Василий Песков - Окно в природу-2003

Да, животные музыку чувствуют. Летчик с Севера написал нам о том, что его собака начинала «подпевать», как только слышала песню «Валенки» в исполнении артистки Руслановой. Известны случаи, когда домашние гуси подходили к поющим людям. Медведи, по рассказам охотников, наслаждаются звуками, дергая когтями отщепы на сваленных ветром деревьях. Пишут, коровы увеличивают надои, если им проигрывать спокойные мелодии.

Набралось порядочно писем о змеях. Петр Матвеевич Деркач из Владикавказа пишет: «С двумя ребятишками - сыном и племянником - пошел я купаться. Недалеко от озера, в мелком, солнцем прогретом бочаге, увидели мы, как ловил головастиков ужачок. Величиной он был с половину карандаша, а головастики - с муху. Эта охота очень нас занимала. Головастики были, видимо, обычной для него добычей. И вдруг откуда-то появились две лягушки. Одна на ужачка прыгнула. Не думаю, что лягушки заступались за головастиков. Просто ужак им, наверное, был неприятен, и они неприязнь свою показали, благо извечный враг их был маленький».

А вот случай, когда в роли охотника выступает гадюка. «В выходной день мы отправились в лодке вниз по Днепру, - пишет из Днепропетровска Людмила Дмитриевна Гудкова. - Мужчины сели налаживать удочки, а мы с подругой пошли от реки по заросшей деревьями балке. И вдруг слышим встревоженный гвалт множества разных птиц. Причина беспокойства их обнаружилась сразу: на ветке дерева висела, примериваясь, как достичь другого сука, большая, серого цвета с темным узором змея. Тело ее ниже головы было вспучено - видимо, проглотила птенца и теперь, сопровождаемая проклятьями птиц, с ловкостью акробата спешила спуститься вниз. Наше появленье змею испугало - не сумев дотянуться до нижней ветки, она сорвалась и упала в траву. Но мы поняли: не пострадала. Однако ползти ей с «шишкой» на шее было непросто - птицы вновь стали пикировать на обидчицу, и она, хотя и с трудом, скрылась в зарослях».

И в заключение - интересное свидетельство о кошке, успешно ловившей змей. Письмо из Саратова прислал Р. А. Житенёв. «Жил я с бабкой и дедом в селе Беленьком у самого берега Волги. В доме развелись мыши, и мы приютили котенка, выросшего в большую серую кошку. Мыши по мере ее взросленья перевелись, но кошка ходила ловить их за наш огород и частенько на пороге выкладывала свою добычу. А однажды появилась в избе со змеей. Дедушка, увидев Мурку, закричал: «Брысь, брысь!» Кошка, видимо, ожидавшая похвалы, смущенно выпустила змею из зубов, и та, сильно покалеченная, все же успела шмыгнуть под печь, где у бабушки хранились кочерга и ухваты. Попытались змею выдворить из убежища, но она не показывалась. Тогда я, приласкав кошку, принес ее в дом. Видя, как мы заглядываем под печь, кошка поняла, чего мы хотим. Она долго глядела, прислушиваясь, в темную щель, но вот хвост ее стал подергиваться, и она поползла под печь. Мы услышали возню, громыханье ухватов, и вот Мурка появилась с гадюкой в зубах. Одного этого случая было довольно, чтобы удивиться и восхититься отвагой кошки. Но спустя несколько дней Мурка вновь появилась во дворе опять со змеей. А потом мы устали ее добычу считать. Как отвадить кошку от опасного промысла, мы не знали.

Однажды кошке не повезло. Выскользнувшая из зубов гадюка долбанула ее в морду чуть ниже глаза. У кошки хватило сил змею растерзать, но сама она куда-то исчезла. Мы мысленно ее похоронили. Но через три недели она откуда-то появилась, похожая на скелет. Дед, разглядывая Мурку, сказал: «Где-то лечилась травами. Собаки травы такие знают. И она тоже, наверное, нашла». Я же подумал, что кошке досталась несмертельная доза уже частично израсходованного «вхолостую» яда.

На дедушкиных уловах рыбы кошка быстро поправилась и просто нас огорошила, снова появившись однажды во дворе со змеей... Не помню, сколько лет Мурка у нас прожила. Котят от нее соседи разбирали с великой охотой. Но никто из потомства кошки страстью змеелова не обладал. Для меня и сейчас, уже кое-что знающего о животных, остается загадкой: почему у Мурки была эта страсть и как удавалось ей побеждать в многочисленных схватках со змеями? Забыл сказать: ужей наша кошка не трогала. Однажды на глазах у меня возле навозной кучи за нашим сараем она увидела ужака и равнодушно от него отвернулась».

