Всеволод Крестовский - В дальних водах и странах. т. 2

Перехожу ко креповым тканям (crépe de Japon). На мой взгляд, японские крепы, по добротности и мастерству выделки, не уступают китайским, хотя иные знатоки и считают их — не знаю почему — ниже последних. По виду, те и другие одинаковы и выделываются одинаковым же способом. Здесь они бывают двух сортов: набойчатые и ординарные. На первых, прежде окраски фона, набиваются какие-либо рисунки или узоры, тем же способом как и на ситцах, и к этим рисункам, местами, прибавляется иногда вышивка шелками или золотою битью, в особенности если это будут цветы, или птички, или яркие бабочки; вторые же не имеют рисунка и всегда получают однотонную окраску, в которой преобладают светлые цвета, от самых ярких, до самых бледных и притом необыкновенно нежного тона. Креп этого последнего сорта вывозится и в Европу, где, впрочем, он известен в продаже под именем китайского (crépe de Chine).

Наконец, нам были показаны японский атлас (шюсу и нумэ) и несколько сортов материй в роде европейского файя, рипса и фуляра. Тут окраска уже самая разнообразная, начиная от самых темных и кончая самыми светлыми цветами. Впрочем, преобладающими являются средние тона. На некоторых из материй этих сортов есть и рисунки, как набивные, так и затканные; сюжетами их обыкновенно служат японские человечки, жучки, бабочки, летящие гуси и т. п. Цены вообще очень умеренны: от 8-ми до 20-ти иен за кусок около 15-ти аршин. Материи, затканные золотом ценятся дороже, а именно от 20-ти до 60-ти иен; парчи же, сравнительно, очень ценны: есть куски до 200 иен и более; но принимая во внимание роскошь и замечательную искусность выделки высших сортов этого рода, нельзя не сказать, что даже и такие цены не особенно высоки, — они только соответственны затраченному труду и материалу.

После шелковых магазинов, посетили мы Кванкуба — постоянную выставку специально киотских изделий, которая в то же время служит и базаром, где все эти artiсles de Kyoto покупаются по цене самой сходной. Вход бесплатный. Кванкуба находится среди прекрасного городского сада, полного разных лавочек и яток, мелких ресторанчиков и чайных домов, беспритязательно ютящихся под сенью роскошно разросшихся японских кленов, гигантских криптомерий, камфарных, перечных и иных старорослых деревьев весьма значительной высоты и почтенного объема. С утра уже народу здесь пропасть; повсюду самое оживленное и веселое движение. Много красивых женщин, еще более прелестных детей. Все это снует по выставке и по аллеям сада, закусывает, пьет чай и с детски простодушным удовольствием любопытно рассматривает выставленные предметы, или толпится пред ходячими диорамами, фокусниками и рассказчиками народных сказок.

Выставка сгруппирована по отделам и помещается в нескольких деревянных бараках, соединенных проходными коридорами и галереями с главным павильоном. Я уже описывал подобные учреждения, говоря о Кванкуба в Токио и Киосинкване в Кообе; поэтому нет надобности повторять знакомое. Скажу только, что киотская выставка отличается преимущественно изящными изделиями, имеющими для Японии то же значение, как знаменитые articles de Paris для Европы. Превосходные cloisonnees (особенно черной эмали) на меди и фарфоре, дивные сальвокаты и вообще лаковые вещицы, всевозможные веера и зонтики, мозаика и точеные из кости фигурки, фарфоровые блюда и вазы, оксидированная бронза с инкрустациями, искусственные цветы, куклы и тысячи иных подобного рода безделушек и солидных objets de luxe, — все это заставляет посетителя жадно разбегаться глазами во все стороны и все это выразительно носит на себе печать киотского вкуса и киотской традиции, по которым сразу узнаёшь произведение древней столицы в числе однородных с ним изделий, вышедших из мастерских иных городов и провинций. Я не скажу, чтобы они были лучше или хуже других изделий, хотя бы токийских, но на них лежит яркая печать своеобразности. Так, например, в живописи здесь преобладает миниатюра, и это потому, что она была в большой моде при киотском дворе и всегда пользовалась особым поощрением со стороны императоров. На самом доступном по цене кипарисовом или пальмовом веере вы можете иногда любоваться здесь необыкновенно отчетливо исполненным рисунком, где, на пространстве каких-нибудь двух квадратных вершков, сгруппировано около сотни человеческих фигурок в полтора сантиметра величины, из коих каждая имеет свой характер и даже свое выражение лица. Киото издревне славится своими миниатюристами, работы которых, по замечанию Эме Эмбера, очень часто напоминают церковные служебники средних веков; в них такое же употребление пергамента или веленевой бумаги, то же изобилие позолоты по краям и та же роскошь красок. Изумительная миниатюрность и отчетливость работы проявляется и в мелких рельефно-чеканных изделиях из стали, бронзы, серебра и иных металлических сплавов и инкрустаций, какими украшаются запонки, черенки ножей, рукоятки и наконечники сабель и небольшие деревянные шкафчики, так называемые secretaires. О киотской традиции в искусстве я довольно подробно говорил уже раньше [71]; остается разве отметить стремление к символизму, которое составляет одну из особенностей киотского творчества вообще. Так, зеленые сосновые ветви служат условным выражением неувядаемой красоты, ветвь цветущей сливы — соответствует радостям весенней любви, дракон Дежа — эмблема могущества, гривохвостая черепаха Мооки — долговечности, священный журавль О-тсури — бессмертия, птица Фоо — вечного счастия и так далее. Подобные изображения и встречаются чаще всего на всевозможных киотских изделиях. Кроме того, следует еще отметить, что в деревянных и лаковых изделиях киотские мастера, по традиции, избегают резких контуров и остроугольных форм, стараясь всегда их срезывать или округлять. Мне кажется, что во всех этих особенностях, за исключением последней, сказывается традиционное влияние Китая, от которого древний Ниппон воспринял первые плоды своей "заморской" цивилизации; что же до стремления к округленности углов и конечностей, то тут, вероятнее всего, является не менее древнее влияние Кореи. На эту мысль меня наводит то обстоятельство, что на домашней утвари корейцев, на их постройках, плетнях и вообще на всех изделиях — насколько я успел познакомиться с ними в корейских поселениях нашего Южно-Уссурийского края — замечается то же самое избегание не только остроугольных форм, но даже прямых углов и стремление всегда как можно более сгладить и округлить их.

