Журнал Русская жизнь - Человек с рублем (ноябрь 2008)

Все перечисленные мной ребята многим хорошо знакомы, и никого никогда не подведут. Если нет рядом человека близкого, и ты, может быть, засыпаешь в пустой и стылой, со рваными обоями квартире, а может, в окопе сидишь, а может - в камере, им, любому из них, можно сказать: «Ну что, старина, как дела? Я тоже тут вот, сижу, бля… Выберемся, нет?»

Юлиан Семенов сочинял Штирлица всю жизнь.

«Семнадцать мгновений весны» - крепко сбитый, всем известный, но не самый лучший роман Семенова о Штирлице - середина пути героя.

До этого много чего произошло, и после этого тоже.

Два романа о двадцатых годах: «Бриллианты для диктатуры пролетариата», «Пароль не нужен» - будущий Штирлиц в ведомстве Дзержинского, в Петрограде, на Дальнем Востоке, в Прибалтике.

Зарисовка, почти стихотворение в прозе - «Нежность» - Максим Исаев в 1928 году из Прибалтики перебирается в Германию.

Три романа о предвоенных годах: «Испанский вариант» (Испания, 1938-й год). «Альтернатива», «Третья карта» (март - июнь 1941-го, Югославия).

Затем - «Майор Вихрь» (1942) - Штирлиц на оккупированных территориях СССР. Те самые «Семнадцать мгновений…» и «Приказано выжить» (весна 1945-го, Берлин). «Экспансия» (1946-1947, Испания и Латинская Америка). В романе «Отчаянье» (1947-1953) Штирлиц вернулся в Россию. И последняя книга одиссеи - «Бомба для председателя» (1967) - профессор Исаев еще раз навещает Германию.

Всего 11 романов и один маленький рассказик.

Есть откровенно плохие - «Пароль не нужен». Есть хорошие приключенческие романы - «Майор Вихрь». И есть совсем замечательные.

Наверное, у Юлиана Семенова был не очень большой запас писательских приемов. Но все-таки был. Своя небрежная, но оригинальная манера письма, свой юмор. Он цепко, намертво держал сюжет, герои его были предельно тонко выписаны и ясны - лучшего, настолько крепкого, настолько явного Сталина, чем у Семенова, я вообще не встречал (я говорю о Сталине в «Альтернативе», «Третьей карте» и в «Экспансии»; в романе «Отчаянье», написанном в «новые времена», - уже другой Сталин, натуральный идиот, сбежавший со страниц либеральной прессы).

Семенов обаятельно совмещал нежную детскость восприятия мира и тонкое чутье аналитика, а то и провидца.

Предвосхищая появление нынешних, облаченных в сановные одежды, ничтожеств, Семенов писал: «Когда личность выдвигается к лидерству, как выявление вполне закономерной тенденции, тогда история развивается так, как ей и надлежит развиваться; в том же случае, когда у руля правления оказывается человек, который поднялся вверх в результате сцепления случайностей, тогда развитие мстит человечеству, словно бы наказывая его за пассивность, трусость и приспособленчество».

Еще он писал: «… нормальные дети мечтают стать пилотами или музыкантами, хирургами или шоферами, маршалами или актерами, но никто из них не мечтает стать лавочником. Дети хотят иметь гоночный автомобиль, а не таксомоторный парк. Лавочник - раб достигнутого. Для него нет идеалов, кроме как удержать, сохранить, оставить все, как есть».

Мог ли он тогда подумать, что нынешние дети будут мечтать о собственной лавочке, как об абсолютном счастье?

Первые книги о Исаеве-Штрилице были написаны Семеновым еще в 60-е и сразу охватили фактически всю жизнь героя. Потом он только добавлял новые моменты в мозаику.

Лучший роман Семенова - это, конечно, «Альтернатива». Книжка написана абсолютным, 46-летним мастером, в 1978 году.

Сочинения Семенова оставляют ощущение какой-то жюльверновской чистоты; мне нравится жить в таком мире, мне в нем уютно, он вовсе не надуманный, не пошлый, не, с позволения сказать, кастрированный… напротив - мир этот апеллирует почти к античным высотам духа, к мужчинам, способным на Подвиг, и женщинам, способным на Верность. Чего стоит только история любви Штирлица - он, еще юношей познакомился с прекрасной девушкой, провел с ней одну ночь, она забеременела - и больше они никогда друг друга не видели, но любили друг друга неизбывно.

И, да, Семенов долгое время был очарован советской историей и великолепно ее мифологизировал - благо она имела для того веские основания.

В написанной в середине 80-х «Экспансии» Семенов неожиданно влагает в уста Дзержинского пламенную речь в защиту НЭПа, частной собственности, мелкой торговли.

Все это, впрочем, еще мелочи.

