Александр Росляков - Роман с урной. Расстрельные статьи

Больше того, сам этот жанр стал популярным до того, что самой страшной среди местных стала угроза сочинить про кого-то сказку. У нашего, не приведи Бог с ним схлестнуться, Юры, при его 120-и кило, был задушевный кореш Славик, с которым я потом сдружился тоже. Славен же он был здесь как какой-то исключительный боец, хотя перед могучим Юрой выглядел не больно мощно.

Но этот фокус я и раньше видел, когда в юности ходил в бильярдную Парка Горького. Там был отъемщиком подобный Славику поджарый Вова Борода, владевший лишь одним ударом — в рог — перед которым не годились никакие ни боксеры, ни дзюдоисты; легендарный тип. И вот у Юры возник какой-то конфликт в избиркоме, прибыл гонец оттуда и доносит: обматеренный Юрой секретарь обижен страшно — да и хрен с ним. Сказал, что забракует половину подписей — и пусть бракует. Обещал подать в суд — и пусть подает. А еще сказал, напишет сказку про жабу. Тут благодушный Юра весь меняется в лице: «Что, сказку? Про меня? Славик, поехали!»

На Ходикова за распечатку первой сказки потом тоже со страшной, но никак не милой ему силой обрушились все СМИ «Траста». И он наверняка не одну ночь ворочался в кровати, проклиная себя за допущенную им проруху.

Есть правило провинциальных городов, а в малых городках, где все всех знают, это вообще закон: все тайное там рано или поздно делается явным. Ибо охота, говоря оперативным языком, «распрячься» у людей подчас даже сильней страха неволи. Этим с успехом пользуются толковые, умеющие слушать следаки; сродни тому и дело журналиста. Если в тебе есть искреннее любопытство, без чего и заниматься этим делом скучно, сумей явить его собеседнику — и он откроется тебе навстречу, только успевай дальше строчить в блокнот.

И я, намучившись с молчками местных витязей в мышиной шкуре, кивавших на страшившую их судьбу Кайзера, решил зайти с обратного конца и встретиться с его вдовой. Позвонил ей с такой речью: «Я журналист из Москвы, хотел бы, если можно, побеседовать на скорбную для вас тему». — «Для чего?» — «Если мы встретимся, я постараюсь объяснить».

Мы встретились, я ей чистосердечно объяснил свою задачу и сказал: если готовы помочь, помогите; если нет — я тут же с превеликим извинением уйду. Она, похоже, потеряв вместе с мужем и весь личный страх, тем паче ее дети уже здесь не жили, согласилась рассказать мне все, что знает. И вот какой сюжет в итоге всплыл.

19 апреля 1997 года было собрание акционеров Славгородского мясокомбината, на котором его главу Генриха Кайзера ломали всячески ввести в совет директоров людей из «Траста».

Он еле смог отбиться и пришел домой страшно усталый. В одноэтажном доме с небольшим участком его ждал друг из Барнаула; попарились с ним в своей баньке и сели на веранде пить чай. Жена и трое детей Кайзера оставили наедине друзей, которым было о чем поговорить: еще никто здесь не вступал в такую схватку с «Трастом». А Кайзер накануне выпустил огромную подпольную листовку, где собрал все документы против фирмы, хотевшей съесть мясокомбинат — одно из последних успешных предприятий города. Выпускать ее пришлось потому, что при Гельмеле уже все местные инстанции, включая СМИ, легли под «Траст», а он — ничей не кум, не сват, а просто педантичный честный немец — нет…

Кайзер вышел на кухню за чайником — и в этот миг все его трудное душевное геройство было оборвано проще простого: пулей в 9 грамм бездушного свинца. Убийца ждал его под окном и выстрелил из темноты через стекло по хорошо освещенной цели.

Но эта маленькая пуля произвела в городе большое потрясение. Прежде всего потому что все, за исключением милиции и прокуратуры, знали наверняка, кому было нужно убийство Кайзера. На его похороны пришел чуть не весь город — не было только Гельмеля. Жену Кайзера, которая после его убийства пролежала месяц в больнице, в милиции спросили: «А много ли любовниц было у вашего мужа? Может, его и подвела одна из них?»

Спросить такое у жены добропорядочного немца — все равно что плюнуть ей в лицо, а при ее горе — что-то вообще за всякой гранью. Галина Кайзер выскочила из отдела — что, видимо, и было надо ведшим следствие. Больше они ее не вызывали никогда, дело сдали в архив «за отсутствием подозреваемых». А мясокомбинат из процветающего скоро стал банкротом. Из него высосали все, что было можно, а пустой корпус выбросили, как выеденную скорлупу.

