Наталия Лебина - Проституция в Петербурге: 40-е гг. XIX в. - 40-е гг. XX в.

И все же карательными и принудительными мерами невозможно было разрешить проблемы воспроизводства населения. Рождаемость в Ленинграде, которую, как уже отмечалось, удалось ненадолго поднять благодаря закону о запрещении абортов, начала вновь сокращаться. Таким образом, можно сказать с определенной долей уверенности, что если новая семья и была создана советской системой, то она явно не достигла вершины своего развития и не смогла нормально выполнять функции воспроизводства городского населения.

Закон об абортах явился одним из изощреннейших способов осуществления геноцида против народов России. Он действовал в течение 20 лет и унес немало жизней. Это было одно из самых страшных наступлений на права человека. Но моногамия по-пролетарски не оправдала надежд российских демократов не только с точки зрения деторождения. Точно так же, как и осуждаемая коммунистами буржуазная семья, она оказалась связана с институтом проституции. Уже в первое послереволюционное десятилетие был сильно поколеблен статус патриархального брака и престиж семейной жизни. Отношения супругов, декретивным образом освобожденные от влияния церкви, все более политизируются. В 30-е гг. в среду рабочих, в том числе и такого старого промышленного центров, как Ленинград, стали интенсивно вливаться крестьяне. Они еще не ощутили воздействия городской семейной морали и не могли противостоять натиску идеологических структур, доводящих до абсурда политизацию отношений мужа и жены, детей и родителей. Основой прочности новой пролетарской семьи являлась не экономическая зависимость, а страх перед общественным порицанием, партийная и комсомольская ответственность. Конечно, народные традиции оказались более жизнеспособными, чем надуманные схемы идеологизированной супружеской жизни. Однако статус семьи и таких общечеловеческих ценностей, как любовь к детям, родителям, мужу, жене, основательно пошатнулся.

Печально знаменитый закон об абортах в условиях низкой бытовой культуры населения, отсутствия контрацептивов не только губительно сказывался на генофонде населения, но в определенной мере способствовал росту спроса на услуги проституток. Кроме того, жители Ленинграда, как и все советское общество 20-30-х гг., были социально разобщены не меньше, чем до революции. Новые элитные слои, формировавшиеся под жестким контролем идеологических структур, по образу повседневной жизни резко отличались от основной массы горожан. Социальное неравенство, реально существовавшее в условиях сталинской модели социализма, порождало самые разнообразные отклонения: пьянство, преступность, самоубийства. Искривления же в половой и семейной морали лишь усиливали все виды девиантности в среде городского населения, и в особенности тайную проституцию.

Почти за сто лет, а именно столько времени прошло с момента появления Врачебно-полицейского комитета до начала Великой Отечественной войны, облик Петербурга резко изменился. Росли численность населения, количество промышленных предприятий, учебных заведений, зарождались новые течения в искусстве и культуре. Бывшая столица Российской империи постепенно превращалась в социалистический город с характерной для него политизацией всех сторон повседневной жизни. Что-то менялось в лучшую сторону, что-то в худшую. Одно несомненно: колоритнейшей фигурой на улицах и столицы Российской империи, и города Ленина по-прежнему оставалась продажная женщина. Можно смело утверждать, что проституция — это обязательный элемент городской культуры. Даже короткий экскурс в историю института продажной любви в Петербурге позволяет сделать вывод о том, что торговля телом будет развиваться до тех пор, пока сохраняются товарно-денежные отношения, моногамия и социальное неравенство, пока люди не поймут, что существуют иные способы как раздражения центров наслаждения, так и добычи денег. Но это произойдет не скоро.

Мировая история показывает, что со второй трети XX в. проституция стала изменяться благодаря демократизации половой морали и изменению в формах брачно-семейных отношений. Думается, что и в России в целом, и в ее северной столице могли бы развиваться аналогичные процессы. Однако революционные события 1917 г. прервали эволюцию сексуальной коммерции. Не менее отрицательное влияние оказывала и чисто российская манера одновременной политизации и сентиментализации всех явлений жизни. Сугубо национальный характер приобрел также аболиционизм, вылившийся в непримиримую позицию по отношению к любым регламентирующим проституцию структурам. По сути, российский аболиционизм был чреват мизантропией. Во-первых, он предполагал резкое ограничение сексуальной свободы, а во-вторых, выступал за уничтожение любых видов контроля за проституцией, что создавало непреодолимые препятствия на пути организации институтов социальной реабилитации падших женщин.

