Владимир Рекшан - Кайф

На вечер прибыло много выпускников прежних лет и они, придя по пригласительным билетам к началу вечера, увидели огромную толпу, сгрудившуюся у дверей, запрудившую даже пол-улицы, на которую выходил фасад училища. Испуганный милиционер пытался объясниться с толпой через мегафон, но толпа имела навык, толпа стояла стеной, и обладатели пригласительных билетов в большинстве не смогли попасть в училище, а наиболее активных, возмущавшихся вслух, пытавшихся пробиться к дверям юбиляров, милиция как раз и забирала. Имевшая же навык толпа напирала, но напирала, не нарушая явно предписаний социалистического общежития.

Я оказался в толпе, и меня передали через толпу к дверям на руках. В самом училище оказалось не лучше. Затейливые коридоры барона Штиглица походили на цыганский табор. Единственно, что не жгли костров. Осторожность и пугливость во мне прогрессировали и приводили к противоположным проявлениям. И хотя я более не практиковал выбегать на сцену босиком, но на колени все же падал, и метался зверем, и прыгал через колонки, и кричал в микрофон про осень и сердце камня. А Володя лишь еще более преуспел в синкопах, а Серега еще и дул в губную гармонику, а Мишке хоть и было иногда не до клавишей, но зато еще более он соответствовал прозвищу Летающий сустав, летая по сцене с бубном и чаруя экзальтированных болельщиц.

Теперь я даже ставил под удар родителей: они занимали довольно серьезные должности на производстве, и на одном из совещаний по идеологии упомянули так называемую рок-музыку, упомянули и Санкт-Петербург, приписав ему чуть ли не монархистские настроения.

Я этого не понимал. Мы ведь просто сочинили музыку и слова к ней. И просто выступали не бог весть на каких подмостках. Может, это была хреновая музыка и слова, но мне казалось, что, наоборот, Петербург, запевший на родном языке, достоин пусть не поддержки, но хотя бы невмешательства. И я очень надеялся на Клуб, на Арсентьева и на его значок с золотой веточкой.

По сложной системе конспиративных звонков узнаю - ночью, на улице Восстания, в здании бывшей гимназии произойдет встреча лучших клубных музыкантов с польской рок-группой Скальды, приехавшей в СССР на гастроли. Иметь при себе три рубля на организационные расходы. Играют с нашей стороны Фламинго и Санкт-Петербург. Под утро - джем, то есть совместное и импровизационное выступление музыкантов из разных составов. Лишнего не болтать. Аппарат выкатывает Фламинго.

Не болтая лишнего, собираемся и едем в метро, встречаем в дороге Никиту Лызлова, бывшего участника одной из университетских групп. Никита учился на химическом и там устраивал Петербургу концерт.

Не болтая лишнего, зовем Никиту с собой.

- Ночью! Концерт со Скальдами? Бред! - У Никиты крупное, вытянутое лицо и широкий лоб марксиста, грамотная усмешка и прочный запас юмора, - Но ведь разыгрываете!

Заключаем пари и едем, на улице Восстания находим гимназию - тяжелое, мертвое, без света в окнах здание. В дверях быстрая тень - открывают. Поднимаемся по гулкой, пустой лестнице и оказываемся вдруг в большом ярком зале, с узенькими, занавешенными окнами. Народу мало - все знакомые. Но незнакомое чувство простора и свободы в ограниченном просторе гимназии, в которую они вошли по-человечески через дверь, а не через пресловутую женскую туалетную комнату, это незнакомое состояние делает их робкими, тихими, даже серьезными.

Знакомят со Скальдами. Братаны Зелинские, Анджей и Яцек, с сотоварищами - очень взрослые и соответственно пьяные славяне. Арсентьев тут же, и Васин, и всякая музобщественность, обычный мусор, которого - чем с большим напором катила река рок-н-ролла - всегда хватало.

Играет Фламинго, играет Санкт-Петербург. С помощью проигранного Никитой пари разошлись-таки в непривычной обстановке и комфорте, и я свое откувыркался по сцене и падал несколько раз на колени, про себя понимая, что пора менять имидж Петербурга, имидж ярых парубков на что-то другое, на имидж людей не стремящихся к успеху, а достигших его.

Братья Зелинские, надломленные гастрольным бражничеством и буйством ночного сейшена, на вопрос Росконцерта - с каким из советских вокально-инструментальных ансамблей Скальды согласились бы концертировать? ответили:

- Если пан может, то пусть пан даст нам Санкт-Петербург, - ответили и, говорят, заплакали.

Пан из Росконцерта не знал про Санкт-Петербург, а если и знал, то знал так, как знала Екатерина II про Пугачева - страшно, но очень далеко, а между мной и им не один полк рекрутов и не один Михельсон - преданный генерал...