Но стреляя в Кайзера, его убийцы метили гораздо дальше. К приходу к власти Гельмеля Славгородским пивзаводом руководила Нина Ивановна Черепова — вторая местная храбрячка, согласившаяся на разговор со мной. Сильный экономист с огромным стажем, она на момент нашей встречи руководила самым большим и прибыльным муниципальным предприятием «Торговый ряд». И пивзавод при ней цвел, к началу скупки «Трастом» его акций давал хорошую по местным меркам прибыль. Но вдруг на нее посыпались выговора; бывало, что по несколько за один день. Она их опротестовывала, но потом случилось нечто, о чем она сказала так: «Просто я решила уйти. Вы слышали про Кайзера — ну надо еще что-то добавлять?»

Пивзавод повторил участь мясокомбината: из него выкачали все оборотные средства, и в феврале 98-го он остановился. Тогда Гельмель вызвал к себе Черепову: «Я допустил ошибку, вернитесь на завод». Она его вновь запустила, после чего ей указали окончательно на дверь…

Директором Славгородского хлебозавода аж с 1970 года работала Раиса Петровна Марунина — третья рискнувшая быть откровенной собеседница. При ней завод смог выйти целым из гайдаровского кризиса, строилось жилье, заводская котельная снабжала теплом и водой окрестные дома, зарплата выдавалась регулярно. Став директором в 29 лет, она имела дар так ладить с целым светом, что в трудную минуту все ей шли навстречу. Нет денег рассчитаться за сырье — поставщики верили ей в долг. Кому другому — только за наличку, а ей — по первому телефонному звонку. Нужно срочно внести в казну налоги — ее работники буквально скидывались со своих зарплат…

Свой подкоп под хлебозавод «Траст» начал так. Сначала, к 1996 году, им были скуплены почти все городские магазины, переставшие отдавать заводу выручку за хлеб: «Нет денег, — говорили, — ждите. Не хотите ждать — судитесь». Но в городе, которым правил Гельмель, судиться с «Трастом» было бесполезно. Марунина нашла выход: развернула торговлю хлебом с грузовиков. Но и «Траст», хотевший заиметь во что бы то ни стало предприятие, настроенное как часы за 30 лет трудов его директорши, не отступал.

Летом 98-го «ТВ-Траст» объявило: «Траст» скупает акции хлебозавода по 50 рублей за штуку. Завод был еще раньше акционирован, каждый его работник получил по 40 акций. И при тяжелой нищете, в которую город попал при Гельмеле, почти все продали свои акции. 2000 рублей, сколько выходило за индивидуальный их пакет, для большинства славгородцев были очень большие деньги.

И дальше все произошло по той же схеме. В силу «синдрома Кайзера» и Раиса Петровна покинула родной завод, который тут же был разъеден «Трастом».

Почему убили Кайзера, понять было не трудно. Тугой борец, который пользовался здесь огромной популярностью — он никогда живым не сдал бы мясокомбинат. Но зачем было изгонять двух одаренных директрис с уже захваченных заводов? Ведь это все равно что резать кур, несущих золотые яйца! «Траст» был при Гельмеле полным монополистом в городе. Любые экономические комбинации и льготы по производству, помощь городу с его большой немецкой диаспорой со стороны германских немцев и т. д. Включай в работу грамотных директоров — и набивай мошну!

Но почему-то самых грамотных как раз и выключали. Марунина сказала: «Я не устраивала, потому что была не их. А им прежде всего были нужны свои». И еще высказанный мне втихаря резон: «Ну это же братки, у них и психология братков: всю ночь кормить, к утру забить. Отнять и поделить. А это уже невозможно изменить».

Кстати Марунину, как и Черепову, позвали снова на завод, когда он уже был отдоен по первому разу. Она его вновь оживила, он был отдоен еще раз — и выплюнут уже вконец.

От этих женщин, оказавшихся храбрее мужиков, я уяснил и деловой, так сказать, облик супостата. Чистый хапок — еще той, паскудно-комсомольской школы, учившей под гибельное для своей эпохи словоблудие тянуть только к себе, ни капли не смущаясь, что при этом может рухнуть все. Мне еще запомнилась такая фраза преуспевшего в том же ключе дельца, которого спросили: «Если руку на сердце, вы больше в жизни сделали добра или зла?» — «Вопрос неправильно поставлен. Я больше сделал нужного для себя, чем ненужного».

Одновременно я понял, и зачем Гельмелю опять власть в городе, уже обобранном в его первое пришествие. Тот самый фирменный «второй отсос», как в случае с пивзаводом и хлебозаводом — только теперь уже всего, живущего мелкой торговлей и полукустарным производством городка. Коломиец на случай его второго пришествия дал такой прогноз: «Воцарит настоящий «паханат», монополия одной фирмы, остальных сметет как ураганом».