Юн Чжан - Дикие лебеди

Подобно большинству китайских городов, Исянь был построен как крепость. Его окружали возведенные в эпоху Тан (618–907 гг.) зубчатые стены толщиной в шесть и высотой в девять метров, с шестнадцатью караульными башнями, поставленными на равном расстоянии друг от друга, и такие широкие, что по ним можно было без труда проскакать верхом. В город вело четверо ворот (по четырем сторонам света), защищенных снаружи еще одними внешними воротами, а опоясывал все эти укрепления глубокий ров.

Главной городской достопримечательностью считалась высокая, богато украшенная башня из темно — коричневого камня, построенная в VI веке, когда в эти края пришел буддизм. По ночам с башни раздавался колокольный звон — так отмечали время, а порой и предупреждали о пожарах и наводнениях. Исянь был процветающим торговым городком. На близлежащих равнинах выращивали хлопок, кукурузу, гаолян, сою, кунжут, груши, яблоки и виноград. На пастбищах и холмах к западу от города крестьяне выпасали овец и крупный рогатый скот.

Мой прадед, Ян Жушань, родился в 1894 году, когда император еще правил Китаем и жил в Пекине. У власти стояли маньчжуры, потомки тех, что завоевали Китай в 1644 году. Яны были ханьцами, то есть этническими китайцами; они переселились на север от Китайской стены в поисках лучшей жизни.

Ян Жушань был единственным сыном в семье. Родители окружили его особой заботой, так как лишь сын мог сохранить фамилию, передав ее детям. В противном случае род прерывался, и, согласно китайским верованиям, совершалось величайшее преступление по отношению к предкам. Моего прадеда отдали в хорошую школу. Впоследствии ему предстояло сдать экзамены на чиновничью должность — в те времена главный предмет мечтаний большинства китайских мужчин. Должность давала власть, а власть — деньги. Без власти и денег невозможно было оградить себя от чиновничьих поборов и произвола. В стране царило беззаконие: суд был пристрастен, жестокость возведена в обычай и ничем не ограничена. Чиновник, обладавший властью, воплощал собой закон. Только став мандарином, человек незнатного происхождения мог вырваться из этого круга несправедливости и страха. Отец Яна решил, что не допустит, чтобы сын стал валяльщиком войлока, как он сам, и посвятил жизнь и свою, и всей семьи воспитанию наследника. Женщины брали надомную работу у местных портных и засиживались над шитьем до глубокой ночи. Из экономии они до предела прикручивали фитилек в масляных лампах и нещадно портили себе зрение; костяшки пальцев распухали от изнурительной работы.

По существовавшему обычаю, прадеда моего женили рано — в четырнадцать лет — на женщине старше его шестью годами. Считалось, что в обязанности супруги входит также и воспитание мужа.

Судьба его жены, моей прабабки, была типичной — в то время так жили миллионы китаянок. Происходила она из рода кожевников по фамилии У. Так как семья ее не отличалась ни образованностью, ни высоким социальным положением, а ее угораздило родиться девочкой, ей даже не дали имени. Как вторую дочь в семье, ее просто называли «девочкой номер два» (эр — ятоу). Отца она потеряла во младенчестве и росла у дяди. Когда ей было шесть лет, дядя как — то обедал с приятелем, чья жена была беременна. За обедом мужчины договорились, что, если родится мальчик, детей поженят. До свадьбы молодые ни разу не виделись. Любовь считалась делом чуть ли не постыдным, позором для семьи. И не потому, что находилась под запретом — в конце концов, в Китае существовала освященная веками традиция романтической любви; у девушек и юношей просто не могло быть случая полюбить друг друга: встречи до брака считались безнравственными, а кроме того, на супружество смотрели прежде всего как на долг, как на союз двух семей. Влюбиться можно было, если повезет, после свадьбы.

В четырнадцать лет мой выросший в четырех стенах прадедушка был еще ребенком. В первую брачную ночь он не пожелал взойти на супружеское ложе, лег в спальне у матери, и пришлось перенести его к невесте уже спящим. Но хотя он был избалованным мальчишкой, который даже одеться не мог сам, по словам жены, он уже знал, как «сеют детей». Моя бабушка родилась через год после свадьбы — в пятый день пятой луны, в начале лета 1909 года. Ей повезло больше, чем матери, потому что ей дали имя — Юйфан. Юй, то есть «яшма», — родовое имя всех потомков семьи в бабушкином поколении, а фан означает «душистые цветы».

