Артём Драбкин - Я дрался на По-2. «Ночные ведьмаки»

— Когда вы попали на фронт?

— 3 августа 1941 года нас выпустили в звании сержантов, сменили курсантские петлицы на авиационные, все отделение, 27 человек, было послано в Среднюю Азию на формирование бомбардировочных полков. Доехали до Ташкента, оттуда в Туркмению, в город Кызыл-Арват, в кадровый полк, летавший на самолетах СБ. Уже 30 августа 1941 года полк выполнил первый боевой вылет на бомбардировку города Сары, в Северном Иране. Да-да, в Иране, не удивляйтесь. Это одна из малоизвестных страниц войны. В августе 1941 года правительства СССР и Великобритании потребовали от шаха Ирана согласия на ввод войск на иранскую территорию, чтобы воспрепятствовать ожидаемой высадке немецких войск в этом регионе. Шах Мохамед Пехлеви ответил отказом, и несколько авиаполков получили приказ на бомбардировку приграничных иранских городов. Когда мы выполняли второй вылет, уже в воздухе, была получена радиограмма с приказом сбросить бомбы в безлюдных районах и возвращаться на аэродромы. Шах принял ультиматум. Полк перебазировался в Иран. 10 дней мы жили в шахском дворце в городе Горган. В сентябре наш полк пополнился штурманами, призванными из запаса. Нас, 27 молодых сержантов-штурманов, отправили в город Фергана в училище первоначального обучения пилотов. Здесь были только самолеты По-2, собранные, как говорится, с миру по нитке — из летных училищ округа и аэроклубов. Шла подготовка к отправке на фронт трех полков легких ночных бомбардировщиков по 20 самолетов в каждом полку. К самолету крепили 8 подвесных балок для бомб, а также добавили пулеметную турель для штурманского места. Наш полк получил номер 661 лбап и уже через 2 месяца все было готово к отправке на фронт. В пульмановские вагоны помещали по два самолета с отдельно от них сложенными крыльями, плюс десять вагонов-теплушек для личного состава. 20 декабря мы выехали из Узбекистана. Эшелон шел через недавно освобожденное Подмосковье, из снега торчали конечности еще не захороненных наших погибших солдат. На многих такая картина подействовала удручающе. Уже 10 января 1942 года полк в составе авиации Северо-Западного фронта бомбил станцию Лычково. Это недалеко от города Старая Русса. Демянский плацдарм, кровавые бои за который шли непрерывно. Так началась моя фронтовая жизнь…

— Расскажите о самолете По-2.

— Самолет 1927 года выпуска. Размах крыльев 10 метров, длина фюзеляжа 8 метров. Бомбовая нагрузка, как правило, 300 килограммов. Брали ФАБ-100 или ФАБ-50. Нередко бомбили передний край немецкой обороны осколочными бомбами, массой от одного до десяти килограммов, загружавшихся в подвешенные под крылья кассеты. Пулемет ШКАС был только сзади, и огонь мог вести штурман. У пилота огневых средств не было. Запас патронов к пулемету был просто смешной — 300 патронов при скорострельности свыше тысячи выстрелов в минуту, но сбить из него можно было, например, только тихоходный биплан, «Хеншель-126».

Но чтоб сбить истребитель? По крайней мере, в нашем полку таких случаев не припомню… Потолок без бомбовой нагрузки был 4000 метров. Бомбить начинали с высоты 2700 метров, часто использовали взрыватели АВ-1 с замедлением на 12–24 секунды для бомбежки с малых высот. Самолет был с двойным дублированным управлением, и если погибал пилот, то штурман мог продолжать полет в одиночку. Только в 1943 году стали поступать переговорные устройства Свердловского завода, позволявшие вести переговоры между летчиком и штурманом, но раций для связи с командным пунктом на земле не было. Максимальная продолжительность полета 4 часа, но в 1944 году стали устанавливать добавочный бензобак, что позволило находиться в воздухе до 6 часов. Летали со скоростью 120 км/час, максимальная дальность полета на задание за линию фронта — 130 километров. Летали на бензине Б-70, заливали 100 литров бензина в бак, находившийся впереди пилота. Расход горючего был примерно 25 литров на 100 километров полета. Взлетный разбег у По-2 был примерно 400 метров, пробег при посадке — 600 метров. Зимой самолеты ставили на лыжи, и это не влияло на полетные характеристики.

— Расскажите об особенностях ночных полетов, кто ставил боевые задачи?