Наблюденья людей бывалых. Мой друг Лев Грехов из Котельнича пишет: «На охоте озадачен был следом норки, уходившим от воды в лес. Места эти я хорошо знаю. Пройдя некоторое расстояние, увидел много таких же, но уже старых следов. Все они тяготели к известной мне в самом глухом углу леса барсучьей норе, и я прямиком к ней пошел. Сомнения не было: норка жила в норе и на охоту к воде ходила отсюда. Хорошо известно: в барсучьих норах (неброшенных!) часто поселяются лисы. Но норка... Охотничий сезон был в разгаре, и я без труда отловил сожителя барсуков, обладавшего ценным мехом».

А в рассказе геофизика Зиновия Владимировича Горелика (Киев) речь идет о пищухах, называемых «сеноставками» за то, что на зиму они запасают копенки сена. «Мы работали в горной части Хакасии. Однажды вечер застал нас на склоне горы. Надо было немедля поставить палатки. Было довольно сыро, и под брезентовый пол палатки для девушек экспедиции постелили мы сено, экспроприированное на время у симпатичных зверьков.

Среди ночи нас, обитателей «мужской» палатки, разбудили крики испуга и визг в «женской» палатке. Мы приготовились к встрече с самим «хозяином тайги», но узнали нечто совсем иное. Разбужены девушки были возней и толчками под брезентовым полом палатки. Мы посветили фонариком - сеноставки! Оказалось, зверьки, озаботившись грабежом, не дожидаясь рассвета, решили вернуть свое сено. Мы нашли это вполне справедливым и немедленно, чтобы успокоить наших сотрудниц и сеноставок, вернули зверькам все до последней былинки. Вспоминаю это с улыбкой, как яркое проявленье инстинкта защиты своего кровного».

На этом поставим точку, оставив кое-что про запас. Пополняйте его! Наблюдайте, вспоминайте, что видели интересного. И пишите!

О грызунах: для семейства мышей - на всю зиму, для нас же - на вечер.

Имею дурную привычку читать в постели. Иногда это помогает быстро уснуть, иногда же - наоборот. И тогда нужны какие-то средства. Их два: таблетка или, как я называю, «ночная молитва».

Как немец всю жизнь ходит в одну пивную, так и я за сорок три года жизни в Москве хожу в один лес. Иногда кажется, что знаю в нем каждое дерево, каждую тропку, поляну, заметные пни, муравейники. Лес этот - пространство между шоссе на Киев и на Калугу. Я называю его «Моя Месопотамия». (Настоящая лежит между реками Евфратом и Тигром.)

Ходить в этот лес я начал, когда со станции метро «Юго-Западная» попадал на пшеничное поле. Сбоку шоссе, а тропинка по полю вела в деревню Тропарево, теперь уже давно Москвой поглощенную. По Киевскому шоссе на автобусе еду до деревеньки Картмазово. Тут начинается мой воскресный маршрут. И все, что я видел на нем, вспоминать так приятно, что это стало средством против бессонницы.

Вспоминаю сразу деревню Картмазово, состоящую из одной улицы. Тут в каждом доме - знакомые. С одним поздоровался, с другим поговорил о «текущем моменте», третий зовет на крылечко к тарелке с крыжовником, четвертый тоже любит природу и выносит на ладони жучка, уверенный, что я должен его хорошо знать. Старушка в крайнем дворе (царствие ей небесное!) всегда говорила: «Пошел... Ну, иди, иди с Богом».

Я помню, как в Картмазове устанавливали памятную доску с именами погибших в войну. Вокруг нее посадили четыре елки. Были они мне как раз по плечо. Теперь разглядываю шишки на них, задрав голову, - огромные дерева! Время с годами чувствуешь остро: не бежит, а летит.

За деревней был луг. Весной над ним всегда с криком «чьи вы?!» летали чибисы. Сейчас не верится даже, что луг тот был - все застроено трехэтажными домами богатых людей. Дома стоят теснее, чем избы в деревне. Этот «Вавилон» тщеславия и безвкусицы заставляет обойти его стороной. Скорее, скорее в лес!

В лесу с высокими соснами чувствуешь себя, как в храме. Хор зябликов сопровождает весною. Осенью верещат на рябинах дрозды. Стучат дятлы. В ноябре низко, не боязливо летают над лесом вороны - запоминают, где что лежит, пока не засыпало снегом. Однажды в этом лесу вниманье привлек странный сучок на знакомой березе. Вгляделся - сова! Вытянулась в струнку возле ствола, уши кверху - сучок! А там, где тропинка кончается перед новой опушкой, летом мы как-то встретились с бабкой-грибницей. На ногах кирзовые сапоги, на руке, где носят обычно часы, - компас. В корзине поверх сыроежек и подосиновиков лежали три мухомора. «Едите?» - без удивленья спросил я бабку. «Ем!» - ответила она с вызовом. Мы побеседовали. Старуха рассказала, как варит она мухоморы, а я вспомнил встречу с лесниками в Германии, демонстративно они клали в котел мухоморы, и я тогда впервые узнал: кипячение разрушает яд у многих грибов. (Но только не у бледной поганки!)