Алексей Сахнин - Болотная революция

Острейшая полемика по оси «революционеры против адаптантов» составила главное содержание дискуссий в КС оппозиции и вокруг него в ноябре — начале декабря 2012 г. Сама по себе она деморализовала и дезориентировала многих активистов протестного движения. Общим местом стало клише о «сливе протеста», адресованное то группе граждан, то КС в целом.

Однако в итоге в конце ноября удалось найти компромисс. КС решил проводить акцию не 8-го (как призывали левые) и не 9-го (как хотела «группа граждан»), а 15 декабря. Она должна была состояться в форме шествия без митинга и пройти под названием «Марш свободы». После тяжелых дискуссий было также решено оставить в силе требования, принятые на массовых митингах в июне и сентябре, включая социальный блок.

Но следующее препятствие выставила власть. Вопреки сложившейся практике, на этот раз заявителям не удалось согласовать с московской мэрией маршрут шествия протеста. В условиях становившегося очевидным спада «Марш свободы» оказался несанкционированным. КС призвал своих сторонников приходить в 15:00 на Лубянскую площадь в Москве, к Соловецкому камню, невзирая на опасность быть задержанными полицией.

Несогласованная акция 15 декабря 2012 г. стала символическим завершением эпопеи массового гражданского протеста 2011–2012 гг. Стоял ясный солнечный и морозный день. Улицы столицы традиционно были заполнены полицейскими, ОМОНовцами и военнослужащими внутренних войск. Однако они вели себя относительно спокойно. К Соловецкому камню людей пускали. Задерживали только тех, кто начинал скандировать, а также публичных лидеров движения — Удальцова, Навального, Яшина и т. д. После акции начались традиционные споры о ее численности. Власти оценивали ее в 700 человек. Организаторы в 5000. В самом сквере у Соловецкого камня одновременно такого количества активистов не было. На пике численности присутствовали 1500–2000 человек, но учитывая, что люди сменяли друг друга (было холодно, и подолгу мало кто оставался), думается, что общая численность акции колебалась в диапазоне от 3000 до 5000 человек[201].

Эта цифра говорила о том, что ядро протестного актива в столице выросло. Но также это говорило и о том, что движение объективно переживало спад. Отсутствие внятной стратегии, внутренние противоречия, устойчивость правящего режима — все эти факторы привели к тому, что начавшаяся за год до этого кампания фактически подошла к концу. Вопрос о том, последует ли за этим новый подъем гражданской активности (и каким он будет), или российское общество надолго вернется к привычной пассивности, оставался открытым.

К 2013 г. стало ясно, что в России началась эпоха политической реакции. Протестное движение ослабло. А власти в свою очередь перешли в наступление. Еще в 2012 г. Еосударственная Дума приняла целый ряд одиозных законов, существенно ухудшивших условия существования гражданского общества.

Почти сразу после событий 6 мая 2012 г. парламент принял поправки к закону о митингах и шествиях, в соответствии с которыми возможность проведения любых уличных акций еще сильнее ограничивалась. А их организаторы становились ответственными за любую провокацию, совершенную в ходе проведения акции. Штрафы и репрессивные санкции за любое, даже мельчайшее нарушение были многократно увеличены.

В июле 2012 г. Еосдума приняла новый закон «О некоммерческих организациях», ставший известным под именем «закона об иностранных агентах». В соответствии с ним российские некоммерческие организации, которые получали иностранное финансирование (например, компенсацию затрат за поездку на конференцию) и при этом «занимались политической деятельностью» должны были регистрироваться в Минюсте в качестве «иностранных агентов». Туманность формулировок оставляла право решать, что такое «политическая деятельность» российским чиновникам и судьям. В течение следующих нескольких месяцев прокуратура направила требования о признании себя иностранными агентами таким «политизированным» НКО, как общество «Помощи больным муковисцидозом» (под давлением общественности предписание через неделю было отозвано), историческому обществу «Мемориал», «Муравьевскому парку устойчивого природопользования», занимающемуся охраной даурских и японских журавлей, а также дальневосточных аистов в заказнике «Журавлиная родина» и т. д.[202] Разумеется, коснулся закон и тех НКО, которые были связаны с протестным движением. Например, в апреле 2013 г. Минюст уличил в агентурной деятельности ассоциацию «Голос». Гй вменили в вину тот факт, что ее сотрудники составили проект нового избирательного кодекса (а следовательно, покушались на изменение российских законов, т. е. «занимались политикой»), и еще получили престижную норвежскую «Сахаровскую премию», которую сочли иностранным финансированием[203].

