Сергей Кремлёв - СССР — Империя Добра

Вскоре на Руси начались Смута, правление Лжедмитриев, Семибоярщина… Затем последовало польско-шведское вторжение в Россию. Зло вновь правило бал на Русской земле, но вновь правило его временно. Осенью 1612 года народное ополчение во главе с Мининым и Пожарским освободило Москву, а 21 февраля 1613 года на царство был избран Михаил — первый Романов, дед Петра Великого.

По Столбовскому договору между Россией и Швецией, заключённому 27 февраля 1617 года, Швеция признавала династию Романовых, возвращала России временно захваченные Новгород, Старую Руссу, Порхов, Ладогу, Гдов, но оставляла за собой захваченные Иван-город, Ям, Копорье, Орешек, Кексгольм, Ижору, принадлежавшие России по Тявзинскому договору.

Шведский король Густав II Адольф на заседании риксдага заявил:

«Теперь без нашего позволения русские не смогут выслать ни даже одной лодки в Балтийское море; большие озёра Ладожское и Пейпус (то есть Псковское. — С. К.), Нарвская Поляна, болота в тридцать вёрст ширины и твёрдые крепости отделяют нас от них. Теперь у русских отнят доступ к Балтийскому морю, и, надеюсь, не так-то легко будет им перешагнуть через этот ручеёк…»

«Ручеёк» перешагнуть было действительно непросто, но во время очередной русско-шведской войны 1656–1661 годов, которую вёл отец Петра — Алексей Михайлович, главные силы русской армии двигались к Риге по Западной Двине (Даугаве) на 1400 стругах и барках. Тогда были взяты с боем Динабург (ныне Даугавпилс) и Кокенхаузен (ныне Кокнесе), расположенные в нижнем течении Западной Двины. Они были переименованы в Борисоглебов и Царевичев-Дмитриев.

По инициативе выдающегося допетровского государственного деятеля воеводы Ордина-Нащокина в Царевичеве-Дмитриеве — примерно в ста с лишним километрах от Риги — началось строительство кораблей для Балтики. Однако сказалась возрастающая отсталость России, в том числе и военная, особенно видная на фоне мощной шведской армии. И по Кардисскому мирному договору 1661 года Царевичев-Дмитриев пришлось возвратить Швеции. Корабли были сожжены.

Через одиннадцать лет после заключения Кардисского «вечного» мира у Алексея Михайловича родился сын Пётр. Балтийское «окно» в Европу, которое периодически было открыто для русских со времён Киевской Руси, в тот момент оказалось для нас прочно закрытым. И прорубить его вновь должны были шпага Петра-воителя и топор Петра-строителя.

Он же поставил по-новому для России и проблему Добра и Зла. А точнее — самым зримым и выдающимся образом укрепил деятельное начало в Русском Добре.

В 1714 ГОДУ по случаю спуска корабля «Илья Пророк» Пётр произнёс блестящую речь, в которой были и такие слова:

«Кому из вас, братцы мои, хоть бы во сне снилось, лет тридцать тому назад, что мы здесь, у Балтийского моря, будем плотничать, и <…> воздвигнем город, в котором вы живёте; что мы доживём до того, что увидим таких храбрых и победоносных солдат и матросов русской крови, таких сынов, побывавших в чужих странах и возвратившихся домой столь смышлёными; что увидим у нас также множество иноземных художников и ремесленников, доживём до того, что меня и вас станут так уважать чужестранные государи…»

Это говорилось уже не на топких берегах Невы, поросших кустарником, над которым одиноко парил орёл… Это говорилось в городе, величественный облик которого тогда вполне определился. И Пётр видел его будущее величие и будущее развитие России, когда говорил:

«Историки полагают колыбель всех знаний в Греции, откуда (по превратности времён) они были изгнаны, перешли в Италию, а потом распространились и по всем европейским землям… Теперь очередь приходит до нас, если только вы поддержите меня в моих важных предприятиях, будете слушаться без всяких оговорок и привыкнете свободно распознавать и изучать добро и зло…»

Какой монарх, в какой стране и в какую историческую эпоху мог публично обратиться к своим подданным с такими речами? Для того чтобы так говорить и мыслить, надо родиться, воспитываться и жить во вполне определённом духовном и интеллектуальном пространстве. Иными словами, для этого надо было быть выдающимся сыном Русской Вселенной, каким умница Пётр и был!

Пётр умел различать Добро и Зло. Он поставил Россию с пролёжанного бока на ноги. Он изменил и общеевропейскую ситуацию, введя в неё ранее небывалый в ней фактор — сильную Россию.

Шло время…

Русское Добро обретало кулаки.

И училось распознавать Зло.