После комфортного сейшена на улице Восстания конспиративный авторитет Арсентьева и, конечно же, Васина стал непререкаемым. Мне же казалось - я более не распоряжаюсь полностью своим детищем, своим Санкт-Петербургом, а становлюсь исполнительным унтером в железном легионе Арсентьева.

Его адепты, закатив невидящие глаза, повторяли: Идея - Наша идея - Идея нашего Клуба - Мы не позволим, чтобы кто-то предал нашу идею! - Наша идея священна!

Однако черт с ними, - думалось мне. - Должны же быть и толкователи, священные авгуры, стоики и стойкие талмудисты. Если есть священная идея, то, пусть их, значит, она есть. Главное, Клуб - это глоток свободы, это минимальный комфорт, это будущие концерты без глупой тасовки с администрацией, которой вечно объясняй, что ты не чайник и не монархист, и не бил ты окон и не сносил дверей, хотя и рад, что кто-то бил и сносил, поскольку, если ты, администратор, видишь в нас монархистов, то мы видим в тебе козла вонючего, а точнее монархиста в квадрате, ведь это нужно быть стопятидесятипроцентным монархистом, чтобы услышать в наших лирических, пардон, песнях прокламацию абсолютизма!

В чем никогда не было дефицита, так это в дураках. Мы же стояли в первых их рядах...

А землю все-таки пробудило тепло, от тепла земля проросла травой, деревья - клейкими листочками. Ночи же от весны к лету становились все светлее, пока не вылиняли, как тогдашний мой Wrangler, купленный за тридцатку и застиранный до цвета июньских ночей.

Я отвечаю теперь не только за Санкт-Петербург, но и за группу кайфовальщиков, любителей подпольных увеселений. Санкт-Петербургом я распоряжаюсь не полностью, но зато кайфовальщики теперь в моих руках.

По системе конспиративных звонков узнаю время и номер телефона. Звоню. Голос женский.

- Группа номер пятнадцать, - называю.

- Двадцать три - тридцать, - отвечает. - Адрес - улица Х, дом У.

Звоню кайфовальщикам и договариваюсь возле Финляндского. Конспирация вшивая. Из цветасто-волосатой толпы, пугающей своим видом спешащих к субботним электричкам трудящихся, ко мне пробиваются кайфовальщики из группы номер 15 и сдают по трехе. Погружаемся толпой в удивленные трамваи и, громыхая, укатываем на улицу Х, дом У.

На Охте находим дом - школа нового, индустриально-блочного типа. А ночь светлее юности...

Арсентьев и подруга его белокурая - словно клуха и петух, а яркий галстук Арсентьева только подчеркивает сходство.

В зале битком. Несколько киношных софитов стоят возле сцены, а на сцене мрачноватые поляки из группы обеспечения Скальдов раскручивают провода. Сдаю трешницы кайфовальщиков Арсентьеву в фонд Клуба. Разглядываю мрачноватых поляков и ту аппаратуру, что они подключают. Аппаратура что надо - Динаккорд и клавиши Хаммонд-орган. Появляются братья Зелинские с сотоварищами. Такие веселые. Они опять в России на гастролях. И, полтыщи кайфовальщиков в зале становятся все веселее. А в спецкомнате поляков веселили на трешницы кайфовальщиков.

Скальды выходят на сцену играть на Динаккорде, а зал орет им, а старший Зелинский пилит на Хаммонд-органе, а младший - на трубе или скрипке. И сотоварищи пилят на басе и барабанах. А когда Скальды на прощание играют Бледнее бледного из Прокл Харум, в зале начинается чума. Или холера. Какая-то эпидемия с летальным исходом в перспективе.

- Ну, полный отлет! - кричит Летающий сустав, а рыжие Лемеговы ухмыляются нервно.

Эпидемия продолжается и когда Скальды уходят со сцены в ту комнату, где их поджидает Арсентьев и Белокурая с парочкой приближенных добровольцев-официантов из рок-н-ролльщиков.

Мрачноватые поляки сворачивают Динаккорд и Хаммонд. Мы только хмыкнули.

Пока кайфовальщики чумеют в зале и на ночной лужайке возле школы, Аргонавты вытаскивают свои самопальные матрацно-полосатые колонки, а я думаю, что и это, пожалуй, сгодится для бандитско-музыкального налета.

Играют Аргонавты, - нормально играют и нормально поют, и лучше всего поют на три голоса из Бич Бойз, но это так - вчерашний день. А сегодняшний день - это мы, Санкт-черт-возьми!-Петербург, думаю я, чувствуя, как привычный озноб пробегает по телу, и это значит - выступление получится.

И оно получается. Рвем Аргонавтам все провода. В зале то же самое. Только в квадрате. Или в кубе.

Далее Зелинский на четвереньках выбирается на сцену и джемует по клавишам, а перед ним пляшут ленинградские мулаты Лолик и Толик до тех пор, пока Зелинский не падает в оркестровую яму. Веселая жизнь! Кайф!..