Довольно комичная история произошла с законом «О клевете». Многие годы он критиковался журналистами и правозащитниками как инструмент, который используется властями для преследования независимых журналистов. В декабре 2011 г. удаление этого одиозного закона из Уголовного кодекса вошло в пакет реформ, предложенных Дмитрием Медведевым. Это тогда расценивалось как уступка гражданскому обществу. Но уже в июле 2012 г. этот закон (в несколько отредактированном виде) вновь был возвращен в российский УК. Правоприменительная практика, направленная против независимых от властей журналистов, не заставила себя ждать[204]

Определенный резонанс получил принятый в апреле 2013 г. закон «О защите прав верующих». Общественники и журналисты критиковали его как проявление клерикализации общества и фактический запрет на публичную критику церкви. Более или менее всем также была ясна связь этого закона со скандальным процессом по делу группы Pussy Riot[205].

В декабре 2012 г. Конгресс США принял так называемый «закон Магнитского». В соответствии с ним против ряда российских чиновников и сотрудников правоохранительных органов вводились персональные санкции (запрет на въезд в США, арест счетов и недвижимости и т. п.) в связи с их ответственностью за нарушение прав человека на Родине. С точки зрения российских властей этим американские законодатели стремились шантажировать российскую элиту, привыкшую хранить свои накопления и покупать недвижимость на Западе. Теперь, когда возникла угроза попасть в список лиц, против которых введены персональные санкции, многие представители бизнеса и бюрократии могли отказаться от прежней лояльности Кремлю.

Администрация президента разработала ответный шаг: в декабре того же года был принят скандальный «закон Димы Яковлева». Названный по имени российского ребенка, доведенного до смерти своими приемными американскими родителями, этот закон стал поводом для большого международного скандала. Но он сыграл большую, хотя и не вполне прозрачную, роль и во внутренней политике. Кремлевская администрация оказала большой нажим на депутатский корпус, вынудив большинство парламентариев проголосовать за введение санкций против американских политиков, ответственных за смерть российских приемных детей в США.

Трудно сказать, сильно ли расстроились американские сенаторы и чиновники, что им запретили въезд в РФ, но лояльность депутатов Госдумы была скреплена своего рода круговой порукой[206].

В июне 2013 г. Государственная Дума приняла закон, устанавливающий ответственность за «пропаганду нетрадиционных сексуальных отношений среди несовершеннолетних». Закон оставлял большую свободу для интерпретации того, что считать «пропагандой». Этот акт был воспринят значительной частью гражданского общества, а также — ив гораздо большей степени — на Западе как одиозный, идущий вразрез с принципами прав человека. Но в этом отношении важен не правозащитный, а политический аспект «гомофобного закона». Российское общество и до того было сравнительно консервативным по отношению к гомосексуалистам, но эта тема никогда не входила в шорт-лист актуальных общественных проблем. Тот факт, что законодатели неожиданно взяли ее на вооружение, свидетельствовал не столько об обострении противоречий между сексуальным большинством и меньшинствами, сколько о том, что элита стремится поменять повестку дня. Апелляция к традиционной гомофобной морали была призвана мобилизовать поддержку населением господствующих политических сил.

Аналогичную роль во многом выполняет ксенофобия. В 2013 г. подконтрольные властям СМИ стали гораздо больше внимания уделять межнациональным проблемам, в особенности трудовой иммиграции. При этом повысилась также и жесткость риторики в отношении приезжих. Медиа стали доброжелательно комментировать борьбу с мигрантами. Например, летом 2013 г. даже большие государственные каналы уделяли большое внимание деятельности националистической инициативы «Щит Москвы», активисты которой устраивали рейды по общежитиям рабочих из стран Средней Азии, кончавшиеся порой драками и насилием[207]. Параллельно выходили сюжеты про аналогичные предприятия полиции. И без того довольно острая проблема ассимиляции иммигрантов непропорционально сильно муссировалась СМИ.