Брюс Хоффман - Терроризм - взгляд изнутри

Освещение деятельности террористов средствами массовой информации, которые были втянуты в споры о семантике термина, разделившие ООН в 1970 году и все еще продолжающие оказывать влияние на все аспекты проблемы терроризма, добавило еще больше неясности спорам о том, кого называть террористом, а кого борцом за свободу, закрепляя неясность и скрытый подтекст за жаргоном политического насилия во имя объективности и беспристрастности. Не желая казаться ни про-партизанскими, ни предвзятыми, американские СМИ, к примеру, прибегали к обозначению террористов, зачастую в одном и том же сообщении, как партизан, вооруженных бандитов, налетчиков, боевиков и даже солдат. Исследования случайной выборки сообщений американской прессы за период с июня по декабрь 1973 года о действиях палестинских террористов, взятой из архивов и базы данных по терроризму университета Сент-Эндрю в Шотландии, наглядно продемонстрировали подобную практику. Из восьми заголовков статей, посвященных одному и тому же происшествию, для обозначения нарушителей в шести случаях использовалось слово «партизаны» и только в двух — «террористы». В отношении статей наблюдалась еще одна интересная закономерность: в соответствии с сообщениями, в которых говорилось о только что совершенных особо ужасных и трагических преступлений, то есть когда речь шла о гибели или ранении невинных людей (например, захват авиалайнера компании «Пан-Американ» в римском аэропорту, в ходе которого погибли 22 человека), преступников называли словом «террористы», а их действия — терроризмом (за исключением одной статьи, где это было сделано один раз, прежде чем снова вернуться к нейтральной терминологии — «боевики», «бойцы» и «атака партизан») чаще, чем в сообщениях о менее серьезных происшествиях. И все же одна передовица газеты «Нью-Йорк тайме» («New York Times»), менее сдержанной в описании данного происшествия, изображает его «кровавым» и «бессмысленным», а также использует слова «террорист» и «терроризм» попеременно с терминами «партизаны» и «экстремисты». Однако шестью месяцами ранее, когда та же газета вела рассказ о другом нападении террористов, в статьях полностью отсутствовали термины «террорист» и «терроризм». Вместо них использовались слова «партизаны» и «сопротивление» (как в словосочетании «движение Сопротивления»). Газета «Крисчен сайенс монитор» («The Christian Science Monitor»), рассказывая о захвате самолета в Риме, также избегала слов «террорист» и «терроризм», предпочитая им термины «партизаны» и «экстремисты»; в сообщении новостного агентства «Ассошиэйтед Пресс» («Associated Press»), опубликованном в номере «Лос-Анджелес тайме» («Los Angeles Times») на следующий день после происшествия, также используется слово «партизаны», тогда как две статьи газеты «Вашингтон пост» («Washington Post») на ту же тему называют преступников «боевиками» и «партизанами».

Эта рабская преданность терминологическому нейтралитету, которую впервые отметил более двадцати лет назад Дэвид Рапопорт[39], по-прежнему актуальна и сегодня. Статья 1997 года в «Интернэшнл геральд трибьюн» («International Herald Tribune»), парижской газете, выпускаемой совместно с «Нью-Йорк тайме» и «Вашингтон пост», сообщавшая об убийстве в Алжире тридцати человек, называла убийц террористами в заголовке, затем менее предосудительным термином «экстремисты» во вступительном абзаце и куда более неопределенным словосочетанием «исламские фундаменталисты» в третьем абзаце статьи. Для Алжира, который с 1992 года захлестнула неослабевающая волна насилия и кровопролития и где количество смертей в результате террористических актов превысило цифру в 75000, явно не хватает четкого разграничения понятий «террористы», простые «экстремисты» и обычные «фундаменталисты». В одинаковой степени заслуживает внимания статья, напечатанная на обороте той же страницы, где описаны «десятилетия не связанных между собой единичных партизанских вылазок Ирландской республиканской армии в Северной Ирландии». Однако полвека назад та же газета без малейших колебаний использовала слово «террорист», говоря о событиях в Израиле, произошедших до обретения им независимости, где два молодых еврея в ожидании казни за нападение на британские военные объекты покончили жизнь самоубийством. Другие сообщения прессы за тот же отрезок времени в лондонской «Тайме» и «Палестин пост» с равной легкостью назвали обстрел британской военной штаб-квартиры и государственного секретариата в иерусалимском отеле «Царь Давид» еврейскими террористами террористическим актом, совершенным террористами. Сходным образом и, возмояаю, в самом прямом значении этого слова террористами называли коммунистических террористов, с которыми сражались британские силы в Малайе в 1940 — 1950-е годы. Тогда для краткости их называли КТ — коммунисты-террористы. И вот о чем говорил Рапопорт в 1970-е: «Стараясь подкорректировать язык в политических целях, журналисты способны сделать его абсолютно бесполезным».

