Андрей Константинов - Бандитский Петербург

Как бы там ни было, ликвидация Павла прошла успешно, убийцы наказаны не были, но сам факт этого жуткого преступления поверг весь высший свет России на долгие годы в шок… (Мне приходилось не раз слышать от серьезных людей – научных работников – о том, что в Михайловском замке до сих пор гуляет привидение убиенного Павла. Говорят, это привидение мирное и зла людям, работающим сегодня в Инженерном замке, не делает.)

… Отечественная война 1812 года несколько ослабила накал криминальной обстановки и в России в целом, и в Петербурге в частности. Правда, партизанские крестьянские отряды, героически громившие французов, промышляли иногда – «по совместительству» – и разбоями, но это уже издержки партизанских движений всех времен и народов. В целом, после победоносной войны ситуация в Питере долгое время остается довольно спокойной – есть, правда, упоминание о поимке в 1822 году в окрестностях Питера шайки дезертиров-рекрутов, возглавляемой неким крестьянином Иваном Ивановым, который, по его собственному признанию, разбойничал с 13 лет, переходя из деревни в деревню и отбирая у селян последнее, но назвать этого Ваню выдающимся или даже сколько-нибудь значительным разбойником просто язык не поворачивается. Его шайка занималась мелким сельским, если так можно выразиться, «бытовым» бандитизмом – в одном селе с кого-нибудь тулуп снимут, в другом – провиант украдут, «холста да сукна аршин на 15-ть…» Самым большим «кушем» шайки стало ограбление зажиточного крестьянина Акима Яковлева, у которого Иванов с тремя подельниками посредством угроз и побоев «выдоили» 500 рублей, – а «засыпалась» вся эта компания дезертиров, как раз пропивая награбленное.

Настоящий же расцвет преступного подполья Петербурга начался где-то в пятидесятых годах прошлого века, когда в уголовной среде уже совершенно отчетливо прослеживается специализация и своеобразная иерархия. (И опять же – расцвет преступности совпадает с эпохой перемен – Александр II Освободитель, по злой иронии судьбы убитый в конце концов народовольцами, не только дал крестьянам волю в 1861 году, но и провел целый ряд других реформ – административную, судебную, военную. Некоторые историки сравнивают реформаторские заслуги Александра II с заслугами Петра I – по степени их воздействия на Россию.)

В 1855 в Петербурге начала свою кровавую деятельность «банда душителей», которые за год с небольшим совершили несколько десятков жутких преступлений. Поздним пешеходам сзади на горло набрасывали веревочные петли, душили, а потом раздевали догола уже бесчувственные тела. Несмотря на то, что некоторых из жертв злодеи «недодушивали» до конца – нарисовать словесный портрет преступников никто не мог – душители всегда незаметно подкрадывались сзади, а потом жертва моментально теряла сознание. Поначалу шайка эта действовала преимущественно на окраинах Петербурга (и даже в Кронштадте), но в конце 1856 – начале 1857 года душители уже вовсю работали в самом сердце Питера – на Семеновском плацу, у Обводного канала, на набережной Таракановки.

Начальнику петербургской сыскной полиции Ивану Дмитриевичу Путилину пришлось прибегнуть к своему излюбленному приему – «подставе» с переодеваниями. Один чрезвычайно сильный полицейский был переодет в женское платье и изображал из себя торговку-чухонку, разъезжая вечером по мрачным питерским улицам. Под рогожами в телеге прятались вооруженные Путилин и унтер-офицер. И бандиты в конце концов клюнули. Шайка, как впоследствии оказалось, состояла из бывших солдат, уволенных в запас, и просто деклассированных элементов. История донесла до нас их имена – Александр Перфильев, Федор Иванов, Калина Еремеев, Михаил Поянен. Такие зверские преступления, конечно, случались все-таки довольно редко. В те времена практически каждое убийство, даже «бытовое», становилось газетной сенсацией и повергало общество в шок. В основном процветало все-таки воровство и разного рода мошенничество. Причем, как ни странно, женщины-преступницы оставили в криминальной истории Петербурга даже более заметный след, чем мужчины. Может быть, такой казус связан с тем, что в то время женщинам было намного труднее реализовать себя – в основном общество отводило им роль домохозяек. Не удовлетворяясь исполнением этих ролей, барышни с «активной жизненной позицией» пытались найти себе дело по душе – становились проститутками, мошенницами и воровками. (Кстати, о проституции – во второй половине XIX века Петербург был довольно-таки развратным городом: в 1847 году при министерстве внутренних дел была учреждена комиссия по надзору за бродячими женщинами. В 1852 году в списках этой комиссии по Петербургу значилась 5381 женщина. В те времена основные притоны и публичные дома располагались на Сенной площади, около Егерских казарм у кабака «Веселые острова», на Песках, на Болотной улице, в Коломне, на Покровской улице и на Петербургской стороне. В 1853 году в Петербурге числилось 1378 проституток – при том, что население в Питере составляло в тот год 534 тысячи 721 человек. Итого, на 381 жителя приходилась одна проститутка. К 1 января 1853 года в Питере было зарегистрировано 148 публичных домов. В 1868 году публичных домов было 145 и 16 тайных притонов. Только поднадзорных проституток числилось 2081. В 80-е годы проституток в Питере было зарегистрировано более шести тысяч. К 1900 году число зарегистрированных проституток сократилось вдвое, зато масштабы уличной проституции достигли головокружительного размаха. По некоторым оценкам, на улицы Санкт-Петербурга – первого города-миллионщика в северной Европе – выплеснулось тогда до 50 тысяч проституток.)

