Владимир Жуков - "Север" выходит на связь

Где-то внизу, под полом кабины, лыжи упруго коснулись наста. Снежная пыль, поднятая пропеллером, густо полетела в лицо, но сквозь нее ярко виднелись большие, смело пылающие костры.

К самолету бежали люди.

В первую секунду, после легко, мгновенно ушедшего сна, Стромилов не понял, где находится. Над головой ровно стлался дощатый потолок, с правого бока — бревенчатая стена, а слева, в метре всего — беленый бок русской печи. Было тепло, от чего он так отвык в Ленинграде. Тепло не от полушубка, натянутого до подбородка, а от разлитого вокруг дыхания этой огромной, занимающей, наверное, половину избы печки.

— Ты бы подмел, парень!

Голос был мужской, человека в летах, и Стромилов понял, что от этого голоса он и проснулся, только не уловил, что говорилось раньше. Самого человека не было видно, его закрывала перегородка, а в дверь, вернее, в проход между перегородкой и печью, виднелось только замороженное оконце да стол, на котором стоял черный от копоти чайник.

— Слышь, подмети, парень, — настаивал все тот же голос. — Инспектор приехал, а ты сидишь. Он те задаст!

— Задаст! — отозвался голос помоложе. — Я кому хошь могу сто очков. У меня ажур!

— Инспектор найдет, чего у тебя. На то его из самого Ленинграда привезли, чтоб любого насквозь расколол. Увидишь!

— Еще посмотрим.

Стромилов улыбнулся. Ему понравилась уверенность молодого, и он понял, что тот, раз его пугали «инспектором», — радист. И вообще Стромилова, приезжего, скорее всего, поселили у радистов, ведь он по их части прибыл. Ночью в избе слабо горела коптилка. Стромилов не разглядел, что тут и как. Да и спать хотелось смертельно, продрог он сильно за рисковый, хотя и недолгий полет. Ну что ж, раз у радистов — это хорошо, ближе к делу.

Он быстро оделся, застелил постель и, пригибаясь, вышел из-за перегородки.

Те двое поднялись с лавок, поздоровались. И тотчас хлопнула дверь, вошла молодая женщина, закутанная до глаз в полушалок. С нею в избу ворвался радостно-свежий морозный воздух, и сама она, быстрая в движениях, как бы разливала вокруг себя доброе настроение. Тоже поздоровалась с гостем, не тратя времени, загрохотала чайником на шестке.

Стромилов огляделся. Вот это да! Молодой парень был прав, хвастаясь: здесь, в просторной пятистенке, располагался хоть и маленький, но настоящий радиоузел!

Кроме обычного, как водится, стола в красном углу, стоял в избе еще один, длинный, видно, специально сколоченный. На нем аккуратно располагались три «Севера» с удобно укрепленными телеграфными ключами, с отдельными источниками питания. Радиостанции (и, чувствовалось, антенны) находились друг от друга на расстоянии, не избавлявшем их при одновременной работе от взаимных помех. Но главное — то, что станций было несколько, позволяло радисту, как тотчас понял Стромилов, работать, используя сразу две рации — одну в виде приемника, другую как передатчик. В противном ведь случае надо было, передав сообщение, переключать радиостанцию на прием, а потом снова на передачу, и так все время, пока ведешь сеанс. Такова была «плата» за крохотные размеры «Севера», за его портативность, достигавшуюся за счет совмещения многих деталей в схеме передатчика и приемника. Третью радиостанцию, когда две другие работали «по-узловому», можно было использовать параллельно, вести на лей наблюдение за эфиром.

Стромилов подметил и стопку тетрадок — аппаратных журналов и тщательно, даже красиво, выполненные вводы антенн, продетые сквозь раму окна, а подальше, в углу — еще один стол, точнее, верстак, и на нем — тисочки, паяльник, коробочки с канифолью, винтиками, гаечками, сопротивлениями — всем тем, чем быстро разживаются люди, знающие толк в радиоделе и любящие его. Была тут даже пластмассовая коробка немецкого полевого телефона, и провод от нее змеился наружу, в другую, скорее всего, штабную избу.

Молодой парень угадал, видно, что Стромилов доволен, и, сдернув кубанку с красной партизанской ленточкой, победно посмотрел на пожилого. И тот — бородатый, в телогрейке, в больших, ладно подшитых валенках — покорно пожал плечами, как бы говоря: ты, конечно, в своем хозяйстве больше понимаешь, только ведь я по дружбе намекал, для порядку.