Мир, в который она пришла, был совершенно непредсказуем. Маньчжурская династия, правившая Китаем больше двухсот шестидесяти лет, быстро теряла свое влияние. В 1894–1895–м годах Япония нанесла Китаю сокрушительное поражение и захватила часть Маньчжурии. В 1900 году восемь иностранных держав, подавив националистическое боксерское восстание (Боксерское восстание произошло в Северном Китае в 1899–1901 гг. Начато тайным обществом Ихэтуань («Общество справедливости и согласия»). Подавлено войсками Японии, Германии, Великобритании, Франции, США, Италии, Австро — Венгрии и России.), частично оставили свои войска в Маньчжурии, частично — у Китайской стены. В 1904–1905–м годах в маньчжурских степях шла жестокая война между Японией и Россией. Победа превратила Японию в главную боевую силу региона. В 1911 году пятилетний император Пу И был свергнут, и Китай стал республикой, которую на короткое время возглавил харизматический лидер Сунь Ятсен.

Новое республиканское правительство вскоре пало, и страна раздробилась на уделы. В Маньчжурии, на родине последней династии, усилились антиреспубликанские настроения. Иностранные державы, особенно Япония, стали открыто посягать на маньчжурские земли. В результате все общественные институты пришли в упадок, наступило безвластие, люди утратили моральные ориентиры. Многие пытались пробиться наверх, подкупая местных владык дорогими подарками: золотом, серебром, драгоценностями. Мой прадедушка был не так богат, чтобы купить себе теплое местечко в каком — нибудь большом городе, и к тридцати годам добился лишь чиновничьей должности в полицейском участке родного захолустного Исяня. Но у него были большие планы на будущее. И настоящее сокровище — дочь.

Моя бабушка была красавицей с овальным лицом, румяными щеками и светлой кожей. Длинные блестящие волосы она заплетала в косу, достававшую до пояса. Бабушка умела держаться скромницей (когда того требовали обстоятельства, то есть почти всегда), но под внешним спокойствием скрывался порывистый нрав. Она была небольшого роста — примерно метр шестьдесят — стройная, с покатыми плечами, что считалось верхом изящества.

Главным же ее достоинством были крошечные ножки, называемые по — китайски «золотыми лотосами длиной в три цуня» (сань — цунь — цзинь — лянь, цунь — китайская мера длины, примерно 3,3 см.). Это значило, что при ходьбе она напоминает «нежный ивовый побег, овеваемый весенним ветерком», как говорили китайские ценители женской красоты. Вид женщины, покачивающейся на крохотных ножках, должен был пробуждать в мужчине желание — отчасти потому, что ее хрупкость вызывала у него стремление защитить ее. Ноги бабушке забинтовали в двухлетнем возрасте. Ее мать, ходившая на таких же ножках, сначала спеленала ей ступни шестиметровым куском белой ткани, подогнув все пальцы, кроме большого, под подошву, потом придавила ногу в подъеме камнем, чтобы сломать кости. Бабушка кричала от страшной боли, умоляла мать перестать, и той пришлось заткнуть ей рот матерчатым кляпом. Не выдерживая мук, бабушка несколько раз падала в обморок.

Этот процесс продолжался несколько лет. Даже сломанные ступни следовало держать забинтованными день и ночь, потому что без повязки они сразу начали бы срастаться. Годами бабушка жила в состоянии непрестанной, изнуряющей боли. Когда она умоляла мать разбинтовать ноги, та плакала и говорила, что небинтованные ноги сделают ее несчастной и что это делается для ее же блага.

В те времена, когда женщина выходила замуж, семья жениха прежде всего проверяла, какие у нее ноги. Большие, то есть нормальные, ноги были губительны для репутации всего дома. Свекровь приподнимала край длинной юбки невесты и, если ступни оказывались длиннее четырех цуней, с презрением срывала юбку и отходила в сторону, оставив невесту под критическими взглядами гостей, глазевших на ее ноги и отпускавших оскорбительные замечания. Порой мать, сжалившись над дочерью, разбинтовывала ей ступни; но когда девочка вырастала и сталкивалась с презрением в семье мужа и осуждением общества, то винила за слабость мать.

По преданию, обычай бинтовать ноги был введен тысячу лет тому назад одной из императорских наложниц. Дело было не только в том, что вид женщины, хромающей на крошечных ножках, казался мужчинам привлекательным, — им также необычайно нравилось играть с забинтованными ножками, неизменно обутыми в шелковые вышитые туфельки. Ведь даже повзрослев, женщины не могли снять повязки, потому что тогда ступни сразу начинали расти. Дозволялось только, ослабив бинты на ночь, надеть туфли на мягкой подошве. Мужчинам редко доводилось видеть ножки босыми — они обычно бывали покрыты струпьями и без бинтов источали дурной запах. Я с детства помню, как бабушку вечно мучили боли. Когда мы возвращались домой с покупками, она сразу же опускала ноги в таз с горячей водой, вздыхая с облегчением. Затем она принималась обрезать кусочки омертвелой кожи. Болели не только сломанные кости, но и подушечки пальцев с вросшими в них ногтями.