Илья Эренбург - Война. Апрель 1942 г. - март 1943 г.

Верность не только укрепляет человека, верность веселит. Палач Фридрих Шмидт, в Буденновке истязавший юношей и девушек, писал: «Они чертовски держатся». Он стоял с плетью, а его жертвы молчали. Он ждал слез и не дождался. Верность вдохновляла героев, верность согревала их последние часы.

Коле Горяинову одиннадцать лет… Немцы, выпив, сказали мальчику: «Говори хайль Гитлер». Коля молчал. «Ну, змееныш?..» Тогда Коля ответил: «Я — советский. Я таких слов не буду говорить». Его били ремнем, а он молчал. Его поддерживала верность. Старушка Мария Дементьевна Краскова — верующая. Немцы устроили молебен: за здравие Гитлера. На паперти Мария Дементьевна громко сказала: «Мы — люди русские, молимся за победу своей армии». Ее подвергли порке, потом заперли в холодный амбар. Она стояла в амбаре и молилась за победу Красной Армии.

Пятнадцать месяцев немецкого ига не смогли сломить миллионов сердец. Люди жили страшной жизнью. Их морили голодом, над ними измывались. Многих пытали, убивали. Но в глубине русских сердец жила большая неумирающая вера: за своих страдаем, думали они. Ждали Красную Армию, как после обвала в шахте задыхающиеся горняки ждут глотка воздуха. Кто в Курске работал с партизанами? Учительницы, рабочие, студентки-комсомолки — и престарелый священник Павел Говоров, подростки и матери — народ. Они сберегли не только гордость, они сберегли и ту бодрость, которую в старину называли весельем духа.

Все теперь знают, что такое «работа в Германии»: юношей и девушек немцы насильно отсылают в свою страну. Там их продают, как рабов. Одних покупают владельцы заводов, других берут фермеры. Свободные люди нашей страны становятся невольниками, прислугой жадных и жестоких немцев. Тяжела жизнь в рабстве, но даже там, за тридевять земель от родины, отданные во власть рабовладельцев, русские сохраняют бодрость духа. Передо мной письма двух курских девушек, осторожности наперекор посланные из Германии.

«15 января 1943.

Здравствуйте, дорогие мои родные, миленькая мамочка.

Ниночка, Миша и детишки Галочка и Надюша! Сегодня для нас с Таней счастливый день — получили от вас письма. Сегодня утром я стирала белье и так устала — очень много было белья, но Таня прибежала и принесла письмо, и сразу прошла вся усталость.

Дорогие мои родные, когда же это кончится? Как тяжело переносить издевательства! Милая мамочка, если бы вы знали, как тяжело! Но мы с Таней все переносим, и если перенесем, это наше счастье.

Сейчас здесь холодная зима, но на нас не обращают внимания, хоть ты ходи раздетая — им дела нет. Сволочи, сидят в теплой комнате, ничего не работают, только приказывают — сделай то и то, и приходится делать. Будь это у нас, я бы им плюнула в рожу, а здесь молчи и делай, что скажут.

Дорогая Ниночка, ты спрашиваешь, что за люди мои хозяева. Да если бы они были люди, они не люди; сидят, не работают и по десяти пар чулок на ногах. А до того, как ты мне прислала мои старые гетры, я ходила на босу ногу. Они это видели и только смеялись. Ниночка, ты себе не можешь представить, что со мной было, когда я получила посылку. Слезы полились от радости. А мои гетры, когда я надела, показались мне теплее их десяти чулок, потому что это мои гетры, с моей родины, где я свободно жила, хотя и не так богато, как мои проклятые хозяева, но жила, как хотела. Ну что же, дорогая сестра, мы им все вспомним; как кончится война. Ниночка, если можно будет, пошли мне мою черную юбку, которая сшита клешем, а то мое платье уже рвется. Этим зверям все равно. Я здесь работаю во дворе, с утра до поздней ночи в их г… то у коров, то у свиней. Так и проходит жизнь. Ниночка, я этих идиотов готова разорвать на куски за все их зверские поступки. Здесь есть русские, их хозяева бьют чуть ли не каждый день. А нас с Таней пусть только попробуют. Сегодня Танина хозяйка кинулась на Таню, но Танька ей показала так, что она отлетела на два метра. Таня ей закричала: „Уйди, косая!“ Не знаю, что с ней теперь будет.

Здесь такие люди, они хотят, чтобы мы ходили голые, босые и хорошо на них работали. Нам очень трудно, но придет день и нас тогда будут карать, а их за все их проделки. Ниночка, письма мы с Таней пишем часто, а почему не доходят, не знаю. Вас интересует, как нас кормят. Кормят так — лишь бы до весны не умерли, а сами едят, что хотят.

Ниночка, ты не написала, как у вас. Нам все интересно знать. Здесь новостей никаких, кроме работы. Интересно узнать о фронте, как наши воюют? Ведь мы здесь ничего не знаем.