И все же наиболее сильная деформация разумно легитимной политики в отношении проституции произошла в 20—30-е гг. XX в. Установление тоталитарного режима, жесткий контроль за интимной жизнью людей, политизация семьи на фоне материальных трудностей и при наличии специфических форм неравенства в стране привели к росту в эпоху социализма числа как продажных женщин, так и потребителей их услуг. Карательные меры способствовали тому, что торговля любовью приняла особенно уродливые формы.

Мир советских проституток оказался гораздо страшнее, чем их «коллег» до революции и в странах капиталистического Запада. Конечно, большинство продажных женщин 20—30-х гг. нельзя назвать профессионалками в прямом смысле этого слова. Торговля собой не являлась единственным материальным источником их существования. Кроме того, в отсутствие системы регламентации проституции, что вряд ли можно отнести к числу положительных последствий политики Советского государства в отношении этого вида городской девиантности, невозможно было установить длительность занятий сексуальным бизнесом. Профессионалки, как правило, занимаются своим ремеслом открыто а довольно продолжительное время. Вследствие этого они имеют стабильный социальный статус, окружение, образ жизни, что позволяет обществу прогнозировать рост их числа, выявлять связи с преступным миром и даже в какой-то мере предусмотреть возможную социальную реабилитацию. «Подсобницы», а именно они стали основной фигурой на улицах города в 20—30-е гг., несли черты проституирования в стабильные социально-профессиональные слои, что усиливало процесс маргинализации населения Ленинграда. Карательная, а не регламентирующая, как в царской России, политика Советского государства привела к тому, что проституция в социалистическом Ленинграде оказалась гораздо теснее, чем до революции и в странах Запада, связанной с преступным миром и иными девиациями — алкоголизмом, наркоманией, суицидом. Эта тенденция заметно усилилась в 30-е гг., когда торгующих собой женщин практически приравняли к уголовным элементам.

К концу 30-х гг., как привыкли провозглашать, в Советском Союзе проституцию якобы ликвидировали. Так может подумать и читатель этой книги, ведь ее повествование заканчивается примерно 1940 г. Но на самом деле все обстояло по-другому. Конечно, репрессии несколько уменьшили число женщин, прибегавших к улучшению своего материального положения с помощью торговли любовью. Не способствовали расцвету древнейшей профессии и тяготы Великой Отечественной войны, трудности послевоенных лет. Известно, что и в мире в целом размах проституции идет на спад в период глобальных катаклизмов социального порядка, войн и т. д., когда половые потребности населения сублимируются в иных формах, а иногда и просто угасают под влиянием тяжелых экономических условий. Но всегда существует определенный контингент населения, для которого нет ни войн, ни голода, и эти люди всегда в состоянии покупать женскую любовь. Во многом благодаря именно этому контингенту не оборвалась связующая нить между проститутками дореволюционного Петербурга, социалистического Ленинграда 20—30-х гг. и города в 80-е гг., когда пресса заговорила о появлении «ночных бабочек» на берегах Невы. Но факты наличия публичных женщин в 40—60-е гг. скрывались от общественности не менее тщательно, чем в 30-х гг. Совсем недавно в ЦГА Санкт-Петербурга оказались рассекреченными документы, свидетельствующие о существовании проституток даже в блокадном Ленинграде. Это списки женщин, которые обязаны были обслуживать офицеров. Своей очереди на обнародование ждут документы об институте продажной любви в 50-70-х гг. Но пока это дело будущего.

Однако даже сегодня на основе анализа феномена петербургской проституции всего лишь за столетний период — с 40-х гг. XIX в. до 40-х гг. XX в. — можно с уверенностью сказать, что властные структуры современной России должны с большим вниманием отнестись к историческому опыту установления взаимоотношений с институтом продажной любви. Совершенно очевидно, что наиболее эффективной и в то же время цивилизованной формой постепенного изживания проституции является регламентация, опирающаяся на четкое законодательство. Государство должно наконец признать этот вид сексуальной коммерции как весьма специфическое, но профессиональное ремесло, без которого, увы, общество пока не научилось обходиться. Вероятно, можно серьезно спорить о правомерности этого утверждения. Однако безусловным остается только одно: нелегальная, но, по сути, профессиональная проституция всегда будет находиться под контролем криминальных элементов, а скрытая, подсобная, — как язва, разъедать моральные устои общества.