Леонид Перов - Похитители автомобилей. Записки следователя

Вернувшись в прокуратуру, я сделал несколько запросов в города, где бывал Срибный. Когда через несколько дней пришли ответы, я показал их прокурору и сразу получил санкцию на обыск.

Жил Срибный в общей квартире с большим коридором. Когда мы зашли вместе с участковым и понятым, то первое, что попалось нам на глаза, был холодильник, на котором висела уже знакомая мне фуфайка. Один из жильцов, приглашенный в качестве понятого, подтвердил, что и первое и второе принадлежит Срибному.

Дверь нам открыл сам хозяин, который и пригласил нас в комнату. То, что предстало перед нашими глазами, поразило не только меня, но и соседей, уже много лет проживающих в одной квартире со Срибным. В небольшой 16-метровой комнате тесно жались друг к другу буфет, тахта, деревянная кровать и два платяных шкафа из дорогого полированного дерева. Между ними умудрились втиснуться тумбочки, на которых гордо возвышались телевизор «Рубин» и радиоприемник «Эстония», Посреди комнаты стояли стол и стулья. Под столом на полу лежал большой ковер.

Вообще обилие ковров удивило меня. Зачем их столько в одной комнате? Они не создавали уюта. Да к этому хозяин, очевидно, и не стремился. Это был один из способов помещения денег. Деньги! Об этом кричало все в комнате, где вещи теснились, как люди в трамвае. Деньги господствовали здесь, они подавляли даже своего обладателя. Кроме ковра под столом, имелся еще один, поменьше, китайский, лежавший перед кроватью. Третий нашел себе место на тахте, а два других висели на стене: один над кроватью, другой над тахтой, закрывая нишу в стене. Когда его отдернули, оказалось, что в нише стоят еще три свернутых ковра.

И этот человек при мне ел самую дешевую колбасу с черствым хлебом!

Встречаются такие субъекты, которые, имея огромные сбережения, всю жизнь отказывают себе во всем, чтобы скопить еще больше. Такие люди, если только их можно назвать людьми, не замечают, что обкрадывают сами себя. Страсть к наживе становится единственным жизненным идеалом и постепенно превращает их в психически неполноценных людей.

Срибный был не из таких. В колхозной чайной или буфете он давился куском черствого хлеба, чтобы вызвать у колхозников чувство сострадания к себе. Хотел предстать пред людским оком жалким старичком. Кстати, и не брился он именно с этой целью.

Дома же Борис Зиновьевич не отказывал себе ни в чем. В правом отделении буфета стояли вина и водка. Как видно, Срибный знал в них толк. Он пил не что попадется под руку, а что душа пожелает. В зависимости от настроения его душа желала то водки с перцем, то столичной, а то вдруг ежевичной настойки или спотыкача. Принимала душа также и старку, зверобой, зубровку, коньяк. Иногда, видимо, ей хотелось массандровского муската, мадеры или хорошего сухого вина.

В холодильнике «в полной боевой готовности» находились разнообразные закуски.

Борис Зиновьевич любил не только хорошо поесть, но и хорошо одеться. В одном шкафу хранились вещи его жены. Жена Срибного, сухая тридцатилетняя дама, испуганно рассматривала меня и понятых, кутаясь в дорогой халат. Иногда она переводила взгляд на мужа и вопросительно смотрела, как бы стараясь узнать, чем все это может кончиться. Ей казалось, что она делает это незаметно. А из шкафа понятые доставали десятки платьев, шерстяных кофточек, блузок и юбок. Извлечены были на свет два габардиновых макинтоша, два демисезонных пальто, две шубы. Нижнее отделение было забито обувью. Каких только фасонов здесь не было!

Не уступал своей жене в нарядах и Борис Зиновьевич. Во втором шкафу висели макинтош, два демисезонных пальто и зимнее пальто. Но что это за пальто! С виду обыкновенное зимнее пальто из ратина с лисьим воротником. Но внутри оно было подшито целой беличьей шубой. Наверняка оно грело лучше ватной фуфайки, хотя Срибный предпочитал даже зимой ходить в последней.

— Интересно, сколько может стоить такое пальто? — спросил я у Срибного.

— Право не помню, — спокойно ответил он. — Рублей двести, не больше.

Присутствующий при этом понятой не выдержал:

— Хотел бы я знать, где продаются такие пальто на двести рублей.

— А вы поищите, — отрезал Срибный.

