Отар Кушанашвили - Эпоха и Я. Хроники хулигана

Я летел в Киев, город, придуманный для эпикурейства и сладостного мучительного самоанализа. Летел сниматься в шоу Анастасии Заворотнюк, кисейной барышни бесспорного обаяния. Из-за снежного карнавала я просидел в самолете безвыходным образом четыре часа. Но в сочувствии и реабилитации не нуждаюсь, ибо, смотрите начало, я устроен по-другому, я хитрый, даже во время такого казуса я научился моделировать собственную вселенную и украшаю ее только хорошими мыслями.

На этот раз эта конструкция держалась на Леше Юдине, украшении города Киев, с которым я вожу хлеб-соль уже пятьсот лет. Фигуристо выражаясь, он денди с замашками пижона. Леша Юдин любит видную девушку Эллину, и он делает все, чтобы стать важным человеком, потому что Эллина, как всякая наша любовь, высочайшего класса барышня и ей надо соответствовать. Когда в его стране, которую любим неистово и мы, политика превращалась в масскульт, он налаживал отношения собственной головой и с людьми, у которых есть голова (простите, что я нахальным образом себя к таковым причисляю). Он не позволил втянуть себя в стаю, дерущую глотки на площадях, он вставал и шел на работу, знавая, как и я, времена, когда бумажник был тонким, как у статиста. Леша политику считает марким делом, а Леша мараться не хочет. Он хочет детей и высокооплачиваемую работу. Второе есть, за первым не заржавеет.

Тут надо отметить, что Леша никого не осуждает, хотя вечером, когда после, разумеется, блестящих съемок мы пили винцо, сказал мне, что политика – это «мастерство двухкопеечным мыслям придать сумасшедший размах». Нефть, газ, налоги – это очень важно, но нет ничего важнее маминого ворчания, голубоглазой андрогинности Патрисии Каас, рассвета в горах или на море. Мы сошлись с Лешей на том, что не готовы посвящать свою жизнь спорам о налогах. Когда вы будете читать про Украину и смотреть про Украину, дескать, вся она, вплоть до карапузов, помешана на политике, вспомните про аполитичного парня Лешу Юдина, который на митинг не пойдет, он пойдет на работу, чтоб было с чем прийти на свидание к девушке, чтобы девушка гордилась им, та самая девушка, от которой он хочет толстых и румяных детей. Я второй день вспоминаю про это, обнимаю своих толстых и румяных детей и улыбаюсь, ничтожный я, аполитичный человек.

Певица Эми Уайнхаус – певица крупная, правда, – утверждает, что ей на все насрать.

Которому насрать, бэби, – ТАК не поет. Либо ты дура с золотым голосом.

Я, Мой друг и девушка – я в такой коллизии не участвовал. Но вот что я вам скажу: у меня нет и не было таких друзей и девушек, при которых такая ситуация была возможна.

Все как один твердят, что гомосексуализм – или игра в гомосексуализм – помогают карьере. Но мне так и не удалось это проверить. И надеюсь, не удастся.

Я слыву умным, но до сих пор не понимаю строчки Бродского: «Я слышу не то, что ты мне говоришь, а голос». При этом я знаю, что Б. Моисеев вообще не знает, кто такой Бродский.

Если говорить о типажах… Я убежден, что Сиенна Миллер (актриса такая), неправдоподобно красивая, – мой тип, она б любила меня и ценила. Это вам не Оля Фролова или Ира Тонева, просравшие меня.

Однажды я не приехал на съемки «Модного приговора» на Первом, где снимался Григорьев-Аполлонов. Я уж не помню, что помешало. Не проходит дня, чтоб я об этом не жалел. Х… бы с программой! Подвести товарища – низость.

Айзеншпис мне втолковывал: научись п**деть (имелось в виду: врать). Научишься – больше ничему учиться не придется. Теперь это называется искусством, между прочим. Спросите у Волочковой.

Я вот, например, испытывал настоящее счастье. То есть испытываю. Каждое утро. Каждое раннее утро.

Моя мама всегда смешила людей. Мне было неловко, когда над ней смеялись. Теперь я понимаю, что я был ублюдком. Стыдно до слез.

Я рад, что знаком с Сашей Чуевым: другой бы все испортил, он практически мой эквивалент в младости.

Я, будучи песчинкой в мироздании, тем не менее украшение цивилизации. Я, увы, не Валерий Гергиев, не Башмет и даже не Роналдо. Я знаменит водянистым стилем письма, сентиментальными пристрастиями и любовью к ТАКЕ ТНАТ, чьи баллады я и впрямь полагаю чудодейственными.

С 5 до 9 утра я ходячий абсурд, потому что абсолютно счастлив.

В 9 утра я включаю телефон, и какой-нибудь мутный звонок настроение испортит беспременно. Люди неизменны, они неизменно проигрывают битву с повседневностью, если вообще кто-то бьется.

