Валери Триервейлер - Благодарю за этот миг

Мы с моей командой переживали сложные моменты, а порой и неудачи. В частности, я получила просьбу от «Цепи надежды», медицинской ассоциации, организующий по всему миру кардиологические операции для детей. Я несколько раз встречалась с профессорами Аленом Делошем и Эриком Шессоном: их самоотдача и энтузиазм мне сразу же понравились. Мы стали вместе искать средства, чтобы открыть пункт экстренной детской кардиохирургии в Бамако. Цель уже была почти достигнута, когда появились фотографии президентского скутера. Я не знаю, что сталось с нашим проектом.

С «Цепью надежды» у меня связано одно из самых тягостных воспоминаний, впрочем, непосредственные герои этой истории, разумеется, тоже кое в чем виноваты. Одним ноябрьским утром 2013 года возник экстренный случай. Малийская девочка по имени Ламина нуждалась в срочной операции, ей грозила смерть. У нее не было ни визы, ни возможности приехать. «Цепь надежды» обратилась ко мне. Я переговорила с главным военным врачом президентской службы, который участвовал в наших гуманитарных акциях. Менее чем за сутки он все устроил, операцию запланировали сделать через два дня в госпитальном центре Неккер. Мне почудилось, будто я держу в руках волшебную палочку и она поможет мне спасти жизнь ребенка. Это было чудо, волшебство.

Ламину прооперировали. Отец приехал с ней во Францию, мать осталась в Мали. Спустя двое суток начались осложнения, Ламина впала в кому и скончалась. Я считала, что ответственна за ее смерть. Врачи уверяли меня, что, останься Ламина в Мали, это имело бы такие же фатальные последствия. Но я не могла себе простить, что дочь умерла не на руках у матери. И все думала об этой женщине: она доверила нам ребенка, а мы отправили ей гроб с его телом.

Я чувствовала бессилие и отчаяние, и мне вдруг захотелось все разом прекратить. Мои сотрудники как могли старались поднять мне настроение. Врачи тоже сумели подобрать нужные слова. В такого рода ситуациях у них большой опыт. У меня — никакого. Я оказалась не готова.

Быть первой леди порой значит быть последним прибежищем. Однажды вечером, когда я сидела дома одна, мне написала в Твиттере одна молодая женщина. Я ей ответила. Поняла, что она в беде, попросила прислать номер телефона и позвонила ей. Едва расслышала в трубке тихие слова: «Хочу со всем покончить». Мне не удалось разговорить ее, и я предложила написать мне о том, что она не сумела рассказать, и дала ей адрес своей электронной почты.

Получила я только обрывки фраз все в том же духе. У меня были ее координаты, и я передала их начальнику моей канцелярии Патрису Бьянкону, попросив привлечь к делу медицинскую и социальную службы Елисейского дворца. Во время переписки она в том числе сообщила адрес, по которому ее можно было найти. Странно, но эта дама, знаменитый профессор, почему-то очутилась в захудалой пригородной гостинице. На следующий день она прислала мне ужасное письмо: «Спасибо за все, Валери, и прощайте».

Мы с Патрисом помчались в гостиницу, и он взломал дверь. Она казалась безжизненной. Пожарные[38] в последний момент сумели спасти ее, хотя она проглотила впечатляющий коктейль из моющих средств, медикаментов и алкоголя. Три месяца она пролежала в больнице.

Ирония судьбы: когда несколько месяцев спустя я угодила на больничную койку, она связалась со мной, чтобы поддержать. Мы стали регулярно переписываться. Но я постоянно задавала себе вопрос: может, зря я выловила в море бутылку с ее мольбой о спасении? Сделала бы она то, что сделала, если бы не знала, что я в курсе? Как знать? Быть первой леди значит во всеоружии встречать любую ситуацию.

В моей менее многочисленной, чем у предшественниц, команде, которую кое-кто критиковал за использование средств из общественных фондов, никто не сидел без работы. А ведь мой штат обходился государству дешевле, чем толпы сотрудников прежних первых леди. В течение двух лет мы получали неимоверное количество обращений. Постоянно. Порой совершенно неожиданных. Служащие Елисейского дворца несколько раз даже привлекали меня к составлению исков по поводу нарушений трудового законодательства. Они поняли, что я на их стороне.

