»

– Что же мать твоя сделала с этими тремя крейцерами? – обратился он к мальчику.

– Она купила молока для Мариам – ответил маленький Давид.

– Мариам –наш второй ребенок – пояснил разносчик.

– А мама все голодает? – спросил Фридрих, потрясенный до глубины души.

– Вероятно! – ответил Давид. У Фридриха было еще несколько гульденов. Итог своей жизни он уже подвел, и для него было совершенно безразлично, оставит ли он у себя эти деньги или отдаст их кому-нибудь. А этим людям он мог, хотя бы на короткое время, облегчить горькую нужду.

– Где вы живете? – спросил он разносчика.

– На Бригитенауэр, мы там снимаем каморку… Но нас уже гонят оттуда…

– Хорошо, я хочу убедиться, правду ли вы говорите – я пойду с вами на вашу квартиру.

– Пожалуйста! – сказал разносчик. – Но большого удовольствия вы не получите – мы и сидим и, спим на соломе. Я хотел пойти еще в другие кофейни, но если вам угодно, я поведу вас к себе.

Они пошли по Аугартенскому мосту к Бригитенауэр. Давид, тихо шедший рядом с отцом, спросил шепотом:

– Папаша, можно мне съесть кусок хлеба?

– Ешь, ешь! – ответил отец. – Я тоже съем кусок, здесь и для матери хватит.

И отец с сыном стали громко жевать черствые булки.

Они остановились перед высоким, недавно выстроенным домом, от которого сильно несло сыростью и характерным острым запахом свежей постройки. Разносчик дернул звонок. Прошло несколько минут; ни один звук не нарушил тишину. Он опять позвонил и сказал:

– Привратник знает уже, кто звонит и не торопится открывать. Я часто целый час жду у ворот. Это большой грубиян. Когда у меня нет нескольких крейцеров для него, я и звонить не решаюсь.

– Что же вы тогда делаете? – спросил Фридрих.

– Тогда я шатаюсь до утра, пока не откроют ворота.

Фридрих сам взялся за звонок и раза два дернул его изо всех сил. Из-за ворот послышались наконец какие-то звуки, шлепанье туфель, звяканье ключей; в щелях мелькнул свет. Ворота открылись. Привратник поднял фонарь и крикнул:

– Кто это так дергает звонок? Кто это? Жидовское отродье?

Разносчик стал оправдываться:

– Это не я, это господин звонил!

Привратник стал ругаться:

– Какое нахальство! Какое нахальство!…

– Молчать, грубиян! – прикрикнул на него Фридрих и швырнул ему серебряную монету, которая со звоном покатилась по каменным плитам.

Привратник мгновенно стал ниже травы, тише воды.

– Я не про вашу милость, сударь – я про них… про этих жидов.

– Молчите! – повторил Фридрих, и посветите мне по лестнице.

Привратник нагнулся и поднял деньги. Целая крона! Должно быть, какой-то важный барин.

– Это в пятом этаже – сказал разносчик. – Быть может вы одолжите нам огарочек – заискивающими тоном обратился он к привратнику.

– Вам я ничего не дам – ответил тот – но если господин пожелает…

И он вынул из фонаря огарок свечи, подал его Фридриху и, не переставая ворчать, исчез куда-то.

Фридрих с Литваком и Давидом поднялись на пятый этаж. Огарок оказался не лишним; их окружал глубокий мрак. В комнатке Литвака, с одним окном, то же не было огня, хотя жена его не спала и, сидя на соломенной подстилке, кормила дряблой грудью маленькое плачущее дитя. При тусклом свете огарка Фридрих увидел, что в комнате нет никакой мебели. Ни стула, ни стола, ни шкапа. На подоконнике стояло несколько пузырьков и разбитые горшки. Картина глубокой, безысходной нужды. Женщина встретила их изумленным тоскливым взглядом.

– Кто это? – испуганно спросила она.

– Хороший человек – успокоил ее муж.

Давид подошел к ней.

– Мама, вот хлеб – сказал он и отдал ей сухари. Она с усилием отломала кусок и медленно поднесла его ко рту. Она была очень слаба, худа, но истощенное лицо носило еще следы минувшей красоты.

– Вот здесь мы живем – с горьким смехом сказал Литвак. – Но я не знаю, будем ли мы еще здесь послезавтра. Нам уже отказали от квартиры…

Женщина громко вздохнула. Давид опустился на солому подле матери и прижался к ней.

– Сколько вам надо денег, чтобы вы могли остаться здесь? – спросил Фридрих.

– Три гульдена! – объяснил Литвак. – Гульден двадцать крейцеров за квартиру, а остальное я задолжал хозяйке. Где же я могу достать в один день три гульдена. Придется пойти на улицу с женой и детьми.

– Три гульдена! – тихо и безнадежно протянула женщина. Фридрих опустил руку в карман. При нём было восемь гульденов. Он отдал их разносчику.

– Милосердый Бог! Возможно ли это? – воскликнул Хаим, и по лицу его побежали слезы.

– Восемь гульденов! Ревекка! Давид! Бог помог нам!.. Да будет благословенно имя его.

Ревекка тоже совершенно растерялась. Она привстала на колени и подползла к спасителю. Правой рукой она поддерживала спящее дитя, а левой искала руку Фридриха, чтобы поцеловать ее.

Он резким движением уклонился от ее благодарности.

– Оставьте! Что за глупости! Для меня эти восемь гульденов ничего не значат… Мне все равно, будут ли они у меня или нет. Не посветит ли мне Давид?

Женщина опять опустилась на свою постель и зарыдала от радости. Хаим Литвак шепотом читал древнееврейскую молитву. Фридрих вышел в сопровождении Давида и стал спускаться вниз. Когда они были уже во втором этаже, Давид, державший свечу, остановился и сказал: