М Еремин - Выдающийся реалист

Приблизительно за год до того, как была напечатана статья Чернышевского, Писемский, совершавший тогда по заданию морского министра своеобразную литературно-этнографическую поездку вдоль побережья Каспийского моря, в одном из писем к жене сообщил такую подробность: "На всем этом пространстве меня более всего заинтересовали бакланы, черная птица, вроде нашей утки, которые по рассказам находятся в услужении у пеликанов... Пеликан сам не может ловить рыбу, и это для него делает баклан, подгоняя ему рыбу, иногда даже кладя ему ее в рот, засовывая ему при этом в пасть свою собственную голову. Чем вознаграждают их за эти услуги пеликаны неизвестно! Кажется, ничем! Очень верное изображение человеческого общества"*.

______________

* А.Ф.Писемский. Письма, М.-Л., 1936, стр. 95.

Писемский еще раз поставил здесь вопрос, который волновал его всю жизнь: в чем смысл существования целого класса людей, живущих за счет чужого труда? Во времена Писемского это был один из самых сложных вопросов, приковывавших внимание всех лучших людей общества.

Русское дворянство, как и всякий эксплуататорский класс, создало целую систему "теорий", доказывающих необходимость и даже благодетельность своего существования. Православная церковь внушала массам безграмотного, забитого народа, что господин поставлен "от бога". Ученые идеологи возвеличивали дворянство как единственный просвещенный класс, насаждающий в отсталой России блага культуры и цивилизации, воздвигающий своими усилиями славу и мощь Российского государства.

Из поколения в поколение лучшие люди русского общества стремились вскрыть лживость этих "теорий". И в первых рядах борцов против дворянской идеологии всегда шли русские литераторы.

Еще в XVIII столетии Новиков, Фонвизин, молодой Крылов пришли к мысли о том, что существует тесная связь между дворянской дикостью и развращенностью и дворянским бытием за счет труда крепостных. И все-таки даже этим писателям казалось, что жизнь за счет труда крепостных развращает только необразованных, непросвещенных помещиков. Как и многие люди того времени, они надеялись, что по мере распространения просвещения число добродетельных, гуманных помещиков будет неизменно увеличиваться, а следовательно, и участь народа будет облегчаться, а "злых" дворян будет все меньше и меньше.

Но не эта прекраснодушная вера определяла характер их произведений. Просвещенные, исполненные благороднейших мыслей и чувств Стародумы, Правдины и Милоны были все-таки исключением. Они терялись в тени таких массивных созданий, как Простаковы и Скотинины, которые воплощали в себе черты и нравы всей дворянской массы. Именно в этом и заключалась сила лучших произведений XVIII века.

Но в первой половине XIX века, в пору дальнейшего обострения кризиса крепостнической системы, литераторы, стоявшие на страже интересов дворянства, перевернули это соотношение. Они выдвигали на первый план среднего или богатого, образованного, "гуманного" помещика, как истинного выразителя сущности дворянского класса. Наряду с этим рыцарем "просвещения" они показывали и "непросвещенного" помещика. Как правило, это был мелкопоместный, живущий в деревенской глуши крепостник. На фоне общего "благополучия" в стране - а литературные адвокаты дворянства только то и делали, что доказывали эту "истину", - можно было и посмеяться над деревенским увальнем. Даже Булгарин и его приспешники - и те "обличали" помещика-провинциала, злой нрав которого не смягчен просвещением и который по этой причине нарушает нормы дворянской морали, а иногда и законности, что, впрочем, всегда, как уверяли эти писатели, пресекалось попечительными властями.

Разоблачение этой реакционной идиллии со времен Пушкина было одной из главных задач русской литературы. Пушкин в последние годы жизни пришел к мысли, что разница между "просвещенными" и непросвещенными - внешняя, заключающаяся чаще всего только в степени усвоения дворянского этикета. Иван Петрович Берестов, ничего не читавший, кроме "Сенатских ведомостей", и претендовавший на "просвещенность" англоман Григорий Иванович Муромский поссорились, пожалуй, только потому, что местное дворянство не может жить без сплетни. Муромский и Берестов отлично поладили, как только случай представил им возможность сойтись, не нанося урона их спеси. Интересы у них были общие и взгляды на жизнь, в сущности, одинаковые.

Для Гоголя принцип сопоставления невежественного помещика с дворянином, напялившим личину "просвещенности", стал основой воспроизведения дворянской жизни. Сладчайший Манилов, мечтающий о том, чтобы "следить какую-нибудь этакую науку", - не менее отвратительный паразит, чем Собакевич, Коробочка или даже Плюшкин. Гоголь настойчиво подчеркивает, что таких людей, как Ноздрев или Собакевич, можно встретить не только в провинции, но и в верхах дворянского общества. Даже Коробочка, и та не исключение: "...Иной и почтенный, и государственный даже человек, а на деле выходит совершенная Коробочка".

Великие произведения Гоголя заключали в себе знаменательную для русского общественного сознания мысль: все эти люди не исключение, а норма дворянской жизни. Именно эта мысль и была подхвачена и развита писателями "натуральной" школы. Она же лежала в основе всего раннего творчества Писемского. Но в разработке этой намеченной Гоголем темы он шел несколько иным путем, чем его великий учитель.

Персонажи "Мертвых душ", например, раскрыли себя перед читателем все-таки в не совсем обычной для них обстановке. Чичиков с своей негоцией ворвался в их среду, как нечто из ряда вон выходящее. Они предстают перед читателем в крайнем проявлении характеров. Писемский 40-50-х годов сосредоточил свое внимание на заурядном быте дворян. Люди проверяют приходы и расходы; заботятся об устройстве своих домашних дел; влюбляются и заключают браки, развлекаются, как умеют; иногда неторопливо ссорятся; довольно часто, но, кажется, без злого умысла сплетничают. Но стоит только перевернуть несколько первых страниц любого произведения Писемского этого периода, как впечатление мирной патриархальности исчезает бесследно. Что ни дальше, то все яснее становится, что в этой среде каждый поступок, каждый взгляд, каждое слово таят в себе какую-то опасность. Отношения между людьми развиваются здесь всегда в одном и том же направлении: скрытая неприязнь и подозрительность превращаются в откровенную, ничем уже не сдерживаемую вражду; тревожные ожидания оправдываются: наступает катастрофа. Вся жизнь в этом обществе устроена так, что страдания и обиды являются ее неизбежными спутниками.

Не вынесши бесконечных унижений и надругательств, погибла героиня "Боярщины" Анна Павловна Задор-Мановская; страдает Юлия Кураева, насильно выданная замуж за нелюбимого человека и обманутая тем, кого она любила; страдает несчастный муж Юлии - "тюфяк" Павел Бешметев, когда-то мечтавший об ученой карьере, а теперь все более и более погружающийся в ту тину "сердце раздирающих мелочей", которая на обывательском языке называется жизнью "порядочного" общества; страдает его сестра Лизавета Васильевна Масурова, несущая тяжкий крест совместной жизни с пошляком-мужем; обманы и издевательства свели в могилу Веру Павловну Ензаеву ("Богатый жених"); убит на дуэли (в ней он преднамеренно искал смерти) одаренный юноша Леонид Ваньковский ("Виновата ли она?"); его сестра Лидия, обреченная выносить постоянную враждебность своей озлобленной матери и ее циничных друзей, едва ли не завидует участи брата; загублена жизнь внучки гоф-интендантши Пасмуровой - Ольги Николаевны ("Старая барыня")...

Следя за судьбой тех, которые страдают, нельзя, по-видимому, сомневаться в том, что непосредственные виновники их страданий - это какие-то прирожденные злодеи. Но Писемский не торопится с моралью. Он приглашает читателя еще и еще раз присмотреться к жизни своих героев, прежде чем делать окончательные заключения.

Ведь когда Задор-Мановский обвиняет жену в обмане и откровенно признается, что не женился бы на ней, если бы знал заранее о ее бедности, то он действует в данном случае в точности так же, как действовали бы на его месте и другие члены дворянского общества. Недаром вся боярщинская "общественность" - от Ивана Александровича Гуликова до предводителя дворянства - признает его правоту и во всем обвиняет его "безнравственную" жену. Владимир Андреевич Кураев вовсе не злодей. Он искренне был убежден, что "пристроил" Юлию так, как это обычно "делается в свете". Правда, заключая этот брак, он рассчитывал, что кое-что при этом перепадет и ему. Но это его не смущает: так на его месте поступил бы каждый. Он всего лишь прилежный блюститель нравов того самого "хорошего" общества, которое он, как и тысячи людей его круга, считает воплощением всего наиболее достойного в человечестве. Неколебимая уверенность Масурова в том, что он приятнейший член общества и образцовый семьянин, основана не на одной только его глупости, - таково мнение всего общества. Бахтиаров ни разу не подумал, как подло он относится к доверившимся ему женщинам, - но разве дворянская мораль не признала безоговорочно право людей его положения жить, ни в чем себе не отказывая? Отличный танцор Сергей Петрович Хазаров и его тесть - унылый хвастун Антон Федорыч Ступицын, "утонченный" Алексей Сергеевич Ухмырев ("Богатый жених") и властная гоф-интендантша Пасмурова ("Старая барыня"), фанфарон Шамаев и губернский лев Батманов ("M-r Батманов") - все они уверены, и не без основания, что действуют вполне в духе общепринятой в дворянском обществе морали. Нити от их губительной деятельности тянутся в самые недра взрастившей их среды.