Иоанна Хмелевская - Шутить и говорить я начала одновременно

Убедили наконец, девушка после двухчасовых уговоров решилась, подошла к окну и выглянула...

И именно в эту секунду, рассказывала Ханя, из-за угла дома появились три фигуры в простынях, с горящими фонариками в руках. Девушки для смеха отправились попугать команду соперниц.

То, что произошло потом, превосходит всякое понятие. Отскочив от окна, жертва нечистой силы забилась в припадке. Скорчившись в углу, она тряслась всем телом и беспрерывно выла на одной ноте на букву "у". Пришлось вызывать «скорую помощь», девушку увезли в больницу. Нет, в сумасшедший дом она не попала, как-то выкарабкалась, но на три недели команда лишилась спортсменки. А главное, теперь ее уже ни за что не удавалось переубедить. Клинический пример действия закона случайности.

Тут я не буду упоминать об экзамене по истории польской архитектуры, конспекты к которому так хорошо спрятала Тереса. Об этом я рассказала в «Детстве».

Говоря о моих студенческих годах, с сожалением должна констатировать, что использовала их не на всю катушку, о чем жалела всю жизнь. Множество интереснейших событий прошло мимо меня. Ничего не поделаешь, пришлось разрываться между занятиями и ребенком, на прочие мероприятия не оставалось времени. Но высшее образование я получила, невзирая на все трудности, никаких академических отпусков не брала, все экзамены сдавала в срок, никакими послаблениями не пользовалась. Кстати, могу довести до сведения всех желающих, что библиотека в нашей Академии была самым студеным местом в Европе, после двухчасового сидения в ней палящий зной варшавских улиц казался приятным и желанным.

В те годы в польских высших учебных заведениях существовали два этапа обучения: инженерный и магистерский, не знаю, как сейчас. Чтобы получить диплом инженера, достаточно было проучиться три с половиной года, для получения звания магистра надо было учиться еще два. Причем не обязательно сразу после окончания инженерного курса, можно было сделать перерыв, поработав по специальности несколько лет. Если бы я была девушкой, лишенной семейных и материнских забот, я непременно стала бы учиться на магистра.

И так, чудо, что мне удалось дотянуть до диплома. Правда, проектант из меня вышел тот еще, но ведь по внешнему виду этого никто не скажет...

Итак, дотянула я до диплома, и мой диплом принялись защищать друг от друга дедуля Мончанский и профессор Капринский, тогда еще доцент. Мне поставили четверку, а может, даже четверку с плюсом, и принялись уговаривать продолжать учебу на магистерском курсе, но этого я не могла себе позволить. Жизнь заставляла быстренько выходить на работу, чтобы зарабатывать деньги. Потом, оглядываясь назад, я пришла к выводу, что поступила правильно, ограничившись получением диплома инженера. Будь я магистром, мне и в самом деле пришлось бы утопиться в Сене после того, как я увидела часовенку в Орли...

О часовенке в Орли я напишу в третьем томе своей «Автобиографии». А если забуду, что маловероятно, очень прошу напомнить мне.

Мои жилищные условия оставляли желать лучшего. Спасала нас маленькая комнатушка для прислуги с выходом на кухню, где спали мои родители. Громадной допотопной супружеской кровати только там и было место, эту махину нельзя было показывать людям. И когда вечером родители удалялись к себе, комната оставалась в распоряжении моей семьи. Втроем мы там помещались, но ведь к нам постоянно приезжали Люцина, Тереса и бабушка и оставались на несколько дней. Бог мой, где же они спали? Бабушка надолго задерживалась, дорвавшись до внука. Тереса появлялась на праздники и в воскресенья. Люцину из Катовиц перевели в Варшаву и дали шестиметровую комнатенку на Обозной, но жить там было невозможно. В комнате батарея центрального отопления грела так, что ее хватило бы на костел средних размеров, так что Люцине приходилось сбегать к нам.

По целым дням меня не было дома – лекции, семинары, библиотека. Появлялась я к вечеру и садилась за платную халтуру. Ежи, мой сын, спал в кроватке, муж на диване, а я со своей огромной чертежной доской размером А1 занимала круглый раскладной стол посередине комнаты, так что никому больше нельзя было пройти по комнате. Тем более что лампочки под потолком не хватало, мне приходилось устанавливать дополнительную настольную лампу. Под нее я подкладывала два польско-русских словаря и четырехтомник произведений Маркса-Энгельса. Очень неудобно располагалась розетка, провода к ней тянулись через всю комнату. Разложив доску и наладив освещение, я прикрывала яркую лампу газетами, чтобы свет не бил в глаза мужу и сыну, и усаживалась за чертежную доску. Все устройство держалось на соплях, я даже старалась не дышать за работой.