Многие из тех, кто описывал эпоху Петра, — тот же историк Костомаров, например, — утверждали, что Пётр строил на непрочном фундаменте, что многие его начинания и реформы остались на бумаге и не имели успеха в жизни, что молодые русские люди, направляемые царём в Европу на учение, научились там только пить и сорить деньгами.

Профессор русской истории Дерптского университета Брикнер в своей истории Петра сообщал, что «ученики», отправленные за границу, обычно были «плохо приготовлены к учению», что «многие из них отличались грубостью нравов, нерадением к учению, равнодушием к вопросам науки», а некоторые даже были склонны «к преступным действиям».

Увы, не всё здесь неправда… Скажем, во французском Тулоне гардемарин Глебов «поколол» шпагою гардемарина Барятинского, напав на него неожиданно, предательски, и был посажен под арест. И это был не единичный пример. Приставленный к молодым русским в качестве своего рода «дядьки» князь Иван Львов в 1711 году просил не посылать новых навигаторов в Англию, потому что «и старые там научились больше пить и деньги тратить».

Это было…

Но если бы большинство «птенцов гнезда Петрова» было разряженными попугаями и драчливыми петухами, а не орлятами, то откуда бы у новой — петровской и послепетровской России появились молодые орлы? Откуда у новой России даже в недобрые времена Анны Иоанновны и её фаворита курляндца Бирона брались успехи? Уже после Петра!

Да ведь и сам молодой Пётр впервые отправился за границу в составе «великого посольства» не для гульбы, а для изучения наук, морского и корабельного дела. Он сам через много лет признавался, что ему было бы стыдно знать меньше тех, кого он направлял в Европу на выучку.

Вот указ царя навигаторам августа 1712 года:

«Его царское величество имянным своим указом указал сказать. Всем их милости господам, которые в науке навигаторской обретаютца, чтоб училися с самого матрозского дела и знали бы оснащивать суды сами».

Меньшинству этот указ впрок не пошёл. Но большинство искренне воспринимало эти строки как жизненный принцип, потому что это был жизненный принцип самого российского верховного вождя!

Из первых пятидесяти молодых дворян, отправленных царём в 1697 году за границу (28 в Италию, 22 в Англию и Голландию), вышли такие выдающиеся деятели Петровской эпохи, как Борис Куракин, Григорий Долгорукий, Пётр Толстой, Андрей Хилков…

Особенно ярок пример Петра Андреевича Толстого (1645–1729). В 1697 году ему было уже 52 года… Семья, дети, обеспеченное положение… Тем не менее Толстой сам вызывается ехать за границу для изучения морского дела. Через Польшу и Австрию он едет в Италию, месяцами плавает по Адриатическому морю, изучает страны и языки. Получает свидетельство, что ознакомился «совершенно» с картами морских путей, с названием «дерев, парусов, верёвок и всяких инструментов корабельных».

Вместе с мальтийскими рыцарями Толстой воевал против турок, в Венеции с большим успехом занимался математикой. Всё это помогло ему позднее с честью выполнять труднейшие обязанности русского посла в Турции.

В год отъезда на учёбу Петра Толстого сыну небогатого новгородского дворянина Ивану Неплюеву было четыре года — он родился в 1693-м. С 1714 года учился в Новгородской математической школе, затем — в Петербургской Морской академии. В 1716-м, в 23 года, был направлен в Венецию и Испанию. Вернулся домой в 1720 году, вместе с другими был подвергнут экзамену самого императора, получил похвальный отзыв Петра и был назначен главным начальником над строящимися судами в Петербурге. Пётр тогда сказал Неплюеву:

«Видишь, братец, я и царь, да у меня на руках мозоли, а всё от того: показать вам пример и хотя б под старость видеть мне достойных помощников и слуг Отечеству».

Когда Пётр скончался, Неплюев более суток пролежал в беспамятстве и потом объяснял это так:

«Да иначе бы мне и грешно было: сей монарх Отечество наше привёл в сравнение с прочими; научил узнавать, что и мы люди; одним словом, на что в России ни взгляни, всё его началом имеет, и что бы впредь ни делалось, от сего источника черпать будут…»

За свою долгую жизнь Иван Иванович Неплюев был резидентом в Стамбуле, главноначальствующим на Украине, 16 лет — наместником в Оренбурге и главнокомандующим в Петербурге в первое время царствования Екатерины Второй. В Оренбургском крае он построил до семидесяти крепостей, основал ряд укреплённых линий, реорганизовал казачье войско. Неплюев скончался восьмидесяти лет, в 1773 году, и оставил по себе добрую память — о нём упоминается во всех трёх Больших Советских энциклопедиях.