И все бегут к Отарику, сердцеведу № 1, придумавшему (так думают) формулу согласия с человеческой долей.

А по мне возможности быть человеком – это долг, с которым не спорят.

Мне приходится с собой жить, you know, при моем-то чувстве трагического, при моих ежеутренних параксизмах кризисов веры в себя и в людей и при ночной уверенности, что нет счастия на белом свете.

Все трудности – от того, что я искренне полагаю, что «мирозданье – лишь страсти разряды», и со страстью такой живу, чуть не сказал «сею», но испугался пошлости.

Всю карьеру свою я не боюсь морщин, я боюсь, что глаза потухнут, что меня станут устраивать рамки нормы, что я перестану испытывать непередаваемые ощущения даже от смешной «Metallica».

Я стал более-менее чутким транслятором времени и его музыки, понтов, словаря.

Человек – неуязвимое звено эволюционной цепочки, и я – лучшее тому подтверждение.

Главный критерий, он же детский, если по-честному, – «нравится не нравится».

Я ездил с улицы Героев-Панфиловцев (Тушино) на улицу 1905 года, в «Московскую правду»; я был специальным парнем, что все: три года я носил одну и ту же одежонку, казался себе чертовски обаятельным. Патлатый и с плеером, а в плеере – «ТАКЕ ТНАТ».

Мне от полноты чувств-с хотелось им подпевать, но хватало ума просто идиотски улыбаться.

Пацаны всегда заботились обо мне. То Pray, то EVRETHING CHANGES выдадут, обнаруживая страсть к мармеладным мелодиям.

Это не увлечение гомоэротичного характера, это правильное употребление времени и правильный выбор, и когда вы послушаете BACK FOR GOOD – само искусство! – поймете, отчего я всегда верю в Приятное. Оно – Приятное – не дополнительное, оно – Главное в моей исполненной неисмаловских проблем жизни.

Величие TAKE THAT (далее ТТ) кроется в том, что они рассматривают жизнь как источник радости, вот чего не понять критику Б. Барабанову.

Гари Барлоу сочиняет пьесы о том, как нет смысла ни в чем, если тебя не любят. Как любовь делает тебя по-великому великодушным, почти святым, а отсутствие любви – ущербным.

Бестрепетность и трепетность там же, где бестрепетность, – немалая часть доблести ТТ.

Гари Барлоу и К, но ГБ в первую голову умеют делать две вещи: сочинять и сочинениями сообщать отменное настроение, даже когда жизнь трижды в день к тебе жестока.

Предгрозовой воздух ожесточенного расставания – вы им дышали? Гари Барлоу и дышал, и написал об этом, порой выделывая такие вибрато и фиоритуры, влюбляющие в жизнь, что я даже в Цекало влюблялся!

Барлоу совершенно гениально работает с таким вечным качеством публики, как сентиментальность.

Вот у кого, а не у поденщиков шоколадных, след Билану покупать пьесы!

ТТ символизируют бьютифул лайф, где на первом месте душевный peace. Не без страданий. Но страданий высоких, особенно близких девушкам.

ТТ сочиняют и поют для тех, кто противится ослаблению сердечного жара, кто уже не боится Чувства, даже зная, что оно чревато скорбью, океаном скорби, сбывшейся мечтой, которая впоследствии вонзит в тебя тесак.

Их теперешний ренессанс закономерен для тех, кто никогда не сумлевался в высоком биржевом курсе романтики, кто умеет прислушиваться к себе, выяснять, прислушавшись, значимость сна в ночь на пятницу.

Нет нужды, что в России о пацанах знаем только Матецкий да я, зато по ту сторону Цейлона, ценя их за умение врачевать воздушными мелодиями, их почитают как молодых Богов, когда нужно, не чурающихся даже манерности.

Они украсили мою жизнь оазисом красивых мелодий.

Это как набрести на мощные строчки у любимого писателя, диву даваясь, как же это я раньше не замечал их; под воздействием лизергиновой кислоты был, не иначе.

Такие ноты не умрут. Их вещий смысл теперь постиг я.

Они смотрят на жизнь, одним смеясь, другим – печалясь глазом.

Когда они расходились, орда алчных гиен пера шипела мне: «Ну, что?!», теперь я сообщаю миру в гордой противофазе с жалкой ордой алчных гиен пера: ТТ навсегда!

В их песнях хруст утренней газеты, солнечный луч, проникающий в комнату, где была любовь, случилась и разлилась, рукотворное чудо – любовный дворец, битва с тщетой стремленья к счастью – в их песнях есть все.

Если слушать их натощак, комната трогается с места, и вкруговую, и мнимо грозные проблемы расступаются, рассеиваются.

Фокусническое вытаскивание веера смыслов из пустоты – это не про них.

У них один смысл – любить.

Главный смысл.