Иоанна Хмелевская - Опасный возраст

Боженку черт принес в самый неподходящий момент. У нас был аврал, наутро надо было отдавать безеты, а у нас, как всегда, концы не сходятся с концами.

На Боженку жалко было смотреть, такая она была растерянная. И преисполненная желания как можно скорее все понять и помогать нам. Пока же она села рядом со мной, и я по ходу дела принялась объяснять ей, что могла.

— Сначала тебе придется сосчитать людей.

— По штукам?

— Нет, кучками, — буркнул пан Здислав.

Не успела я сделать ему замечание за грубость, как вошел пан Владя. Я повернулась к нему.

— Пан Владя, придется вам зайти завтра. У меня еще тысячи злотых для вас не хватает.

Пан Владя шаркнул ногой.

— Завтра так завтра. Было бы за чем приходить.

Повернувшись к Боженке, я продолжила прерванные объяснения:

— Главное в нашем деле — люди. Приходится голову поломать, чтобы человек был в порядке. Если этого не получится, сразу на стройке начинается содом и гоморра. Вот тот человек, что только что заходил сюда, бетонщик. Бригадир бетонщиков. Если они плохо у меня выйдут — беда. Работа у них тяжелая, должны выйти хорошо.

— А если выйдут, то больше не вернутся? — спросила глупая Боженка.

— Что? Да нет, наоборот, вернутся. То есть того… если выйдут. Тогда не уйдут. А сейчас, летом, очень трудно найти других.

— А куда они выходят? В коридор?

Нет, все-таки Боженка исключительно тупая, ведь я же так доходчиво все ей объясняю!

Здислав не выдержал и поднялся.

— Пойду, пожалуй, прикончу Левандовского. Желтые у вас где?

Взял желтые и вышел. Схватившись за голову, Боженка с ужасом пролепетала:

— С ума спятить! Кого он хочет прикончить? Значит, чтобы люди у вас хорошо вышли, их надо прикончить? И что у вас желтое? У меня тоже должно быть?

Пришлось отложить подсчеты и целиком переключиться на Боженку.

— Он пошел сделать окончательный обмер работы, произведенной бригадой Левандовского. Это нужно для того, чтобы заполнить бланки зарплаты, видишь же, сегодня спешно их кончаем. А книга, куда вписываются объемы работ, — желтого цвета, мы ее так и называем, чтобы отличить от других документов. Те другого цвета. Ну, чего испугалась? Поняла?

Боженка опустила руки и печально произнесла:

— Пока я поняла лишь то, что ты сказала, больше ничегошеньки не знаю и не умею.

— Точно такой же пришла я сюда на работу и, видишь, научилась. И ты научишься, не паникуй. Без курьезов поначалу не обойдешься. Я, например, при подсчете расхода извести на штукатурку насчитала пятьдесят тысяч квадратных метров этой извести, тогда как на самом деле пошло ее всего пятьдесят тысяч килограмм, что в квадратных метрах составляет всего сто пятнадцать. Чувствуешь разницу? Как-то всем отделом потеряли вагон гипса, а под конец строительства у контролеров зародилось подозрение, что мы трое — Эдмунд, бригадир Юзеф и я — сперли со стройки на собственные нужды одиннадцать километров лестничных и балконных перил. Лишь абсурдность такой кражи спасла наше доброе имя и свободу.

А из Боженки получился неплохой сотрудник. Как-то, когда мы вчетвером — мы с Боженкой, Иреней и Юзеф — обмывали какое-то событие и Боженка поднесла к устам стакан со сливовицей, неожиданно раскрылась дверь и в комнату вошел наш заведующий. Боженка так и замерла со стаканом у рта.

— Ах, вы завтракаете, — вежливо обратился к ней шеф. — Не буду вам мешать, у меня только маленький вопросик: вы уже закончили подсчет стен-перекрытий?

Боженка опомнилась и взяла себя в руки. Сливовица в стакане действительно цветом напоминала некрепкий чай. Взяв стакан в другую руку, она отняла у меня кусок сухой булки и, откусив кусочек, не поморщившись, запила водкой. Прожевав и проглотив, спокойно ответила:

— Разумеется, пан заведующий. Я все сделала.

Мы смотрели на Боженку с набожным восторгом. А она, откусывая по кусочку булки и запивая ее «чайком» из стакана, неторопливо отвечала на вопросы шефа, которых накопилось предостаточно. Последний глоток сделала с последним ответом.

— Ну, Боженка, ты даешь! А я думала — пропали.

Не все мои репортажи той поры сохранились. К счастью — иначе из автобиографии получился бы производственный роман о большой стройке. И все-таки я убеждена, о ней никто не написал всю правду и со знанием дела, «изнутри», как это написано мною.