Следует еще сказать несколько слов о киотских инкрустированных бронзах. Эти металлические инкрустации отличаются совершенно оригинальными цветами, эффект которых необычайно усиливается на темном оксидированном фоне. Тут все дело в уменьи мастеров составлять различные сплавы, посредством прибавки к металлу большего или меньшого количества другого приплава. Так, например, сплав в известной пропорции меди и антимония получает превосходный фиолетовый цвет; затем специально японский металл шаку-до, весьма искусно приготовленный из меди, серебра, золота, свинца, железа и мышьяка имеет розово-пурпурный оттенок, а другой металл шибу-еши, при общем его серебристо-сером оттенке, отсвечивает всеми цветами радуги. Кажется, можно смело сказать, что японские бронзовые мастера — единственные в свете знатоки оттенков металлов в металлических сплавах при различной толщине последних. Они этим пользуются для вкрапления в сосуды и вазы инкрустаций и для приготовления очень редких и красивых рисунков на металлических зеркалах, где каждый цветок и листик, или каждая часть костюма изображенного лица отливает тем или другим оттенком, смотря по тому, какой металл и какой толщины был употреблен на изображение.

При осмотре киотской выставки, у меня утвердилось убеждение, первые проблески которого зародились во мне еще во время прогулок по токийской Кванкуба, — это именно то, что японцы и в деле промышленного производства, как в деле военной, морской и медицинской техники, стремятся усвоить себе от европейских учителей только их основания и приемы, дабы затем сказать им "farewell" [72] и, давши полный "Abschied" [73] с приличным вознаграждением за труды, идти в дальнейшей практике уже собственными силами, вполне самостоятельно и не только независимо от европейцев, но даже в некоторый подрыв их знаниям, производительности и сбыту. Япония стремится отпускать в Европу и Америку своих произведений как можно больше, а брать от этих стран как можно меньше, и это вполне похвально. Привыкнув находить в своей стране все предметы, необходимые для собственного потребления, японцы спрашивают у иностранных производителей только то, чего нельзя найти у себя дома; теперь же, не только в местах, открытых для иностранной торговли, но и внутри страны, как слышно, заведены и уже действуют бумаго— и шерстепрядильные мануфактуры на европейский лад, с паровыми машинами, ситцевые и суконные фабрики, образцы произведений коих уже находятся в постоянных столичных и провинциальных выставках. Мы видели в киотской Кванкуба несгораемые шкафы, стенные и карманные часы, стеариновые свечи, мыло, духи, папиросы, сигары, стеклянные изделия и хрусталь, стальные и ножевые изделия, двустволки и револьверы, даже так называемые "шведские" безопасные спички, вышедшие непосредственно из местных мастерских и сработанные исключительно японскими руками. И японцы не только не скрывают, но напротив, с гордостью заявляют, что все это делается ими для того, чтобы освободить свое отечество от коммерческого гнета Англии и вообще сделаться независимыми в торговом, как и во всех других отношениях, от Европы. Дай Бог! Не могу не пожелать им от всей души полного успеха в этом направлении, как не могу не желать его и для России… Недаром японцы говорят, что "будущность народа заключается в нем самом, как орел в скорлупе своего-де яйца". Мысль верная и красиво выраженная.