В Брянских лесах - Александр Кривицкий

карикатуры на кайзеровского офицера времен первой мировой войны. И действительно, майор фон Шрадер — старый офицер германской армии. В 1914— 16 гг. он имел чин лейтенанта, а в его военной биографии отразились судорожные стратегические комбинации немецкого генерального штаба — лейтенант Шрадер находился то на западном, то на восточном фронте, то наступал в долинах Фландрии, то отступал по болотам Галиции… Спустя год после прихода Гитлера к власти Шрадер получил чин капитана, а затем и майора.

Шрадер бросает жадный взгляд на коробку с сигарами. Командир знаком разрешает ему курить, и немецкий майор, подвинув к себе коробку, сконфуженно смотрит на знакомую этикетку: «Экстра. Берлин».

— Из вашего обоза взяли — на дороге между К. и Л, — говорит Виктор Кондратьевич.

— Это было во вторник, — меланхолично замечает фон Шрадер.

— Вы ошибаетесь! Это — в прошлую среду. А во вторник сигар не было — одни патроны к снаряды.

Виктор Кондратьевич предлагает нам принять участие в допросе Шрадера…

— Какое у вас образование?

— Высшее.

— Хорошо ли вы знаете историю Германии?

— О да, я — историк!

— Чем об’яснить, что в годы, когда Европа находилась под сапогом Наполеона, в Пруссии не существовало массового партизанского движения?

Историк фон Шрадер морщит лоб и молчит.

— Известно ли вам, что когда крестьянин Андрей Гофер в 1809 г. поднял в Тироле восстание против наполеоновского владычества, битые немецкие генералы и раболепные министры отреклись от него и выдали партизана врагам на казнь?

Крупные капли пота выступают на лбу майора фон Шрадера, и он, наконец, бормочет:

— Партизанское движение возможно только в такой огромной стране, как Россия.

— Но в небольшой Испании храбрые партизаны — герилью не раз били опытных генералов Наполеона. А разве сейчас маленькая Югославия не охвачена огнем партизанской борьбы? А разве албанские партизаны не доставляют серьезных неприятностей вашим друзьям-итальянцам?»

Майор фон Шрадер явно растерян.

— Известно ли вам, что только в 1813 году, после того, как русская армия и русские партизаны разгромили войска Наполеона и сломили его могущество, в Пруссии начали возникать партизанские отряды для действий против Бонапарта?

— У нас в Германии не любят вспоминать об этом, — понуро отвечает Шрадер.

— Правильно! А почему? Потому что вы страшитесь партизанского движения в оккупированных странах в отрицаете его вообще, называя партизан разбойниками. Вы лично писали в листовках, что партизаны — это не народные воины, что их нужно убивать на месте?

— Писал, — подтверждает фон Шредер, понимая уже, что в этой хижине известно всё, что он делал неподалеку от леса. — Но мы в Германии вообще считаем партизанское движение нецелесообразным.

— На своем личном опыте вы имеете теперь возможность убедиться в обратном.

Дверь отворилась. Вошел связной, приехавший из дальнего партизанского отряди.

— Товарищ командир! Разрешите доложить. Отряд задание выполнил. Потери — четыре человека. Особо приказано передать: убита Валя С., принимавшая участие в операции… Пошла на самое опасное дело… Немцы вздевались над ней, всю изуродовали.

В комнате стало тихо… Отважная партизанка погибла смертью храбрых здесь, среди огромных желтых сосен…

— Уведите пленного, — негромко сказал командир. — Не могу смотреть…

Виктор Кондратьевич, отвернувшийся к окну, чтобы не выдать своих слез, вдруг закричал:

— Смотрите, Генька-подрывник нашелся! Идет сюда.

Мы посмотрели в стекло. По просеке, окруженный группой партизан, важно шагал крохотный мальчуган лет трех-четырех, направляясь к хижине…

…Генька, плотный мальчуган со светлыми чуть раскосыми глазами, беленьким вихром на лбу и живым румяным лицом, походил на карапузов с рекламных картинок, украшенных надписью: «Я ем повидло и джем». Он вскарабкался на колени командира и, бесстрашно ухватив его за усы, пропищал:

— А я давно нашелся!

Ах ты, найденыш дорогой, подрывник наш отчаянный, где же ты пропадал?! — спрашивал командир, протягивая мальчику его любимую игрушку — пулеметную ленту.

Генька, занявшись своими, как он сказал, «пульками», был явно не склонен отвечать на расспросы. Командир задумчиво посмотрел на Геньку, погладил его по голове и промолвил:

— Страшная история у этого ребенка. Начало ее связано с диким преступлением немцев в деревне У.

После налета карателей на эту деревню в просторном погребе одного из домов были найдены трупы местных жителей — полуобнаженные женщины со спутанными волосами, старики с ветхими пергаментными лицами, дети с глазами, полными застывшего недоумения. Все эти люди — и старые и малые — были зверски замучены немцами.

В деревне У. погибли дед и бабушка Геньки. Остался он со своей матерью, и перебрались они на жительство в соседнее село М. — так можно было заключить из невнятных рассказов ребенка.

Трагедия села М. хорошо известна партизанам. Раз в неделю немцы появлялись там, опустошали избы — забирали хлеб, мясо, яйца и исчезали. Но однажды рано утром, в день престольного праздника верующих, когда многие, оставшиеся на селе старики и женщины были в церкви, к западной окраине М. подкатили три грузовика с солдатами. Они спрыгнули на землю и рассыпались по крестьянским дворам. В руках у немцев были факелы, бидоны с керосином и пучки сена. Скоро запылали крайние избы…

Немецкое командование выжигало и разрушало деревни, расположенные в районах действий партизан. Теперь наступил черед села М. Его немногочисленные жители узнали о пожаре лишь в тот момент, когда два серых столба дыма, словно умоляюще воздетые руки, поднялись в небо. Первым заметил пламя звонарь церкви старик Матвеич. Он перекрестился и стал подбирать веревки от колоколов. Через минуту воздух дрогнул от гулкого удара. Один за другим наполнили чуткое утро тревожные, глухо гудящие звука расколыхавшейся меди.

— Жгут нас немцы! — закричали люди, выбегая за церковную ограду.

Трудно сказать, что произошло тогда в душе сельского священника Памфилия. В селе не оставалось никого, кто мог бы организовать людей, сказать нм, что нужно делать. И Памфилий решил поступить так, как он знал и умел.

— Пойдем крестным ходом, верующие, — возгласил он, — усовестим злодеев.

Прошло несколько минут, и из ворот церкви вышла на улицу процессия. Наклоняясь над толпой, шелестят хоругви, волнуется парча, тонкое резное серебро дрожит в синем воздухе. Сверкает большой запрестольный, выносной крест, от которого издревле получило свое название в самое шествие. Золоченые иконы плывут над обнаженными головами людей.

В последний момент в сердце Памфилия, верно, шевельнулось смутное ощущение трагической бесплодности того, что он делает, и, подозвав к себе наиболее крепкого из окружавших его стариков, он шепнул ему:

— Пробирайся к партизанам. Пусть выручают, если успеют.

Михеич понимающе кивнул головой и заковылял к разрушенным амбарам, в ту сторону, где еле заметной грядой темнел лес. Но и это было уже ненужным. В селе находились два партизанских