В результате подобной склонности к уравниванию и сглаживанию оттенков на сегодняшний день не существует единого общепринятого понятия «терроризм». Различные департаменты и агентства даже одного и того же правительства зачастую совершенно по-разному понимают значение слова «терроризм». К примеру, Госдепартамент США использует такое определение терроризма, содержащееся в разделе 22 свода законов США, параграф 2656f (d):

«Предумышленное, политически мотивированное насилие, осуществляемое против мирных объектов субнациональными группами или секретными агентами, как правило, направленное на оказание влияния на общественность».

В то же время Федеральное бюро расследований (ФБР) США определяет терроризм как «незаконное применение силы либо насилия против лиц или собственности, направленное на устрашение или принуждение правительства, гражданского населения либо любого общественного сегмента ради достижения политических или социальных изменений».

Министерство обороны США дает следующее определение: «... незаконное применение силы по собственной воле либо по принуждению против лиц или собственности с целью устрашить/оказать давление на правительство или общество, часто ради достижения политических, религиозных или идеологических целей».

Каждое из приведенных выше определений отражает приоритеты и интересы каждого из этих органов власти. Госдепартамент делает акцент на предумышленный и спланированный либо хорошо просчитанный характер действий террористов в противовес более спонтанным актам политического насилия. Это определение единственное из трех, где ударение ставится как на неизбежной политической подоплеке терроризма, так и на фундаментальной субнациональной характеристике террориста. Определение, используемое Госдепартаментом, однако, не показывает психологического аспекта терроризма. Угроза насилия так же страшна, как и сам акт насилия, поэтому терроризм помимо уничтожения объекта стремится оказать длительное психологическое влияние на широкую целевую аудиторию. Как лаконично подметил Дженкинс два десятилетия назад, «терроризм — это театр».

Учитывая, что миссия ФБР заключается в расследовании и раскрытии преступлений, в том числе и политических (терроризм), не удивительно, что предложенное им определение ставит на первое место совершенно иные аспекты. В отличие от толкования термина Госдепартаментом, это определение принимает во внимание психологические аспекты террористического акта, делая ударение на принудительную и устрашительную природу терроризма. Определение, используемое ФБР, также подразумевает гораздо более широкую категорию мишеней террористов, чем просто невоенные объекты, имея в виду не только правительства и граждан, но также неодушевленные предметы, такие, как частная и общественная собственность. Определение, предлагаемое ФБР, кроме того, признает, что главными целями террористической деятельности является влияние как на политическом, так и на социальном уровне, хотя и не дает по этому поводу более четких разъяснений.

Министерство обороны предлагает определение терроризма, которое, вероятно, является наиболее полным из трех. Главное место в нем отведено угрозе терроризма, как, впрочем, и непосредственному акту насилия. Отмечается, что целью террористов является как общество в целом, так и отдельные правительства. Затрагиваются религиозные и идеологические цели терроризма наряду с фундаментальными политическими целями, но любопытным образом упускает из виду социальный аспект, присутствующий в определении ФБР.

Не только отдельные учреждения внутри одного и того же правительственного аппарата не могут выработать единого определения терроризма. Эксперты по данному вопросу и признанные всеми ученые и филологи также не способны прийти к единому решению. В первом издании авторитетного изыскания «Политический терроризм: методика исследования» Алекс Шмид посвятил более сотни страниц рассмотрению ста с лишним определений терроризма, пытаясь таким образом найти наиболее полное и исчерпывающее. Четыре года спустя в своем втором издании Шмид так и не приблизился к цели исследования, признавшись в первой фразе переработанного издания, что «...поиск точного определения термина по-прежнему продолжается». Уолтер Лэкер признал невозможность отыскать определение терроризма в обоих изданиях монументального труда, посвященного данной проблеме, подкрепив это соображениями о том, что такая задача представляется ему невыполнимой и не стоящей затрачиваемых усилий. «Десять лет споров о типологиях и дефинициях, — писал он об исследовании, проведенном Шмидом, — не слишком-то способствовали увеличению наших познаний в данном вопросе». Точка зрения Лэкера подкреплена различными словарными категориями, встречающимися в 109 дефинициях, рассмотренных Шмидом в его всестороннем исследовании (см. таблицу на с. 44).