Писателя не убили ни во Вьетнаме, ни в Лаосе, он не умер с перепоя, и, к несчастью, дожил до «новых времен». К этому времени вся одиссея Штирлица была написана, - кроме одной части, одного периода - возвращения Штирлица домой после завершения Великой Отечественной.

И в 1990 году Семенов выдал роман «Отчаянье»: злобную, бестолковую и бессюжетную пародию на свои собственные книги.

Конечно, Штирлица по возвращении в Советский Союз сажают. КГБ уничтожает его сына и его жену. Едва не убивают - по велению Сталина! - самого Штирлица. Семенов, возможно и Штирлица грохнул бы, - но уже, повторимся, был издан роман о деятельности разведчика в 1967 году, несостыковочка вышла бы.

«Еврей, конечно?» - спрашивает в «Отчаянье» Сталин о Штирлице.

«Русский», - отвечают ему.

«Штирлиц - не русское имя… Пройдет на процессе как еврей, вздернем на Лобном месте рядом с изуверами…» - говорит Сталин.

Я очень смеялся, когда читал.

«Врачей- убийц будем вешать на Лобном месте. Прилюдно, -еще раз повторяет в романе опереточный Сталин. - Погромы, которые начнутся за этим, не пресекать. Подготовить обращение еврейства к правительству: „Просим спасти нашу нацию и выселить нас в отдаленные районы страны…“ Все враги народа - жидовня… я им всегда поперек глотки стоял…»

Очень трогательно, когда радикальные антисемиты, с одной стороны, и люди, одержимые своим еврейством, с другой, сходятся в крайностях. Вот этот семеновский Сталин - безусловно, милая сердцу мечта любого пламенного «жидоеда», с удовольствием вложившего бы в уста вождя точно такие же речи.

Московские чекисты в «Отчаянье» - все параноики, Берия - параноик, Деканозов - ничтожество. Но есть один положительный герой, чуть ли не «единственный, кто по-настоящему работал» (цитата из романа)… Это, конечно же, офицер КГБ Виктор Исаевич Рат.

Ненависть к «жидовне» не исключительный признак паранойи Сталина. В одном месте он призывает расстрелять в лагерях «наиболее злостных врагов народа… Десять процентов многовато, а пять достаточно. Как, товарищ Молотов? Согласны?» И Молотов отвечает, заикаясь: «Д-да, т-товарищ Сталин, с-согласен…»

Черный анекдот, а не книжка.

Понятно, что у Семенова была личная обида: его отца, Семена Ляндреса, работавшего в «Известиях» вместе с Николаем Бухариным, а впоследствии занимавшего должность уполномоченного Госкомитета обороны, в 30-е посадили. Но потом ведь отца выпустили, реабилитировали.

По сути, Семенов, развенчивая старые мифологии, начал работать на формирующийся слой лавочников. Тех самых, о которых совсем недавно писал с ненавистью, - более всего озабоченных тем, чтобы мир был рационален, благообразен и навсегда избавлен от героев и чудовищ.

Лавочники и погубили его. В «Книге мертвых» Лимонов выдвигает убедительную версию о том, что миллиардера Семенова угробило жадное окружение; покойный Боровик там фигурирует.

В 1991- м году Семенова разбил инсульт, три инсульта подряд. Это очень символично, что он умер вместе со своей красной империей, от которой пытался отказаться, но не вышло -она, утопая, затянула его в свою огромную черную воронку.

Семенову наделали каких-то операций и, обездвиженного и невменяемого, упрятали с глаз долой. Он иногда приходил в сознание. Даже пытался начать работать… Боже ты мой, какой это ужас - тридцать лет куролесить по миру, рисковать шкурой, написать сорок романов, продать миллионы экземпляров своих книг, познать столько всего… и потом… вот так вот…

Осенью 1993-го Семенов смотрел по телевизору расстрел Белого дома. Похоже, он понимал, что происходит, в глазах был полный, мучительный ужас, он рыдал. И вскоре умер, в ту же осень.

Зададимся простым, привычным вопросом: что он оставил?

Ну да, несколько хороших книг, которые сегодня хотят использовать новые лавочники, рядящиеся в чекистов. Говорят, например, что эпос о Штирлице снова будут экранизировать. Ужас: эта публика может окончательно убить Семенова, они это умеют. Все, к чему они прикасаются своими руками, превращается в пакость.

Зато словами Семенова можно к этим же лавочникам обращаться.

«Надейся на лавочника, - просил он в одной своей книжке правителя Германии, - я очень прошу тебя… Думай, фюрер, что благополучие нескольких тысяч в многомиллионном море неблагополучия - та реальная сила, которая будет служить тебе опорой».

И еще вспоминаются несколько строк Семенова, когда думаешь о рыдающем писателе у экрана, и той боли, и той жути, которые еще предстоит пережить нашей земле. Вот эти строки: «Это очень плохое качество - месть, но если за все это не придет возмездие, тогда мир кончится, и дети будут рождаться четвероногими, и исчезнет музыка, и не станет солнца…»