Желаю вам быть здоровыми. Мамочка, не беспокойся, я набралась смелости и вернусь домой. До свидания. Целую вас всех крепко.

Клава».

«15 января 1943 г.

Здравствуйте, дорогие мамочка и дядя Шура!

Такой радости, как получить ваше письмо, вы не можете себе представить. Я думала, что вас нет в живых или что вы на другой стороне фронта около своих братьев, а этого я бы очень хотела.

Мамочка, мы здесь живем оторванные от мира, ничего не знаем, ничего не слышим. Хотя бы вы что-нибудь написали — хочется знать, когда нас освободят от этой кабалы.

Мамочка, вы пишете, что послали маленькую посылку. Но я не получила. Мамочка милая, не нужно мне посылать, я знаю, что вам самим нечего кушать и носить, а я на все махнула рукой, хожу разутая, раздетая, голодная; ладно, лишь бы добраться домой.

Мамочка и дядя Шура, вы не сможете понять нашу жизнь, если бы увидели, поняли. Тяжело быть в угнетении, но вы не подумайте, что я изменилась, нет, я не могу покоряться этим негодяям. Здесь, как не подчинишься, вызывают в полицию. В общем, мамочка, я не могу писать, когда приеду, все расскажу, что мы с Клавкой выделывали, несмотря на полицию. А пока до свидания, дорогие. Прошу вас, мамочка, живите дружно с дядей Шурой и ждите Таньку.

Ваша Таня».

Я читаю и перечитываю эти наивные полудетские письма. Какая сила духа! Мы окажем с усмешкой: такой народ Гитлер думал покорить. Две девушки, почтя девочки, попали в неволю. Ими помыкают злые немки. Но девушки не сдаются, что их подкрепляет? Верность. Прекрасные слезы пролила втихомолку Клава над старыми гетрами, присланными из родного Курска. Она вспомнила обрыв над Тускарем, сады, смех, песни. Она вспомнила родину, Россию. Она спрашивает сестру: «Как наши воюют?» Она не изменник Кепов, она — русская в немецком рабстве, и она не спутает местоимений. Она твердо знает, кто «наши». В немецкой деревне она думает о великом пути Красной Армии. И ее подруга Таня верит, что Красная Армия скоро освободит мать и дядю Шуру.

Родные двух девушек уже вздохнули свободно: они дождались желанного часа. Придет день, и две русских девушки Клава и Таня обнимут своих освободителей.

Немцы могут пороть, пытать, вешать советских людей. Немцы не могут их покорить. Они не могут выжечь из сердец верности. Душа верного веселится и в самой страшной муке. Сознание своей правоты, своего достоинства украшает обезображенные немцами наши города. «Наши» — это слово — пятнадцать месяцев вдохновляло курян. И вот наши подымаются по горбатым улицам. На картинах это будет выглядеть иначе — красивее и скучнее. Из домов выбежали измученные, изголодавшиеся люди. У них нет ни флагов, ни цветов. У них только слезы радости и это великое слово: «Наши»… Солдаты устали от долгих переходов, от суровых боев. Промерзли насквозь и валенки, и рукавицы, и лица. Солдаты как будто пропахли порохом. Они подымаются на гору и на ходу слушают ласковый гул: «Наши»… Они не поют, не смеются. Но есть в этой встрече великое веселье, торжество жизни, победа добродетели. Верность помогла Курску остаться русским городом. Горсточка отступников не исказила его души. Верность вела вперед полки Красной Армии — мимо вражеских дзотов, по сугробам, через минные поля. Верность привела их сюда, и, глядя на второе рождение древнего города, хочется еще раз прославить высокую добродетель России, силу наших солдат, убранство наших женщин: верность.

6 марта 1943 г.

Я получил письмо, на которое не могу ответить: его автора нет больше в живых. Он не успел отправить письмо, и товарищи приписали: «Найдено у сержанта Мальцева Якова Ильича, убитого под Сталинградом».

Яков Мальцев писал мне:

«Убедительно прошу вас обработать мое корявое послание и напечатать в газете. Старшина Лычкин Иван Георгиевич жив. Его хотели представить к высокой награде, но батальон, в котором мы находились, погиб. Завтра или послезавтра я иду в бой. Может быть, придется погибнуть. В последние минуты до боли в душе хочется, чтобы народ узнал о геройском подвиге старшины Лычкина».

Я исполняю последнее желание погибшего сержанта. Вот его рассказ о старшине Иване Лычкине:

«Это было на Северо-Западном фронте в августе 1941 года, в самые тяжкие дни отступления. Немцы превосходящими силами зашли в тыл. Впереди оказался наш батальон. Двое суток они отбивали атаки немцев. Положение было серьезным — у них нехватало снарядов, патронов, гранат. Старшине Лычкину и пяти бойцам поручили доставить боеприпасы батальону.