Моника Блэк - Смерть в Берлине. От Веймарской республики до разделенной Германии

Трудно сказать, насколько серьезно воспринимали берлинцы эти религиозные ограничения. Но известно, что они придавали существенное значение выбору «достойного» места для упокоения умерших близких. Хорошей иллюстрацией служит история учреждения «социалистического кладбища» Фридрихсфельде. Хотя неконфессиональное погребение христиан существовало в какой-то форме начиная с Реформации, светские места для захоронения появились лишь в 1881 г., когда в населенном рабочими восточном районе города было открыто обширное муниципальное кладбище Фридрихсфельде. На рубеже веков берлинские чиновники стремились наложить новый порядок на городскую среду (путем контроля над санитарией; строительства каналов; создания сетей общественного транспорта и водопроводных сооружений; разработки проектов по жилищному строительству, общественных рынков и скотобоен; посадки деревьев и цветов на площадях и вдоль улиц), и таким же образом они стали заниматься размещением мертвых, что прежде целиком было делом церкви, находилось в ее власти. Ориентируясь на английские сады и американские сельские кладбища, Фридрихсфельде сделали паркообразным и пасторальным; на кладбище устроили тропинки, чтобы посетители могли гулять среди могил под пышным пологом деревьев83. Но, несмотря на все обаяние кладбища, происхождение его было неблагоприятным. Первоначально оно имело репутацию бедняцкого, там тихо предавали земле не только городских нищих, но также самоубийц и тех, кого никто не хватился (и кто иногда заканчивал жизнь в качестве анатомических объектов в медицинских институтах). Бесславие преследовало Фридрихсфельде; «уважаемые» люди его избегали.

Но в 1900 г. в знак солидарности с нищими и нуждающимися Вильгельм Либкнехт, один из основателей СДПГ и отец Карла Либкнехта, выбрал это место в качестве своего последнего приюта. Впоследствии оно станет известным как «социалистическое кладбище», пункт сбора «красного Берлина», где были погребены многие сильные мира сего от германского социализма. Среди них – убитые герои революции 1918 г., fils [франц. сыновья] Либкнехта и Роза Люксебург, которой в 1926 г. был посвящен центральный мемориал в исполнении Людвига Миса ванн дер Роэ. К этому времени, по наблюдению городского инспектора Эрнста Бришкова, «жители Берлина из всех слоев вне зависимости от социального статуса и конфессии» желали быть похоронены на Фридрихсфельде84.

Со временем в разных частях города были построены и другие кладбища в парковом стиле – как светские, так и церковные, – ставшие популярными местами похорон. Однако традиционалисты, для которых единственно приемлемым было лишь старомодное деревенское кладбище, по-прежнему усматривали в них иностранную, по-видимому недостаточно немецкую, «статью импорта». Кладбища в парковом стиле, с их «прудами с лебедями и утками, мостами, берегами для сидения, удобными тропинками <…> и верандами с прекрасными видами», говорил теолог Людвиг Баур накануне Великой войны, могут заставить позабыть о том, «что вокруг, за кустами, рассеяны могилы». Для Баура такие кладбища были «трусливым уклонением от мысли о смерти»85. Современник – единомышленник Баура отмечал, что кладбище не должно быть ни «местом ужаса», ни «садом развлечений»86.

Подобные опасения имели параллели в более ранние исторические моменты. В прошлом реформаторы часто обращали внимание на роющих кладбищенскую землю собак и свиней и на крестьян, работающих среди могил, как на случаи нечестивого поведения на кладбище. Приверженцы культурного консерватизма в Веймарской республике по-своему пытались защитить достоинство мест погребения от ищущих удовольствия посетителей, которые превращали эти места в обычные парки: они заставляли кладбищенских смотрителей вводить правила, ограничивающие неблагопристойное поведение. Нянечкам, которые присматривали за играющими детьми, запрещали появляться в парке кладбища в Лихтерфельде, поскольку они «шумели и кричали», ели и пили «в не соответствующей достоинству места манере» и курили87. Берлинские кладбища – парки, но священные.