Безусловной королевой преступного мира тех времен была знаменитая Сонька-Золотая Ручка. Она родилась в местечке Повонзки Варшавского уезда, но именно Питеру обязана своим «становлением». Здесь она была судима, совершала преступления и, стало быть, внесла свой заметный след в историю Бандитского Петербурга. Ее настоящее имя было Шейндля Сура Лейбова Соломониак. Семейка у Шейндли была, прямо скажем, не особо законопослушной – Золотая Ручка росла в среде, где скупка краденого, контрабанда, сбыт фальшивых денег считались обычным делом. Ее старшая сестра Фейга тоже была воровкой, сменившей трех мужей, но до Соньки ей, конечно, было далеко. В 1864 году Шейндля вышла замуж в Варшаве за некоего Розенбада, родила от него дочь Суру-Ривку и тут же бросила мужа, обокрав его на прощание. С неким рекрутом Рубинштейном она бежит в Россию, где и начинаются ее головокружительные сексуально-уголовные похождения. В январе 1866 года ее первый раз хватает полиция города Клина по обвинению в краже чемодана у юнкера Горожанского, с которым она познакомилась в поезде. Сонька выкрутилась, сказав, что чемодан прихватила по ошибке, и направилась в Петербург, где обчищала дачи аристократов вместе со своим любовником Михелем Бренером. Именно в это время Золотая Ручка делает первые попытки создать целую бригаду воров, для чего привозит в Питер известного вора Левита Сандановича. Судя по всему, именно в Петербурге был изобретен знаменитый способ гостиничных краж, получивший название «С добрым утром». Метод был прост – красиво одетая, элегантная Сонька останавливалась в лучших отелях города, тщательно изучала планы номеров, присматривалась к постояльцам… Надев войлочные туфли, она ранним утром проникала в номер намеченной жертвы, начинала искать деньги и драгоценности. Если постоялец просыпался, Шейндля делала вид, что ошиблась номером, смущалась, краснела, пускала в ход свои сексуальные чары – для дела могла и переспать с жертвой, причем занималась любовью искренне и, что называется, с выдумкой и огоньком… Украденные драгоценности сбывались ювелиру Михайловскому, который переделывал их и сбывал. (Впоследствии в Питере широко распространится способ воровства с отвлечением жертвы на секс – этот метод получит название «хипеса». «Хипесники» обычно работали парами – женщина приводила клиента к себе в комнату и ублажала его в кровати, а ее партнер («кот», следящий за интересами своей «кошки») шарил по карманам оставленной где-нибудь в прихожей одежды. «Кошки» – хипесницы часто наживали большие деньги. Знаменитая питерская хипесница Марфушка сумела к началу XX века скопить солидный капитал в 90 000 рублей, ее коллега Сонька-Синичка, «работавшая» примерно в то же время, остановилась на сумме 25 000 и открыла модную мастерскую. Красавица-хипесница Петрушкина усовершенствовала метод – использовала дрессированных собачек для подачи лаем сигналов своему «коту». Попадались «хипесники» обычно из-за ссор во время дележа добычи – обиженные на своих партнеров «кошки» с чисто женской логикой часто «стучали» на своих поделыциков в полицию.)

Однако вернемся к Соньке. В 1868 году она ненадолго уезжает в Динабург, где выходит замуж за старого богатого еврея Шелома Школьника, однако вскоре бросает его ради своего любовника Михеля Бренера и его брата Абрама (похоже, что Золотая Ручка спала одновременно с обоими братьями). Вообще, иной раз просто непонятно, как, ведя такую активную (чтоб не сказать сильнее) половую жизнь, Сонька еще и находила в себе силы воровать – крепкая, судя по всему, была дама… В 1870 году Шейндля крупно «засыпалась» в Петербурге и еле успела сбежать из приемного покоя Литейной части, оставив полицейским изъятые вещи и деньги, – кстати, с полицией она «решала вопросы» часто опять-таки «чисто по-женски». Поняв, что в столице она уже несколько примелькалась, Золотая Ручка отправляется в большое «международное турне». Она посещает чуть ли не все самые крупные города Европы, выдавая себя за русскую аристократку – ей это не сложно было сделать – она прекрасно одевалась и свободно владела немецким, французским, польским языками (не считая, естественно, русского и идиша). Она знакомилась с разными богатыми дураками и обворовывала их, когда они, утомленные сексом, засыпали, а если клиент попадался очень крепкий или очень противный, усыпляла его специальным порошком. В 1871 году она выходит замуж за известного железнодорожного вора Михеля Блювштейна – румынского подданного, чьи родители жили в Одессе (кстати, одесситкой Сонька никогда не была, но в этом солнечном городе появлялась часто. Как, впрочем, и в других крупных городах). От этого замужества у Золотой Ручки родилась дочка Табба, но сам брак вскоре распался, потому что Блювштейн постоянно застукивал жену то с каким-то бароном, то с графом, а то и просто с приглянувшимся нищим офицериком, с которого и взять-то было нечего, что особенно раздражало супруга.