В этом же шкафу висело восемь различных костюмов. К каждому из них имелись и туфли такого же цвета. А когда из-под кровати достали большие круглые коробки, там оказалось восемь велюровых шляп под цвет костюмов. Любопытно, что за кожаную подкладку каждой шляпы была заложена ассигнация достоинством в десять рублей. Чтобы не выйти гулять без денег, как объяснил Срибный.

— Вы что же, после прогулки прятали в шляпу очередную купюру или просто никогда не тратили этих? — задал вопрос участковый.

— А они мне не мешали, — уклонился от ответа хозяин шляп.

В том, что деньги не мешали Срибному, мы имели возможность убедиться во время обыска не раз. В небольшой женской сумочке, с которой его жена ходила на базар, скромно лежали 300 рублей.

— Для чего вам столько денег брать на базар?

— Так, на всякий случай, — был ответ.

Всего у Срибного было обнаружено и описано вещей более чем на двадцать тысяч. Даже не верилось, что все они могли поместиться в такой небольшой комнате.

Пораженный нагромождением вещей и ценностей, старичок-понятой, сосед по квартире, высказал вслух то, о чем подумали мы с участковым:

— Вещь — она человеку радость должна приносить. И жизнь дана человеку для радости. А чему тут радоваться, ежели, к примеру, я свой костюм надеть боюсь и на люди в нем выйти не могу. Ни к чему все это. Глупость одна.

Срибный ничего не ответил. Я предложил ему пойти со мной в прокуратуру для допроса. Он молча стал надевать один из костюмов и пальто.

— А почему бы вам не надеть свою любимую фуфайку? — спросил я. — Ведь вы так не любили расставаться с ней.

— Теперь это ни к чему. Вас все равно не проведешь.

Ответ Срибного насторожил меня. Что-то слишком рано начинает он признавать себя побежденным. Да и сам тон не убеждал меня. Не смирения, а злобы был полон этот коммерсант. И это ему не удалось скрыть. Я попросил внести фуфайку и начал ее ощупывать. Что-то захрустело. Когда вскрыли подкладку, там обнаружили три аккредитива на сумму 1800 рублей. Срибный ничего не сказал, только ниже опустил голову. Так вот почему он не любил расставаться с ватником! Кстати, на одном из аккредитивов карандашом легонько были записаны адреса друзей Срибного, с которыми он был связан.

В процессе расследования было установлено, что Срибный занимался коммерческим посредничеством. Он заключил договоры с тридцатью пятью колхозами разных областей на поставку им жома.

Из колхозных касс выплатили коммерсанту за год более сорока тысяч рублей.

Срибный признался, что часть из них ушла на взятки за внеочередное получение вагонов, директору паточного завода и еще одному скромному работнику из учреждения с загадочным названием «Сбытпостач».

За кругленькую сумму этот работник шел к управляющему или заместителю и, ссылаясь на просьбу колхоза, просил подписать письмо директору завода об отпуске жома при наличии сверхплановых запасов.

Так матерые жулики, спекулируя интересами колхозов и государства, вытягивали из колхозных касс огромные деньги. А ответственное лицо считало, что помогает колхозам.

Узнав, что Срибный арестован, скромный служащий и крупный взяточник, испугавшись ответственности, умер от инфаркта.

Остальные были осуждены и получили по заслугам.

Я познакомился с ним совершенно случайно. Редактор газеты предложил мне дать небольшую информацию о республиканском совещании лучших участковых уполномоченных милиции. Председательствующий объявил, что слово предоставляется отличнику милиции лейтенанту Хвощану. На трибуну поднялся небольшой плотный человек в милицейской форме. Я ожидал, что он начнет рассказывать о том, как он задержал опасных преступников или распутал хитро замаскированное хищение народного добра. Но лейтенант говорил о совершенно прозаических, на мой взгляд, вещах: о работе народных дружин, о заседаниях товарищеских судов, о помощи нештатных работников милиции.

— Интересно, по какому принципу его признали одним из лучших? — обратился я к сидевшему рядом моложавому полковнику милиции. — Он, если я не ошибаюсь, не совершил ничего особенного.

— У вас несколько неправильное представление о работе милиции. — В голосе полковника звучали нотки покровительственного поучения. — Многие, к сожалению, считают, что дело милиции только в том и заключается, чтобы ловить жуликов да воров и сажать их в тюрьму. Но это правильно только наполовину. Главная наша задача — предотвратить преступление, уберечь человека от тюрьмы. Так вот у этого лейтенанта на участке уже три года как не совершено ни одного серьезного преступления. Да вы побеседуйте с ним самим, ему есть о чем рассказать.

Через несколько дней я отправился в село, где жил Хвощан. Добрался туда я только вечером.