Мариэтта Шагинян - Путешествие по Советской Армении

В деревне Санаин сохранилась одинокая постройка XIII–XIV веков: оформленный архитектурно родник. По своей основной цели это вполне инженерное дело: вода, отведенная из горного родника, бежит в узком, выложенном камнями туннеле под определенным углом падения. Но она притекает не просто к раструбу или бассейну, а в художественный архитектурный павильон.

Такая потребность украшать, архитектурно обрамлять воду, веками жившая в армянском народе, смогла найти свое массовое воплощение лишь при советской власти. Когда в колхозы Араратской равнины в годы Отечественной войны потекла драгоценная чистая струя, крестьянам показалось кощунством облекать ее в обычный железный кран.

Они пришли в Верховный Совет республики ходоками от богатого Паракарского колхоза: «Хотим украсить воду, средства на это имеем, отпустите нам самого лучшего художника». Просьба была уважена, в Паракар для архитектурного оформления родничка был направлен талантливый молодой архитектор Рафо Исраэлян, и у колхозников появился первый родник — стелла — в армянском национальном стиле, с использованием богатого архитектурного наследия древней Армении и с напоминанием, высеченным на каменном фронтоне, о героях, защитниках родины, уроженцах этого села. Так журчащая неиссякаемо струйка воды стала символом бессмертия, связав современный подвиг народа с ежедневной его потребностью и выразив эту связь классическими линиями армянской архитектуры.

Таких «памятников» сейчас уже много десятков, они с удивительной быстротой распространяются по Армении, заставляя творческую мысль архитекторов непрерывно изобретать. Ни один проект родника не похож по своему разрешению на другой, и постройки почти не дублируются. На наших глазах — на глазах одного поколения — в современной армянской деревне из разрешения чисто практической задачи выросло новое звено большого стиля эпохи.

Страна превосходной архитектуры, каменистая Армения в то же время и страна всех необходимых материалов для стройки. Огромны в ней залежи известняков: травертина, гипса и превосходной пемзы; все разновидности строительных песков — крупно- и мелкозернистых, гальки и бута — рассыпаны по речным долинам; на родине армянского классика, поэта Туманяна, в деревне Дсех, есть сырье для огнеупоров: около пятидесяти месторождений глины питают десятки заводов кирпича и черепицы.

На выставке тридцатилетия Советской Армении по графикам, развешанным на стенах, можно было видеть, как бурно растет в республике промышленность стройматериалов, отражающая и общий рост ее строительства. Выделка кирпича в Армении в 1950 году по сравнению с 1938 годом увеличилась почти в двадцать раз. Производство черепицы в Армении только за пять лет увеличилось больше чем в четыре раза. Бурно растет и добыча пемзы. А какие фабрикаты изготовляются из песков и глины Армении! На той же выставке можно было любоваться цветными тометовыми плитками для кухонных полов и стен, тометовыми плинтусами, красивыми мозаичными ступенями для лестниц. Глины в Армении самых разнообразных цветов; известь есть и белая (араратская), и темная (джаджурская), пемза серая (анийская), желтая (из Пемзашена), черная…

Но с искусственным кирпичом спорят армянские туфы, издавна заменявшие народу кирпич. Сколько их и какое разнообразие оттенков! Под Ленинаканом, на склонах Арагаца, возле селения Артик, разрабатывается знаменитый артикский туф. Его сухие и легкие плиты можно встретить в зданиях Москвы, из них построен машинный зал восстановленного после войны Днепрогэса, — их нежно-розовая, фиолетовая и золотистая окраски не тускнеют и не грязнятся от времени, и стены из артикского туфа не нуждаются в штукатурке. Но еще прекраснее армянский мрамор.

Геологи говорят:

«Уникальные месторождения армянских туфов и пемзы не имеют у нас аналогов. Нельзя указать аналогов и армянским мраморам, отличающимся исключительной красотой раскраски и рисунка» [10].

Спускаясь в подземные дворцы Московского метро, любители камня узнают своих уральских и алтайских друзей: малиновый родонит (орлец) с черными прожилками, словно веточками дерева, на станции «Площадь Маяковского»; фантастические пейзажи рисунчатой орской яшмы; однообразную, как серые облака над горным хребтом, но изящную в своем волнистом рисунке алтайскую яшму… Не так известны армянские камни, между тем они щедро участвуют в облицовке метро. Черный мрамор метро с золотистыми и белыми жилками — это армянский мрамор из Давалинского и Хорвирапского месторождений Вединского района; бледно-зеленые, причудливые, как вода в аквариуме, колонны одной из прекраснейших станций метро, «Киевской», — это знаменитый агамзалинский «мраморовидный оникс» из-под Еревана. Светлые станции «Новокузнецкая», «Павелецкая», «Автозаводская» облицованы белым мрамором, испещренным розовыми жилками, — из Агверанского месторождения Ахтинского района Армении. К перечисленным надо еще прибавить серый, всех оттенков, арзакендский мрамор.