Мой отец, как известно, был человеком чрезвычайно рассеянным. Как-то вечером, покормив его, я быстренько мыла в кухне посуду. Горячей воды у нас тогда еще не было, приходилось нагревать воду на плите и посуду мыть в большом тазу. Отец спустился в подвал за углем. Дверь за собой захлопнул, вернувшись с углем, позвонил. Я как раз тащила таз с грязной водой, собираясь вылить ее в унитаз. Услышав звонок, оставила таз на пороге кухни и бросилась открывать дверь. Тут в комнате заплакал сын, я метнулась к нему, взяла на руки. Вспомнив о тазе с водой, громко крикнула отцу:

– Папа, вылей воду из таза! Отец заглянул в комнату:

– Из какого таза? – с готовностью поинтересовался он.

Я чуть не выронила сына из рук. Езус-Мария, отец уже с полчаса как пришел, ходил по квартире, курсировал между кухней и ванной и вынужден был несколько раз перелезать через громадный таз. И не заметил его!

Успокоив сына и поставив на место таз, я уселась за работу. В комнату вошел отец и направился к письменному столу.

– Папочка, осторожно, у меня все тут еле держится!

– Я осторожно пройду, – заверил меня отец, зацепился ногой за один из удлинителей, и все мое устройство рухнуло. Я еле успела подхватить лампу. Отец огорчился, глядя на нанесенный мне ущерб, помог все привести в порядок и удалился. Через минуту он опять вошел.

– Папочка, умоляю тебя, осторожней, а то опять все свалишь!

– Нет, нет, теперь уж я пройду по стеночке, – ответил отец, наподдал Маркса ногой, и все сооружение опять рухнуло. Опять мы с отцом восстановили порядок, и отец ушел.

Когда он вошел третий раз, я не выдержала.

– Папа, скажи мне, что ты ищешь?!

– Не беспокойся, сиди работай, я сам найду, – ответил отец и своротил чертежную доску. Отец растянулся на полу, газета слетела на ребенка. К счастью, ни ребенок, ни муж не проснулись. Я сложила оружие, махнула на работу рукой и легла спать.

Вообще-то все годы студенчества я жутко недосыпала, спать мне хотелось всегда и везде. Ложилась я поздно, случалось, и часа в два ночи, потому что только ночью можно было спокойно поработать, а вставать приходилось в шесть. Этого требовал ребенок, кормили мы его по жесткому расписанию. Правда, на третьем курсе стало немного легче, теперь только две лекции в неделю начинались с восьми утра, в те дни, когда третьей парой была история советской архитектуры. Вот, еще и тут мне от нее доставалось... На этой самой третьей паре у меня разыгрывалась жуткая мигрень. Голова просто раскалывалась, у профессора на кафедре вдруг вырастала вторая голова, и вообще перед глазами все плыло. Меня била дрожь. Вернувшись домой, я проглатывала три порошка от головной боли и заваливалась спать. Спала два часа мертвым сном, и тут уж меня тоже ничто не могло разбудить. Мать могла дудеть в трубу, ребенок – поджечь дом, я бы не отреагировала. Через два часа я просыпалась свежая и бодрая, как подснежник. Видимо, с тех пор во мне зародилось твердое убеждение в том, что вставать рано – чрезвычайно вредно для здоровья.

Надоедливую монотонность тяжкого существования нарушали краткие летние выезды на отдых. В сентябре, после окончания мною первого курса мы с мужем отправились отдохнуть в Мендзылесье. Отправились вдвоем, оставив восьмимесячного сына моей матери, бабушке и Люцине, спасибо им. Правда, оказалось, что окно нашей комнаты в доме отдыха выходит прямо на ручеек, вытекающий из сортира, но погода стояла прекрасная, и нас никто не заставлял сидеть дома. По целым дням мы пребывали на свежем воздухе и, пожалуй, были довольны жизнью.

Прошла неделя беззаботной жизни. Вечером мы вернулись с прогулки в горы очень довольные, хотя муж и умудрился скатиться со склона. Возможно, немного было в том моей вины, так как я попросила его нарвать орехов, а куст лещины рос очень неудачно – на крутом склоне горы. Вернулись мы, значит, вечером в свой дом отдыха и узнали, что нам пришла телеграмма. Нет, самой телеграммы не было, просто приходил почтальон и не застал нас. Сейчас вечер, почта уже закрыта, но почтовый служащий живет здесь неподалеку.