Многие жители Берлина, какими бы ни были их личные взгляды на сравнительные достоинства того или другого кладбища, решая, где похоронить умерших близких, прежде всего обращали внимание на его местоположение. Близость семейных могил к дому позволяла горожанам участвовать в одном из ключевых городских ритуалов скорби – уходе за могилой. Градостроители всегда осознавали, что новые кладбища должны располагаться в пределах досягаемости на общественном транспорте: берлинцы избегали хоронить близких там, куда трудно добраться, – ведь были места для похорон ближе к дому, пусть они и стоили дороже88. Рисунок 1.4 показывает, что, в отличие от американских могил того же времени, в Берлине могилы сооружались в виде холмов, зачастую искусно озелененных, заключенных в кольцо из камней, окаймленных кованой оградой или бетонной стенкой.

Как правило, берлинцы посещали семейные могилы несколько раз в год, чтобы посадить или полить цветы, выполоть сорняки. Эти ритуалы исполнялись в один из праздников, некоторые из них были конфессиональными. Берлинские протестанты обычно отмечали Totensonntag [нем. Поминальное воскресенье] – День мертвых, приходившийся на воскресенье перед первым воскресным днем рождественского поста в ноябре. Как и в День поминовения всех усопших у католиков, в Поминальное воскресенье вспоминали умерших, молились за них, посещали церковные службы, совершали паломничество на кладбища89. Иногда берлинцы приходили на могилы в годовщину рождения или смерти покойного, а в 1920-х гг. как среди протестантов, так и среди католиков распространилась практика ставить на могилу рождественскую елку, украшать ее, зажигать на ней свечи90. Но даже в этом случае уход за могилой оставался не столько христианским обычаем, сколько немецким, поскольку и берлинские евреи тоже тщательно ухаживали за родными могилами.

Как и уход за телом покойного, уход за могилой часто был обязанностью женщин. Благодаря их заботам могилы стали, в сущности, продолжением домашнего пространства – что также можно увидеть на Рис. 1.4. И по сей день это норма – пожилые женщины (и мужчины, хотя не так часто), проводящие долгие часы на берлинских кладбищах и, очевидно, находящие смысл и удовольствие в том, чтобы поддерживать могилу близкого человека в хорошем состоянии.

Опять-таки как и сегодня, многим берлинцам в Веймарской республике надгробие требовалось лишь на время. Обычно они предпочитали, чтобы останки были выкопаны, а могилы могли использоваться повторно по истечении заданного срока – Ruhefrist, буквально «период покоя». Если по истечении Ruhefrist аренда могилы не продлевалась, то, что осталось от прежнего обитателя могилы, переносили на другое место кладбища и хоронили в общей могиле. К XX в. период покоя продлили примерно до 25 лет, для детей он был короче91. Как и в случае со многими ритуалами смерти, принятыми в этом обществе, истоки столь удивительной практики неясны. Во всех известных мне современных историях немецких кладбищ принимается на веру, что она возникла из «рационализаторских» веяний Просвещения и желания освободить городское пространство для иных целей. Понятно, что эти веяния возникали в разных частях Европы, однако не все европейцы практикуют регулярную эксгумацию. Эта интригующая тема еще дожидается своего историка; отмечу только, что из правила Ruhefrist делались исключения. Евреев хоронили навечно по религиозному обычаю, а состоятельные берлинцы могли покупать семейные участки, где были погребены несколько поколений.

Рис. 1.4. Типичная ухоженная и густо озелененная могила, ок. 1908 г. Современные критики похоронных стилей нашли бы этот пример приятным, так как могила, в их представлении, «гармонирует» с окружающим ландшафтом. – Hannig G. Der Friedhof und seine Kunst. Berlin: Verlag von Gebrüder Borntraeger, 1908.

Берлинские буржуа представали перед лицом смерти в экстравагантном виде; особенно в годы основания империи они отмечали окончание жизни в исключительно щедрой манере – соответственно своему новому богатству, статусу и самомнению. В лучшей викторианской традиции представители берлинского среднего класса часто сооружали на могилах нечто равноценное храму и украшали их помпезными, превышающими натуральную величину статуями. Популярны были образные репрезентации скорби: ангелы и неоклассические фигуры. Похоронных реформаторов-социалистов Веймарской эпохи беспокоила вульгарная погребальная культура вильгельмовской эпохи, которую они считали «полностью несостоятельной»: