Станислав Хабаров - С высоты птичьего полета

Да, и нам ли судить её? Может, у неё в крови потребность создавать (и в отношениях) непонятные гигантские сооружения, как и у её предков, усеявших менгирами и кромлехами землю Бретани.

Жан Элизе Реклю истолковывал характер французов, выходцев из разных мест, по их малой родине. Да, и что это такое – малая родина? Неповторимый уголок, где состоялось токодвижение твоей души, открылся родник – необходимое начало, что питает и движет тебя.

Географическая Франция объединила в себе разное: открытое океаническое побережье и берег внутреннего моря, равнины и долины рек, горы и плоскогорья с кратерами потухших вулканов. Расположена она на сравнительно невеликом пространстве Земли, но особенно удивителен её самый западный полуостров.

«Природа Бретани, – писали в энциклопедии Брокгауз и Ефрон, – мрачна и дика, туманы и сильные ветры – обыкновенные явления; на громадном пространстве тянутся большие степи и невозделанные земли, поросшие только степными травами…»

И хотя сто лет приведенным описаниям, не многое изменилось здесь с тех пор, и уроженцев этих мест по-прежнему тянет сюда.

У каждой нации есть гордый маленький народ. Тулуз – бретонка и этим многое сказано. И в ходе проекта она отправлялась сюда, на свою родину – самую западную оконечность Европы – мыс Ра.

«…В древности Бретань была населена чисто кельтическими племенами, – добавляет энциклопедический словарь Гранат. – Суровая природа страны, бурное море наложили отпечаток на характер её обитателей. Бретонцы меланхоличны, замкнуты, но нередко скрывают живую, поэтическую фантазию и страстность натуры под внешней грубостью и бесчувственностью. Они превосходные моряки, отличаются большим гостеприимством, но в то же время упрямы и скупы…»

Больше всего мы работали вместе с Обри. Только потом я узнал, что он выходец из малоимущей семьи и сделал себя сам. Это – открытие для меня. В Тулузе на многих углах реклама семейства Обри: на парикмахерских, кафе, магазинах. Но богач – однофамилец, а наш сначала своими руками зарабатывал себе на хлеб, и эти навыки у него остались, а потом по ступенькам образования он поднялся на верх избранной специальности. Достаток тоже пришёл не сразу. Патрик им, видимо, дорожит и даже подчеркивает его несколько кричащей одеждой, его отдых – виндсерфинг – тоже свидетельство достатка. С ним хорошо работать. Он корректен, работоспособен, глубоко вникает в вопрос, и если бы мы встречались почаще… Но время не терпит. Дебаты на расстоянии напоминают сказку про белого бычка, и получается как бы связь с запаздыванием. К чему это приводит в управлении, известно, и поневоле приходится решать и только потом извещать, обсуждать.

И все-таки молодцы Лабарт и Обри, хотя порой и с недоумением глядят: зачем дорабатывать? Но таковы теперь условия игры, и возникающие доработки приходится брать на себя.

Не очень правильно мыслилась компенсация. Французы старались многому научиться у нас. Мы щедро делились с ними опытом. За это нужно нашу страну поблагодарить. Ведь очень дорого дается в космонавтике этот опыт. А если требуются к тому же дополнительные сведения, то извольте платить. И обижаться здесь нечего, хотя мы сами пока – плохие коммерсанты и часто требуем не за то, что заслуживает внимания.

При всех недомолвках у нас не возникало буквального «зуб за зуб». За время проекта масса и размеры французских приборов неизменно росли. На первых порах мы только лишь пожимали плечами, а сами мучительно думали: уложимся ли? Мы брали эти проблемы на себя. У французов было немало забот с аппаратурой, а мы пытались решить задачи доставки её и размещения. Но аппетит, увы, приходит во время еды. Если в исходном первом совместном документе за номером ООО масса отдельных блоков «ЭРЫ», выносимых в открытый космос, составляла: самой раскрывающейся конструкции 45 килограммов, а её основы с начинкой из электроники – 10, то к концу проекта она для конструкции выросла вдвое, а для платформы – в десять раз, несоизмеримо возросло и усилие на поручни, появилось много вспомогательных операций, требующих бортового времени. Это были свои проблемы, которые следовало решать. Не всё разом, а поочередно, как воевал Наполеон в итальянской войне. На каждом этапе был свой укреплённый пункт, на котором следовало сосредоточить огонь. Но вот наступило время, когда ничего нельзя уже откладывать на потом.

Это время оказалось не худшим для проекта. Но тот неприятный телефонный разговор, с непониманием: «Да, мы хотим участвовать в последних испытаниях, но вы решите сами, нужны мы или не нужны вам, хотя мы считаем…», – и опять всё сначала. «Да, мы встречались с подобным несрабатыванием ручек крепежной платформы, когда при их повороте она не расфиксировалась с поручней. Из этого простой выход, но мы должны присутствовать и сами посмотреть». Нет, в любом случае не годится, зная о скрытых дефектах, отказах в испытаниях, не сообщить об этом нам. Такое не годится никак, но теперь некогда, и всю дальнейшую доработку мы берём на себя.

Во второй наш приезд на космодром к загрузке второго «грузовика» опять-таки не было изнуряющей жары. В воскресение, купив в Ленинске на рынке дыни и арбуз, мы отправились на местный пляж к Сырдарье. Крутые глинистые берега были усеяны народом. У берега в микроводоворотах крутилась пена то ли моющих средств, то ли химии полей. А дальше, чуть отступив от берега, неслась коричневая вода. Купание заключалось в том, что нужно долго идти по берегу, заходя вверх, а затем «сплавляться» по реке в бурном потоке, несущем тебя до пологих берегов.

Мы провели у воды весь день, беседуя о делах и о трагедии у станции Бологое. И в заключение дня, пройдя через парк, в зале дома культуры смотрели французский фильм с Пьером Ришаром. Домой добирались сложно: несколько часов дежурили у выезда из города. И вот мы в гостинице, здесь тихо, солидно, спокойно.

На этот раз нас поселили в другой гостинице, где жили большинство специалистов, вблизи испытательных залов «Бурана». Незабываемы жаркие вечера, когда в свете окон гостиницы звучала гитара виртуоза-любителя, а в ней тоска по оставленному дому и родным, по привычным северным местам. А утром, когда ещё длинные, но жаркие лучи вытягивались между домов, начинался поток красивых и удивительно подтянутых людей к своему рабочему месту, готовящемуся в полёт «Бурану». Автобус привозил нас на нашу площадку. Затем по короткому, ослепительно освещенному шоссе мы отправлялись в МИК.

За проходной, у фонтана, стояли скамейки у маленького зеленого оазиса – круглой цветочной клумбы, и наблюдательный Лёша увидел «местных колибри». Действительно, странное дело – над клумбой летали, трепеща крыльями, крохотные существа, вытягивали клювхоботок, погружая его в нектарные недра. Это были не птички, а крупные насекомые, так похожие на знаменитых пернатых тропических лесов.

Весь день в сумрачных комнатах МИКа мы занимались испытаниями, вечером на кафельном бортике бетонированной чаши бассейна обсуждался ход подготовки изделий. В просторном зале МИКа рядом стояли готовящиеся грузовой «Прогресс» и транспортный «Союз», который через пару недель повезет на орбиту советско-афганский экипаж. Лёша здесь был на месте. Мы вместе с ним выполняли функции такелажников, поднимали блоки аппаратуры по сотне с лишним килограммов, вели предстартовый осмотр и испытания. Про тромбы пришлось забыть, хотя в глубине души я понимал, что любой подъём мог оказаться для меня последним. Ребята по возможности опекали меня. И вот испытания закончились. Огромный кран, подхватив крепежную платформу за ручки, вознес её на верхнюю площадку загружаемого «Прогресса». А мы вертелись и старались, чтобы не стукнуть и не задеть деликатную французскую конструкцию и не перечеркнуть всё в последний момент.

Вот она наверху, и её снимает телевидение, вот уже опускается в люк грузового корабля, и мы руками ограждаем её от соприкосновения с другими грузами. А рядом лежат на площадке только что доставленные якоря, из-за которых мы так волновались и которые так запаздывали. Корабль был уже полностью загружен, как говорится, «под завязку», и чтобы якоря всё-таки вместить, их пришлось разобрать.

А кончив загрузку, мы долго гуляли по степи. Под ногами была серебристая, словно лунная, пыль, и небо хмурилось, и даже случилось для этих мест необычное – с неба закапало чуть. Мы шли по степи, взглядывая на торчащие вышки стартов, и вспоминали последний год и предыдущий, и тех, кто нам так сильно мешал: один изощренный ум выдумывал каверзы. То будем работать, не фиксируясь, без якорей, то в космос выйдет не тот, кто готовится, а из летающего уже экипажа, то… Впрочем, к чему перечислять. И всё было с обоснованием и подписями, с логикой, и много усилий требовалось, чтобы восстановить нормальный ход.

Теперь мы радовались, что большой этап позади, и хотелось говорить только приятное, а не ругать, и мы хвалили Лёшу за то, что приехал сюда, на Байконур, а не только во Францию, где был и не очень нужен, а здесь необходим и как рабочая сила и потому что знал ровесников-проектантов по кораблю, а это облегчало работу.