Джин Сэссон - Принцесса. Правдивая история жизни под чадрой в Саудовской Аравии

Большая часть моего детства прошла в поездках с родителями по разным городам нашей страны. Кровь кочевников-бедуинов дает о себе знать в каждом саудовце, и как только мы возвращались из одной поездки, то сразу же начинали строить планы на следующую. Хотя у пас теперь и нет овец, которых надо пасти, ноги сами несут нас туда, где можно увидеть зеленый луг.

В Эр-Рияде расположена штаб-квартира нашего правительства, однако мало кто из аль-Саудов любит город; все они, не переставая, ворчат о том, как в городе тесно и тоскливо. Они говорят, что здесь слишком жарко и сухо, что религиозные лидеры воспринимают себя слишком уж всерьез, а ночи в городе слишком холодны. Большинство семей всегда предпочитали жить в Джидде или Эт-Таифе. Джидда, с ее древним портом, была более открытой для всего нового и современного, а морской воздух позволял дышать полной грудью.

Обычно мы жили в Джидде с декабря по февраль, затем возвращались в Эр-Рияд, где проводили март, апрель и май. Жаркие летние месяцы наша семья проводила в гористой местности Эт-Таифа, после чего мы снова возвращались в Эр-Рияд на октябрь и ноябрь. Ну и конечно же, рамадан, длящийся в течение месяца, и две недели хаджжа мы проводили в нашем священном городе, Мекке.

В 1962 году, когда мне исполнилось двенадцать лет, отец был уже очень богатым человеком, однако, несмотря на все свое богатство, он оставался наименее экстравагантным из всех аль-Саудов. И все же он построил для каждой из своих четырех жен по дворцу: в Эр-Рияде, Джидде, Эт-Таифе и Испании. Все четыре дворца были совершенно одинаковыми, вплоть до мебели и расцветки ковров. Отец ненавидел перемены и хотел, чтобы в любом из четырех дворцов можно было чувствовать себя так, как будто и не выходил из дому. Я помню, как он говорил матери, чтобы та покупала любых предметов по четыре штуки, хотя бы это даже детское белье. Отцу не хотелось, чтобы семья утруждала себя упаковыванием чемоданов перед каждой из многочисленных поездок. Мне всегда казалось сверхъестественным, что, когда я входила в свою комнату в Джидде или Эт-Таифе, она оказывалась точно такой же, как и моя комната в Эр-Рияде, с той же одеждой, висящей в тех же шкафах. Книги и игрушки покупались мне тоже в четырех экземплярах, для каждого из четырех дворцов.

Мать моя редко возражала отцу, но и она не выдержала, когда отец купил четыре одинаковых красных «порше» для моего брата Али, которому в ту пору было всего четырнадцать. Она сказала отцу, что стыдно так бездумно растрачивать деньги, когда в мире столько людей голодает. Однако, если речь шла об Али, отец не считался с расходами.

Когда Али исполнилось всего девять лет, он получил в подарок свои первые наручные часы – золотой «ролекс». Я была ужасно раздосадована этим, так как долго упрашивала отца, чтобы он купил мне на золотом рынке толстый браслет, который очень мне понравился, однако на все просьбы я получила категорический отказ. Когда шла вторая неделя счастливого обладания золотыми часами, я заметила, что Али забыл их на столике рядом с бассейном. Вне себя от ревности, я взяла камень и разбила часы вдребезги.

Это был как раз тот случай, когда мой проступок не был раскрыт, и я с огромным наслаждением наблюдала, как отец бранит Али за то, что тот небрежно относится к принадлежащим ему вещам. Но конечно же, через пару недель Али получил еще одни часы, и моя обида разгорелась с новой силой.

Мать часто говорила со мной о моей ненависти к старшему брату. Мудрая женщина, она прекрасно видела, какой огонь горит в моих глазах, когда я покорно склоняла голову, не в силах противостоять. Меня, как младшего ребенка в семье, мать и сестры очень любили и всячески со мною нянчились. Оглядываясь в прошлое, мне трудно отрицать, что я была более чем разбалованным ребенком. Я была довольно маленькой для своего возраста, в отличие от сестер, которые рано развились и были намного крупнее меня, поэтому в детстве ко мне все относились, как к маленькой, несмышленой девочке. Все сестры мои были очень тихими и вели себя степенно, как и подобает саудовским принцессам, я же росла шумной и неуправляемой, нисколько не заботясь о своем королевском происхождении. Как же я, должно быть, испытывала их терпение! Однако и сейчас любая из моих сестер бросится на мою защиту при первых признаках опасности.