— Мы никогда не летали строем, все летчики получали боевую задачу у комэска, но каждый шел к цели самостоятельно. Здесь все зависело от штурмана. Много раз бомбили Псков, Порхов, Старую Руссу, Сольцы, но это крупные цели, и проложить маршрут не составляло особого труда для опытных штурманов. Когда приказывали бомбить линию немецкой обороны, то ориентировались по вспышкам орудий или по сигнальным ракетам. Поскольку почти весь 1942 год фронт стоял без движения, то дойти до линии фронта большинство пилотов могли без происшествий. Самое интересное, что у немцев приказ о светомаскировке соблюдался со всей строгостью до самого конца войны, переходишь линию фронта — нет ни единого огонька. Идешь домой с задания, и если видишь, что костры жгут в лесах в открытую или машина идет с включенными фарами, значит, точно, мы у своих. Как правило, взлетали на задание с началом сумерек, чтобы пересечь линию фронта уже в полной темноте. Первым заходом сбрасывали осветительную бомбу САБ, ее света хватало на 5 минут, и потом начинали заходить на цель. При взлете с аэродрома на какое-нибудь деревце метров за 600–700 вешали фонарь, и для нас это был единственный ориентир. Возвращаясь с задания, выходили на приводной прожектор, от которого легко было найти аэродром. Садились, также ориентируясь на свет одинокого фонаря в начале посадочной полосы. Штурмовые или истребительные полки всегда стояли отдельно от нас. Если бомбили ближние цели, то успевали сделать за ночь по 4–5 боевых вылетов. С весны 1942 года полк состоял из трех эскадрилий по 10 самолетов в каждой, как правило, на земле оставляли по самолету из каждой эскадрильи, так сказать, на всякий случай.

— Как велики были потери у ночников, летавших на По-2?

— Конечно, меньше, чем у штурмовиков или истребителей. В воспоминаниях маршала авиации Пстыго, есть фрагмент, рассказывающий, как в воздух поднялся на штурмовку полк Ил-2, больше тридцати самолетов, а вернулось только 2 экипажа… У нас было немного полегче. Каждую ночь мы теряли по одному-два самолета, и в среднем после месяца боев от полка ничего не оставалось, только горстка уцелевших пилотов. За войну полк потерял 3 состава летчиков и штурманов. И то нашему полку повезло, ведь все пилоты были опытными авиаторами, бывшими инструкторами летных училищ и аэроклубов. Из первых 60 человек, начавших войну в январе 1942 года, выжили 6 человек. Это командир полка Василий Сонин, летчики и штурманы — Овечкин, Чернов, Вергелис, Климченко и я. Хотя нет, простите, Сонин пришел к нам в середине 1942 года. Нашего первого комполка, героя Гражданской войны, арестовали в начале 1942 года особисты по неизвестной нам причине, после него командовал полком Сухоребриков, но вскоре он принял под командование полк Ил-2. Из первого состава выжил еще штурман Изя Розенберг, потерявший ногу после ранения в апреле 1942 года. Остальные погибли или пропали без вести. Несколько человек выбыли по ранению в госпиталя и назад к нам не вернулись, их дальнейшая судьба мне неизвестна. После войны совет ветеранов полка долго их разыскивал, но безуспешно…

Я был три раза сбит, но, как говорится, Бог хранил. Потери у летчиков и штурманов были пропорциональны, но за войну я сменил 5 экипажей, летчик или погибал, или убывал по ранению… Вот такая печальная статистика. 70 % потерь мы несли от огня зенитной артиллерии, 25 % гибли при вынужденной посадке, примерно 5 % по причине отказа матчасти. На наше счастье, почти вся немецкая ночная истребительная авиация была задействована на Западном театре военных действий, иначе шансов выжить было бы поменьше.

Когда меня первый раз сбили, самолет упал на нейтральной полосе, из-за плотного огня с двух сторон нельзя было головы поднять, и я с пилотом, сержантом Игорем Марусом, сжимая в руках пистолеты, лежал в воронке, не ведая, кто прорвется к нам первыми, наша пехота или немцы. И довелось мне наблюдать с земли, как два немецких прожектора берут своими лучами в клещи По-2. Жуткая картина. Если от луча одного прожектора был шанс ускользнуть, то от двух лучей… без вариантов. Вот тогда впервые стало страшно. Да и немецкие зенитчики были профессионалы высокого класса. Ведь это не байка, что за каждый сбитый По-2, «Рус Фанер», немцы получали Железный крест. Но смерти я особо не боялся, просто был фаталистом. Знаете, приходит молодое пополнение в полк, кто-то успевал сделать пару вылетов и погибал, а другой до конца войны в самом пекле боев и даже не ранен. Садишься на свой аэродром после выполнения задания, в самолете 40 пробоин, а на нас ни царапины, вот такая рулетка. Если на высоте 2000 метров зенитный снаряд попадал в бензобак, то экипаж сгорал в воздухе, не успевая дотянуть до земли. А подобных «факелов» я насмотрелся. Давно уже подсчитали, что из призванных в действующую армию солдат моего, 1922, года рождения выжило 3 %. Все ребята из моего класса ушли на фронт, уцелело трое: Гриша Пейсахман — без руки, Арон Коган — без ноги и я. Из соседнего класса вернулся живым только мой друг Эммануил Дорфман, прошедший войну в партизанском отряде. Все они были удостоены боевых наград. Вот такая судьба у моего поколения…