Расширение прав и возможностей женщин в России - Джули Хеммент

были экономически вытеснены на обочину. Действительно, эти сигналы звучали как призыв к срочному вмешательству со стороны масштабно настроенных активистов, таких как Элизабет А. Но это было связано и с более широкими сдвигами. Так называемые гендерные мероприятия международных фондов в России стали возможными благодаря сдвигам в программах глобального развития и после появления новых глобальных инструментов женского активизма в конце холодной войны. Тогда забота о «гендере» – то есть забота о равенстве между мужчинами и женщинами – стала «основным направлением» деятельности международных организаций. В России цели фондов заключались в том, чтобы внести свой вклад в проект формирования гражданской активности, поддерживая участие женщин в общественной жизни. Эти организации помогали осуществлять различные программы, такие как обучение женщин лидерству, развитие компьютерных навыков и использование нетворкинга в интернете, бизнес-обучение и проекты, связанные со здоровьем. Все эти кампании и мероприятия сильно повлияли на организации женщин, радикально изменив внешний вид, цель и состав женских групп.

Комментарий Светланы свидетельствует, что не все было так гладко. Российские активистки были заинтригованы и взволнованы перспективами сотрудничества. Сначала они были в восторге оттого, что познакомились с иностранцами и вступили в те самые «партнерские отношения»; их манил обещанный «Запад» и то, что он символизировал для многих российских интеллектуалов того времени[8]. Однако реальность международного сотрудничества несколько отличалась от обещаний.

Те, кто занимался практической деятельностью по гендерным вопросам на международном уровне (в том числе активисты и ученые, а также сотрудники международных организаций), часто убеждены в эмансипаторном эффекте своей работы. Защищая права женщин и женские проблемы в России, они считают себя борцами с господствующими представлениями о периоде перехода к рынку. Однако их деятельность укоренена в сложной логике, которой они пытаются сопротивляться. Выведение гендера на первый план и его приоритетность как категории развития стали возможными благодаря определенному набору условий: реструктуризациям периода после окончания холодной войны и глобальному триумфу капитализма в новом тысячелетии [Comaroff, Comaroff2001], процессам, влияющим на весь спектр мероприятий, которые компании-спонсоры проводили в постсоциалистических государствах. Несмотря на самые лучшие намерения их исполнителей, эти гендерные мероприятия были частью мессианского культурного проекта, осуществленного после окончательной смерти коммунизма. Они были неразрывно связаны как с триумфом либерализма, так и с неолиберальным процессом реструктуризации. Эти мероприятия проводились в рамках проекта по перевоспитанию российских граждан – чтобы отучить их от коллективистских формулировок и реакций, перевести фокус внимания с материалистических оснований проблем к принятию индивидуальных решений, таких как «самопомощь» и «волюнтаризм».

В рамках этих проектов проблемы женщин подвергались селекции. Например, несмотря на достаточное финансирование проектов, посвященных нетворкингу в интернете, информационным технологиям и группам поддержки, ориентированным на самопомощь, лишь немногие гранты поддерживали активисток в ситуациях, когда они сталкивались со структурными последствиями распада Союза. К ужасу многих российских женщин-активисток, такие вещи, как право на бесплатные детские дошкольные учреждения и отпуск по беременности и родам, были уничтожены. При государственном социализме эти права считались само собой разумеющимися [Gapova 2004]. Основной задачей феминизма, добившегося гегемонии благодаря принятию гендерной проблематики, – Чандра Моханти назвала его «феминизмом свободного рынка», «неолиберальным, потребительским (протокапиталистическим) феминизмом», – было «продвижение женщин вверх по карьерным лестницам компаний и госслужбы» [Mohanty 2003: 6]. По словам Октябрины, одной из участниц «Женского света», в России за 1990-е годы «гендер» превращается в «грант». И, как любой цикл предоставления грантов, он должен закончиться. В 2001 году резко уменьшилось международное финансирование женских проектов в России. Это произошло в ответ на изменение стратегических приоритетов США и Западной Европы. Иными словами, Светлана была права: иностранные спонсоры действительно поддерживали женские проекты, так как думали, что там, где феминизм, нет места коммунизму. Любопытным эхом формулировки Светланы стал для меня в 2001 году рассказ Лизы, моей московской подруги-активистки, о ее столкновении с представителем американской организации в Нью-Йорке. В ответ на ее мольбы об увеличении финансирования он ответил: «Вы свободу получили? Коммунизма больше нет? Так давайте уже работайте!»