Если благотворительные ассоциации оценили мою деятельность в роли первой леди, то общественное мнение было ко мне сурово. По мнению многих французов, я с первого дня была самозванкой, занимала место другой женщины, носившей всем известное имя и безупречной, как икона. С переездом в Елисейский дворец я оказалась под перекрестным огнем массмедиа и социальных сетей, они приписывали мне самые коварные замыслы. Постоянно появлялись сообщения о том, что меня вызывают в суд в связи с нецелевым использованием общественных фондов. Истина гласит, что со временем кожа дубеет, а сердце становится каменным. Однако если кто-то скажет вам, что ему все равно, популярен он или нет, знайте: этот человек лжет.

Например, в марте 2013 года, во время поездки Франсуа в Дижон, мне пришлось пережить несколько мучительных мгновений. Команда президента решила отправить его в двухдневное путешествие, чтобы он снова наладил отношения с народом: его рейтинг пребывал в состоянии свободного падения. Президента ждало полное фиаско, а меня — серия жестоких ударов. На улице к нему подошла пожилая женщина и сказала:

— Не женитесь на Валери, она нам не нравится.

Конечно, это было довольно бестактно, но свобода есть свобода. Это был сущий пустяк по сравнению с раздавшимся тотчас же громким хохотом Франсуа… Боже, как я его в тот момент ненавидела! Он побоялся сказать хоть что-нибудь в мою защиту, хоть одно осторожное слово, а ведь он так хорошо это умел. Я плакала, сидя перед телевизором. Ни разу я не оставила без ответа ни одно брошенное в его сторону презрительное или обидное слово, а он потешался над моей участью и изо всех сил старался уберечь остатки таявшей на глазах симпатии народа.

Однажды зимой, в воскресенье, когда мы гуляли на набережной недалеко от дома, Франсуа дважды подвергся оскорблениям. Ему пришлось держать меня, чтобы я не бросилась выяснять отношения. Домой возвращались в гробовом молчании. Потом мы больше не выходили на прогулку. Он терпеть не может лобовых атак. И знает, что в любую секунду я могу снова превратиться в девчонку с городской окраины. Как в тот день перед выборами, когда я бросила в лицо мужчине, грубо обругавшему Франсуа: «Поди скажи это при всех, придурок!»

Полгода спустя случилось «дело Леонарды» — одно из четырех или пяти событий, наиболее существенно подорвавших кредит доверия к президенту, — и я сыграла в нем свою роль, хоть и незначительную. Осенью 2013-го, в начале учебного года, я решила провести диктант под эгидой Европейской ассоциации против лейкодистрофии в школе моего детства в Анже. Директриса согласилась. По этому случаю туда даже приехали две мои учительницы. Одну из них я считала особенно важным для меня человеком. В школьные годы я смотрела на эту красивую женщину как зачарованная, старалась ей понравиться и во всем на нее походить. И было это почти сорок лет тому назад…

В пору моего детства это было учебное заведение в пригороде, а теперь оно стало частью большого образовательного центра. В школе имени Поля Валери училось множество детей беженцев, многие из них с трудом говорили по-французски. Со мной прибыли сотрудники ассоциации и один мальчик с тяжелейшим увечьем. В те дни средства массовой информации бурно обсуждали «дело Леонарды» — историю девочки и ее родных, живших во Франции без документов и потому подлежавших высылке назад в Косово; многочисленные группы школьников выступили в ее защиту. Разумеется, я ждала, что мне зададут вопросы об этом деле, и подготовила взвешенный ответ, чтобы не разжигать дискуссию:

— Школа — место, где объединяются все без исключения, в том числе и дети-инвалиды.

На вторую часть фразы никто и внимания не обратил, ее даже нигде не упомянули. Я добавила, что Леонарда не несет ответственности за поступки своего отца. Ни один ребенок не может отвечать за действия родителей. Мне было крайне неприятно, что полиция выводила девчушку из школьного автобуса прямо на глазах ее одноклассников.

Меня тут же обвинили в том, что я подливаю масла в огонь. Гнев Франсуа обжег меня, как пощечина. Когда я вернулась домой, он даже не захотел меня видеть, но я настояла на том, чтобы он нашел свободную минуту и мы объяснились. Он пришел и заявил, что я допустила ошибку, выступив раньше его. Я остолбенела:

— Разве ты собирался выступать по этому вопросу?

— Еще ничего не решено, но я действительно хотел завтра сделать заявление.

Мне показалось, что это неудачная идея, но я не осмелилась возражать. К тому времени президент еще не определился, высылать семейство девочки или нет. Он не знал, как поступить. Ему нужно было погасить конфликт между премьером и министром внутренних дел. Я робко предложила свой вариант решения: