Юрий Поляков - Перелетная элита

ЭДИК. Конечно! Ведь в трамвае вы ругаетесь из хулиганских побуждений, а со сцены из художественных.

НАДЯ. Потом вышел закон… ну, в общем, запретили со сцены ругаться. И наш театр закрылся.

МИХАИЛ. Ну, ставил бы дальше чего-нибудь без мата.

ЭДИК. Я не работаю в условиях вербальной неволи!

СОНЯ. Значит, все-таки врал! А как ты в «Доброморе» оказался?

ЭДИК. Изучаю бездны бытия.

НАДЯ. Не ври! Это тренер организовал «Добромор». У него жена – химичка. Я попросила за Эдика. Не отказал. Все-таки мой первый мужчина.

ЭДИК. Наденька, не впутывай меня в свой половой анамнез! Мне будет тяжело с этим жить.

МИХАИЛ. Она сейчас тебе дырку в башке сделает – сразу полегчает. (Наде.) А ты-то сама в «Россомон» как попала?

НАДЯ. Набирали снайперов из биатлонистов для горячих точек. Решила заработать. Эдик у меня хорошо кушает. Да и ребеночек наконец-то наметился. Вот я перед декретом и поехала в командировку. Выследили, поймали, надругались, а пристрелить не успели, наши отбили. Потом четыре операции. Детей у меня не будет. Никогда. А из «Россомона» меня комиссовали.

МИХАИЛ. И тебя комиссовали? Вот суки!

ЭДИК. Боже, Надя, почему ты скрывала? Я думал, ты на сборы ездишь.

НАДЯ. Зачем тебе-то знать? Вы, режиссеры, такие впечатлительные, нервные. (Михаилу.) У вас есть дети?

МИХАИЛ. Лучше бы не было.

НАДЯ. Не гневите бога! Я бы за ребенка все отдала… за мальчика, блондина с голубыми глазами.

ЭДИК. От меня? Блондина? Мечтательница ты моя! Прости, Наденька, прости…

МИХАИЛ. Погоди, лейтенант, что-то тут не так. Если тебя из «Россомона» комиссовали, как ты здесь-то оказалась?

НАДЯ. Сама удивляюсь. Позвонил генерал Строев, сказал, есть одноразовое задание – зачистить наркодилеров. Обещал хорошо заплатить. Я согласилась. Эдик в «Доброморе» едва держится. Тренер говорит, таких работничков самих травить дустом надо.

МИХАИЛ. Странно. Почему он именно тебе предложил?

НАДЯ. Не знаю.

МИХАИЛ. Я, кажется, понял. Ты зачистишь нас, а они – тебя.

НАДЯ. Нет!

СОНЯ. Похоже на правду.

МИХАИЛ. В списках не значишься. От тебя легче избавиться. Концы в воду!

ЭДИК. Я всегда знал, что мы живем в антинародном государстве.

НАДЯ. Ну почему, почему?! Я честно выполняла приказы, пострадала. А теперь от меня хотят избавиться. За что?

СОНЯ. У каждого насекомого свой «Добромор».

НАДЯ. Человек – не насекомое.

Надя отшвыривает винтовку, садится, закрывает лицо и плачет.

МИХАИЛ. Я тоже раньше так думал. Хочешь отомстить?

НАДЯ. Хочу. Сволочи!

МИХАИЛ. Нет проблемы. (Открывает чемоданчик.) Прошу!

НАДЯ. Что это?

МИХАИЛ. Нажимай, не бойся! Это ядерный чемоданчик.

Надя с ужасом осматривает чемоданчик.

НАДЯ. Тот самый? А говорили, наркотики, героин…

МИХАИЛ. Это гораздо лучше. Можно стать Богом. На миг. Он создал мир, а ты уничтожишь. Подумай, лейтенант!

ЭДИК (Соне). У твоего мужа оригинальное мышление, почти режиссерское.

СОНЯ. Да? Я как-то раньше не замечала.

НАДЯ. Откуда у вас чемоданчик?

МИХАИЛ. Таскал за президентом. А потом себе забрал.

НАДЯ. Тоже хочешь отомстить?

МИХАИЛ. Да! Присоединяйся! Вместе веселее…

ЭДИК. А мне можно примкнуть?

МИХАИЛ. Кому мстить будешь?

ЭДИК. Человечеству и тренеру.

МИХАИЛ. Попробуй, если ты и в самом деле Супер-штейн!

ЭДИК. Да, да, да! Я ненавижу мир, который не понимает, что в театре можно абсолютно всё, что лучший спектакль – это пустая сцена, не оскверненная пошлой декорацией, что только уничтожая искусство, мы возрождаем его для новых смыслов, что, сквернословя, мы очищаем душу от мерзости животного низа, что, богохульствуя, мы приобщаемся к трепету чистой веры!

МИХАИЛ. Непонятно, но убедительно.

ЭДИК. Куда нажимать?

МИХАИЛ. Сюда.

СОНЯ. Стой! Ты что делаешь! А как же Федя? Он никогда не вырастет, не выучится, не выберет профессию, не влюбится, не женится, не родит детей…

МИХАИЛ (ерничая). Не выстроит дом, не посадит дерево. Я выстроил. И что? Зато Федю не вышвырнут с работы, не ограбит банк «Щедрость», его сын не воткнет саморез в задницу учительнице и не предаст отца. И он, Федя, придя домой, не обнаружит свою жену с голым матершинником…

СОНЯ. Наверное, ты прав. У Феди никогда не будет дочери, и она не променяет искусство на семейную поденщину и парное одиночество. Я с вами!

Открывается крышка мусоропровода, и вылезает человек в джинсовом костюме, бронежилете и каске с надписью «Пресса». Это – Правдоматкин. Он слушает спор, достает и включает диктофон, затем извлекает из рюкзачка фотокамеру.

МИХАИЛ. Ну, кто нажмет?

ЭДИК. Одному страшно. Давайте вместе!

МИХАИЛ. Правильно. Мы, русские, соборный народ!

ЭДИК. Мы, евреи, тоже!

НАДЯ. Жалко…

МИХАИЛ. Чего тебе жалко, лейтенант?

НАДЯ. Цветов. Они такие красивые. Особенно – ромашки.

СОНЯ. Эдик, для снайпера твоя жена слишком поэтична.

ЭДИК. Да? Я как-то не замечал раньше.

МИХАИЛ. Что, цветочница, передумала?

НАДЯ (после колебаний). Нет! Я с вами!

МИХАИЛ. Жмем все разом на счет «четыре».

ЭДИК. Почему четыре?

МИХАИЛ. Ну, нас же четверо. Раз!

НАДЯ. Два!

ЭДИК. Т… т… три…

Все смотрят на Соню, которая медлит.

МИХАИЛ. Ну!

СОНЯ. Не могу… Снова о Феде вспомнила.

НАДЯ. Я тоже передумала.

МИХАИЛ. Из-за ромашек?

НАДЯ. Мы лучше усыновим кого-нибудь.

ЭДИК. Я тоже не хочу. Жизнь не так уж и плоха.

Когда выходишь на поклон, а зал похож на луг, покрытый ночной росой…

СОНЯ. Почему росой?

ЭДИК. Это блестят слезы зрителей. Нет!

МИХАИЛ. Трусы! Интеллигенция болотная! Беру командование на себя. Раз, два, три, четы…

Тянется к кнопке. Незамеченный журналист ищет ракурс для съемки.

ПРАВДОМАТКИН. Одну минуточку!

Все четверо оглядываются, с удивлением рассматривают журналиста.

МИХАИЛ. Ты откуда?

ПРАВДОМАТКИН. Из мусоропровода. (Показывает на мусоропровод.)

СОНЯ. Тараканов там много?

ПРАВДОМАТКИН. Жуть!

СОНЯ. Я так и знала.

МИХАИЛ. Отставить! Человек по мусоропроводу не пролезет.

ПРАВДОМАТКИН. Человек не пролезет, а журналист везде пролезет.

МИХАИЛ. Ах, ты журналист? Как звать?

ПРАВДОМАТКИН. Захар Правдоматкин.

ЭДИК. Врет! Таких фамилий не бывает.

МИХАИЛ. Разберемся. Тебя Строев заслал?

ПРАВДОМАТКИН. Какой еще Строев? А-а-а, тот генерал, что полигон под дачи продал? Я про него писал. На самом деле меня зовут Женя Пузиков, но с такой фамилией в журналистике нельзя. Правдоматкин – псевдоним.

ЭДИК. Мне тоже твердили: «Эдик, возьми псевдоним!» Но я был и останусь Суперштейном до конца!

МИХАИЛ. Недолго осталось.

СОНЯ. А из какого вы издания?

ПРАВДОМАТКИН. Из еженедельника «Скандалиссимо»!

СОНЯ. Омерзительная газетка! Это вы писали, что Алла Пугачева хочет изменить пол?

ПРАВДОМАТКИН (гордо). Да. По просьбе Галкина.

НАДЯ. Но это же вранье!

ПРАВДОМАТКИН. Конечно. У нас тираж упал – вот и придумали.

СОНЯ. Вон из моего дома, пакостник!

ПРАВДОМАТКИН. Но я там уже не работаю.

ЭДИК. Почему?

ПРАВДОМАТКИН. Меня выгнали.

МИХАИЛ. И тебя. За что?

ПРАВДОМАТКИН. Главный редактор считает, что я перестал ловить мышей.

СОНЯ. В каком смысле?

ПРАВДОМАТКИН. Журналист должен носить в редакцию скандалы, как кот – мышей. Обещали: добудешь хороший скандал, возьмем назад. И вдруг такая удача – настоящая заваруха!

МИХАИЛ. Как ты узнал, что здесь заваруха?

ПРАВДОМАТКИН. Я мимо вашего дома хожу лечиться.

СОНЯ. В поликлинику?

ПРАВДМАТКИН. С ума сошли! У врачей нельзя лечиться – все дипломы куплены. Я писал об этом.

НАДЯ. Как же вы лечитесь?

ПРАВДОМАТКИН. Народная медицина. Тоску от сволочной нашей жизни хорошо снимает водка, похмелье от водки облегчает портвейн, сушнячок от портвейна лучше промочить пивом, ну а от пива лечатся, понятно, – водкой.

ЭДИК. Интересная методика. Надо запомнить.

НАДЯ. Я тебе запомню!

ПРАВДОМАТКИН. Но вчера, кажется, была паленая водка. Чуть не умер. Мне бы грамм сто пятьдесят – вочеловечиться!

МИХАИЛ. Пусто. Жена не обеспечила. Я и сам перед Армагеддоном выпил бы. А у тебя-то нет? Ты же в магазин шел.

ПРАВДОМАТКИН. Не дошел. Вижу, у вашего дома народ, «Россомон», МЧС. А где маски-шоу, там точно скандал. Спросил. Сказали: бандиты в доме засели.

МИХАИЛ (тревожно озирается). Так, по местам… Лейтенант, держи!

Он проверяет свой пистолет и бросает Наде винтовку. Она ловко ловит.

НАДЯ. В чем дело?

МИХАИЛ. Сейчас этим же путем и твой «Россомон» полезет. Целься в шею, между шлемом и броником.

НАДЯ. Не дрейфь: у нас все мужики крупные – через мусорку не проползут.