Впоследствии, Боженка сделала карьеру и перешла от нас на работу в главк. Когда она пришла с визитом к нам, мы поинтересовались, как ей на новой работе.

— Как псу в колодце, — с горечью ответила Боженка — Говорю вам — скука смертная! Работы кот наплакал, могла бы всю ее сделать за три дня, а растягиваю на месяц, чтобы не помереть со скуки. Мы здесь все вкалываем по-страшному, а они там лишь перекладывают бумажки и строят из себя Бог весть что.

Мы с удовольствием выслушали излияния Боженки. Они полностью совпадали с моими собственными соображениями, ибо уже тогда в голове зарождались мысли по поводу тех или иных общественных явлений, но полностью осознала их значительно позже.

Я собралась в отпуск, и тут Эдмунд заметил страшную вещь: «Строительный журнал» не заполнялся три месяца! А надо сказать, что «Строительный журнал», как и корабельный, должен был заполняться каждый день. Я почувствовала угрызения совести, села и принялась заполнять.

Занятие было скучное, трудовые процессы на строительстве, как правило, не грешат разнообразием, изо дня в день повторялось одно и то же. В специальных рубриках следовало вписывать, кто, что и сколько сделал. Иногда, чтобы не повторяться, в скобках писалось: «То же, что и накануне». Особенной безнадежностью отличались записи, относящиеся к работе ночных сторожей, они всю дорогу «охраняли имущество стройки».

Я внесла в журнал некоторое разнообразие. В скобках я писала: «Опять Владя» или «Кругом Мачек». Или: «Всеобщая пьянка». Для сторожей я выдумала ковыряние в носу, а в тяжелые для стройки дни «Общий плач» или «Скрежет зубовный».

Эдмунд подписал не глядя, а я отправилась в отпуск. Из главка прибыл контролер, принялся просматривать записи в журнале и стал придираться:

— Как это понимать — «Опять Владя»?

— А так и понимайте, что опять Владя с бригадой своих бетонщиков, — рассеянно отвечал Эдмунд, занятый делом.

— А «Кругом Мачек»? — не отставал контролер.

— А вы чего хотели? Значит, делали то же самое. Неужели непонятно? Зачем сто раз писать одно и то же?

— Ну а «Всеобщая пьянка»? Это как понимать?

Тут только Эдмунд сообразил — что-то не то, и

попытался вырвать журнал у контролера, но тот дошел до еще чего-то интересного и журнала из рук не выпускал.

— Это случайно не пани Иоанна заполняла? — сладким голосом поинтересовался контролер.

Эдмунд проявил лояльность, заявив, что журнал заполняли разные сотрудники, но потом до позднего вечера просидел над ним, замазывая мои выражения и заполняя их общепринятыми. И напрасно, ведь в кои-то веки «Строительный журнал» оказался развлекательным чтением и был с интересом прочтен.

Моя личная жизнь в этот период протекала по-разному. Не надейтесь, что я уже не буду больше возвращаться к стройке, ибо она неразрывно связана с личной жизнью

Мой муж, несомненно, был сильной и сложной личностью. И достоинства его, и недостатки — все было самого высшего качества. Но самое главное, человек он был порядочный, о чем я уже неоднократно упоминала.

Из Политехнического его исключили, три года он проработал на Польском радио в качестве переводчика и диктора, а потом решил продолжить образование и поступил на вечернее отделение Высшей инженерной школы. Оказалось, в этом его призвание, гены проявились. Он перевелся в лабораторию Польского радио и быстро сделал карьеру — стал руководителем лаборатории. И представьте, чтоб ему пусто было, в письменной форме отказался от прибавки к зарплате, пока не прибавят всем сотрудникам его лаборатории. Стиснув зубы, я хвалила мужа за его благородный поступок и подрабатывала по вечерам, выполняя срочную работу для Государственного технического издательства.

Своим умением выполнять самую сложную работу я по праву могла гордиться. В «Бесконечной шайке» я не приврала ни словечка: и в самом деле могла подметить мельчайшие расхождения в чертежах и входила в десятку лучших чертежников Польши. Правда, эта лафа недолго длилась, стройка меня придавила, не оставалось на приработки ни времени, ни сил, но пока работала, частым явлением стали следующие супружеские сцены.

— На буфете крошки! — выходил из себя муж. — Неужели нельзя навести чистоту?

— Можно! — отвечала я, не поднимая головы от чертежной доски. — Кто тебе не дает?

— Я убираться не намерен!

— Ну и не надо! Не мешай, дай поработать. Нужно же зарабатывать деньги!