Много находят в Армении и прекрасных поделочных камней — агата, халцедона, оникса, сердолика[11]. Минералоги могут набрать здесь отличные образцы для коллекций. Необычайны куски зангезурской медной руды с гнездами горного хрусталя, с тяжелыми подвесками свинца, с примесями малахита и лимонита. По дороге к озеру Севан — острые и гладкие камешки, похожие на куски доменного шлака или на черепки дорогого темного фарфора. Это обсидиан, заменявший первобытному человеку ножи и лопаты. Археологи при раскопках находят в Армении древние бусы и украшения из мелких розовых сердоликов неправильной формы. Это свой, армянский сердолик молочно-розового цвета, чуть тронутого аквамарином, напоминающий морскую волну при закате.

Недаром народный архитектор Армении А. И. Таманян, проектируя лучшие свои здания, никогда не забывал поделочного камня; он привлекал его на облицовку зданий и мечтал о возрождении каменной инкрустации, мозаики стен и полов. Мечты его сбылись. В 20-е годы мы любовались поделочными камнями и мраморами главным образом в Геологическом музее. Сейчас все эти богатства пришли на потребу человека, широко вводятся в быт. Их привели к человеку машины, облегчившие чудовищно трудоемкую работу каменотеса. Армянский Институт сооружений поставил себе задачу: заменить медленную ручную обработку камня механической. И под руководством проф. Касьяна решил эту задачу. Механик тов. Карагезян придумал метод фрезерования туфа; на основе его опытов группа авторов (тт. Касьян, Тер-Азарьев, А. А. Акопов, Р. В. Акопов и другие) сконструировала станки, дробящие твердые породы вибрационным способом, режущие камень термическим способом, давшим замечательные результаты. Так ворвалась механизация в самую кустарную, самую древнюю профессию армянского труженика, в ручную работу каменотеса.

Есть странная, необъяснимая связь между красками неба и камня, характером небесного пейзажа и окраской местных минералов, словно элементы и в их газообразном и в их застывшем состоянии любят ложиться одинаково, строятся по «местным» признакам и живут в избирательном сродстве со своею природой. На Урале замечаешь это по яшме, как бы повторяющей удивительные тона и рисунки уральского неба. В Армении нет разнообразных красок, присущих нашему Северу, но в ней есть та сухость, легкость, перистость, необычайная, едва касающаяся глаза нежность тона и рисунка, какую невольно подмечаешь и в небе и в камне. Помню один утренний рассвет на вершине Дорийского каньона, минуту неподвижности перед самым появлением солнца, похожим в горах на вспархивание птицы. Когда блеснет золотой ободок солнца над горизонтом, это чувство всеобщего вспархивания охватывает вас почти физически, как ветерок, пробегающий по траве, по камню, по щеке, по волосам. А ветра нет, — только блеск пролился на землю, и движение прошло от первого солнечного луча. В одну такую минуту старый геолог Ованнес Тигранович Карапетян, так много потрудившийся для Армении в советские годы, творец ее геомузея и автор целого ряда геологических исследований, отбил молотком и протянул мне кусок так называемого ажурного кварца, в изобилии находившегося на горе.

Я увидела камень, как бы инкрустированный в середине кружевным, тонким фарфором, молочно-белым, с голубым ободком, проходящим по его краям, как зубцы изящной вышивки. Все словно запечатлелось тогда в этом куске ажурного кварца: и раннее утро, и нежная птичья перистость облаков, и прошедшее по траве движение, и холодок, и горная чистота воздуха.

Помню еще, как внизу, в том же каньоне, в первый год строительства Дзорагэс рыли шурф под дождем. Не видно ни облачка в небе, солнце светит, а сбоку откуда-то пронесся косой дождь. Мокрый рабочий без шапки вылез из шурфа и, отряхиваясь, раскрыл ладонь. Там влажно блестела находка — горсть кристалликов аметиста, крупных, словно капли розового дождя, только что упавшего на нас неведомо откуда.