Но так ко мне относилась только женская часть нашей семьи. Для отца я была всего лишь последним звеном в длинной цепи разочарований. Как следствие, я на протяжении всего своего детства пыталась привлечь его внимание, хотя бы оно и выражалось в наказаниях и ругани. Мне казалось, что если отец будет замечать меня почаще, то увидит, в конце концов, что я достойна его любви не меньше, чем Али. Результатом же явилось то, что безразличие отца переросло в открытую неприязнь.

Моя мать безропотно принимала тот факт, что на земле, где мы живем, нет места для взаимопонимания между полами. Я же была еще ребенком, и мне предстояло самой понять это.

Оглядываясь назад, не могу не признать, что в характере Али, наряду с плохими чертами, присутствовали и хорошие, однако было в нем то, что я не могла принять ни при каких обстоятельствах – Али был жестоким. Я часто видела, как он издевался над сыном нашего садовника, мальчиком-инвалидом. У бедного ребенка были длинные руки и крошечные, короткие ножки. Очень часто, когда к Али приходили его школьные друзья, он вызывал бедного Сади и требовал, чтобы тот показал всем свою «обезьянью походку», Али никогда не замечал выражения муки на лице Сади или слез, катившихся по его щекам.

Когда Али обнаруживал, что одна из наших кошек окотилась, то всегда прятал котят от матери и с наслаждением наблюдал, как бедное животное ищет своих детей. Никто в нашей семье не смел остановить его, так как отец считал, что Али не делает ничего дурного.

Однажды, после длинной, сердечной беседы с матерью, я помолилась Аллаху, чтобы тот внушил мне чувство любви к брату, и решила попробовать вести себя с Али «по-саудовски», вместо того чтобы без конца ссориться с ним. Кроме того, мать убедила меня, что Аллаху неугодно, когда дети живут в ссоре друг с другом, а для нас это был один из самых серьезных аргументов. Поверив матери, я решила, что если буду себя вести скромно и ровно с Али, то наши отношения обязательно наладятся.

Моих благих намерений хватило меньше чем на неделю, причиной же явился очередной безобразный поступок Али. Некоторое время назад мы с сестрами нашли маленького щенка, который, по-видимому, потерял свою мать. Он был худым, жалким и скулил от голода. Вне себя от возбуждения мы начали собирать свои кукольные бутылочки и подогревать в них молоко. Мы с сестрами кормили его по очереди, и вскоре наш щенок стал веселым и толстым. Мы одевали его в какие-то одежки и даже учили сидеть в кукольной коляске.

Хотя это и правда, что мусульмане не очень любят собак, среди них не много найдется людей, способных обидеть детеныша, независимо от того, собака это, кошка или кто еще. Даже наша мать, правоверная мусульманка, улыбалась при виде нашего песика.

Однажды днем мы катали нашего Базема, что по-арабски означает «смеющееся лицо», в коляске по двору. Али оказался неподалеку со своими друзьями. Увидев, что они тоже восхищаются нашим щенком, брат решил, что собака должна принадлежать ему. Мы с сестрами кричали и отчаянно боролись, когда Али попытался отнять у пас Базема. Отец услышал шум и вышел во двор. Когда Али сказал ему, что хочет этого щенка, отец немедленно велел отдать его брату. Никакие слезы и просьбы не могли поколебать нашего отца – Али захотел щенка, Али должен получить его.

Слезы лились градом у всех сестер, когда Али небрежно взял щенка под мышку и пошел прочь со двора. Возможность полюбить брата была навсегда потеряна для меня, а ненависть разгорелась с новой силой, когда мне сказали, что Али вскоре устал от писка Базема и, поехав кататься с друзьями, выбросил щенка из окна автомобиля на полном ходу.

Я почувствовала себя совершенно несчастной, увидев, как моя любимая сестра Сара рыдает в объятиях матери. Она девятая дочь моих родителей и тремя годами старше меня. Нас с ней разделяет только рождение Али. В тот день Сара должна была отмечать свое шестнадцатилетие и с энтузиазмом готовилась к этому событию, когда мать принесла ей горестную новость.

Сара надела чадру два года назад, как только у нее появились первые месячные. Надев чадру, женщина как бы автоматически лишается индивидуальности, и Сара вскоре тоже перестала говорить о своих детских мечтах, в которых видела себя достигшей совершенства во многих областях жизни. Она как-то отдалилась от меня, своей младшей сестры, еще не достигшей требуемого для чадры возраста. Дистанция, возникшая между нами, часто заставляла меня вспоминать о тех временах, когда мы с Сарой были близки и счастливы этим. Внезапно я до боли ясно осознала, что счастье можно понять только тогда, когда встаешь перед лицом несчастья другого. Я не понимала, как мы были счастливы, пока не увидела, как несчастна Сара.