В этой книге я прослеживаю путь гендерных мероприятий международных фондов в России с момента их старта в начале 1990-х, в годы бума и до 2001 года, когда поддержка женских проектов пошла на спад. Как сказала Мэри Маколи, директор Московского офиса Фонда Форда, 1990-е были «десятилетием экспериментов» [McAuley 2001]. Вседозволенность и неразбериха были непосредственным результатом падения Советского Союза. Россия была открыта для всех, а государственный аппарат, неуверенный в своих силах, предоставлял бо́льшую свободу как отечественным, так и иностранным деятелям. Антрополог Джанин Ведель описывает, «как появилась мода на переход к демократии, и пришлые люди, консультанты, фонды и одиночки бросились исследовать новые рубежи, а иногда и пользоваться ими» [Wedel 1998: 4]. В подобных условиях международные проекты часто разрабатывались в спешке, противоречили местным особенностям и приводили к противоречивым, непреднамеренным последствиям. Вторая задача состоит в том, чтобы изучить последствия этой ситуации как для женщин-активистов, так и для ученых. В этой книге парадокс гендерного мейнстрима рассматривается как отправная точка для изучения альтернативного подхода к гендерной активности и международному сотрудничеству. Критика гендерного мейнстрима, включённого в неолиберальное развитие, может далеко завести местных активистов, запутавшихся в этой тревожной политэкономии. Какие уроки могут извлечь для себя такие феминистки-активистки, как Элизабет А., или такие, как я, феминистки-антропологи, которые пытаются проводить исследования, затрагивающие важные общественные вопросы?

Девятнадцать месяцев в период с 1995 по 2001 год я посвятила собственному этнографическому полевому исследованию в России. Бо́л́́ьшая часть этого времени прошла в Твери, провинциальном городе с полумиллионным населением, расположенном в 170 км от Москвы. Здесь находилась группа «Женский свет». По большей части я жила в ритме обычной жизни вместе с участницами группы, многие из которых стали моими близкими подругами. Весной 1998 года вместе с членами группы я начала совместный исследовательский проект по выработке стратегии и теории международной помощи. Это сотрудничество позволило – и заставило – работать в более тесном личном контакте и, по сравнению с крупными фондами, тратить меньше времени на бюрократию. И хотя ограничения тоже были, но они носили иной характер. В их основе лежала исключительно локальная и не организованная кем-то извне миссия создания перемен. Рассматривая это сотрудничество, я думаю, что мы имеем необходимость привязывать критическую антропологию к конструктивным политическим проектам.

Результаты таких гендерных мероприятий противоречивы. С одной стороны, международная помощь способствовала активизации женского движения. Когда в начале 1990-х российские активистки впервые вышли на международную сцену, самостоятельных женских групп было крайне мало. С тех пор их количество выросло, и в основном из-за интереса международных организаций. Российские женские группы работают как никогда, занимаясь «нетворкингом» и по-новому делясь между собой информацией. Они принимают участие в международных мероприятиях, например в конференциях, спонсируемых ООН, и в форумах НПО. Они – активные участники множества основных межгосударственных феминистских кампаний, например за ликвидацию насилия в отношении женщин и торговли женщинами и девочками. Эти группы стали эффективными посредниками между государствами. В них работают умелые публицисты, рассказывающие о своей работе в средствах массовой информации своей страны. Они – заноза в боку российского правительства.

С другой стороны, из-за спонсорской поддержки возникла досадно ироничная ситуация. Фонды финансировали женские группы для того, чтобы повысить степень участия женщин. Однако, несмотря на новый международный профиль женских групп, на родине мало понимают и ценят их работу. Большинство россиянок считают отечественные женские группы не стоя́́́щими внимания. Большинство людей не имеют никакого представления об их активности, а знающие относятся к их целям, скорее, с настороженностью. По сложным историческим причинам в России нет общепризнанного мнения о гендерной дискриминации, и люди