Он и оказался, пожилой, из бойцов стрелкового взвода, его прислали проводить Стромилова к начальству. А молодой был точно — радист. Позже, за чаем, обжигаясь краем металлической кружки, он рассказывал Стромилову, как выискивал для аппаратуры свободную, нежилую избу, как размещали все, налаживали и как славно теперь трудиться. Потом появился серьезный, похожий на молодого колхозного агронома, брюнет лет двадцати пяти — начальник связи Лева Миронов, и разговор принял деловой характер, лишь время от времени прерываясь, к слову, общими картинами партизанского житья-бытья.

Говорили весело. Стромилов и потом не раз отмечал про себя, что партизаны все, как один, улыбчивы, словно бы все время демонстрируют бодрое состояние духа; даже ругаются они так весело, что невзгоды, которые они клянут и которых у них предостаточно, кажутся довольно безобидными, во всяком случае преодолимыми если не завтра, так через месяц, не более.

Радиоузел, в котором Стромилов провел свою первую ночь за линией фронта, не был, разумеется, правилом в партизанском быту. И в то же время в избяном спокойно-просторном расположении трех раций — раций, которым по самой их конструктивной идее полагалось скрытно находиться в лесу или где-нибудь в сарае, под соломой, — нельзя было не видеть той силы, которую обрело к 1943 году партизанское движение в тылах группы немецких армий «Норд».

Партизаны держали под своим контролем большую территорию. В треугольнике железных дорог — Витебской, Варшавской и Новгород-Батецкая-Луга действовала 5-я партизанская бригада, гостем которой был Стромилов. Бригада восстановила Советскую власть в шести районах — Солецком, Уторгошском, Стругокрасненском, Батецком, Лужском и Плюсском. И уж если в каждой деревне тут имелся назначенный партизанами председатель сельсовета, то как не устроиться радистам с комфортом — в отдельной избе, с тисочками и паяльниками? В известной мере это было наградой за лишения и трудности, которые они переносили вместе с другими бойцами народной армии, когда борьба с врагом в его тылу только зарождалась.

Пройдут годы, и станет известен рассказ Героя Советского Союза Ивана Ивановича Сергунина о том, как создавалась 5-я Ленинградская партизанская бригада.

Ядром ее, прародителем явился партизанский отряд, возникший в июле 41-го года. В отряде насчитывалось 32 человека. Обосновались на берегу реки Ущи. Отряд имел автомашины, на них и отправлялись на диверсии — нарушали коммуникации гитлеровцев.

Постепенно взрывчатка иссякла. Уничтожали предателей — полицейских и старост в деревнях, но считали эту боевую деятельность недостаточной, стремились нанести врагу больший урон. Тогда и решили: идти к фронту, связаться с разведкой Красной Армии, помогать ей в доставке «языков», а заодно и получить взрывчатку, чтобы снова наладить диверсионную работу.

В обход Великих Лук направились к Осташкову и там встретили 2-ю Особую партизанскую бригаду. Тогда, в ноябре 41-го в отряде насчитывалось уже около двухсот человек, имелось 12 пулеметов. Чтобы пополнить боеприпасы, отряду разрешили перейти линию фронта. Короткий отдых, и снова во вражеский тыл. Теперь — в партизанский край, возникший на территории трех районов — Дедовичевского, Поддорского и Белебелковского. Партизаны чувствовали себя свободно в своем краю, ездили на лошадях. Эта территория была, по существу, передовой позицией нашей армии.

Летом гитлеровцы бросили целые две дивизии, чтобы уничтожить, задушить партизанский край. Два с лишним месяца, до сентября, вели народные мстители бои с карателями. Все же пришлось уходить. Последними край покидал отряд, в котором был И. И. Сергунин. В задачу отряда входило запутать гитлеровцев, помешать устроить погоню за партизанами, отходившими на Псковщину.

Долго водили немцев по болотам. Наконец отдали последнюю деревню — Татинец и через Псковский и Порховский районы вышли к Радиловскому озеру.

Трудный был это путь. Есть нечего — питались травой, капустой с огородов. Люди умирали от истощения. К тому же еще фронт стабилизировался, враг имел возможность отправить часть своих войск на отдых, все деревни, мимо которых шли партизаны, оказались занятыми гитлеровцами. Но все равно нападали на гарнизоны, хоть чуть-чуть пополняли необходимые запасы.

В октябре прилетел к партизанам самолет с Большой земли. Сбросил взрывчатку, боеприпасы. От Ленинградского штаба партизанского движения получили разрешение выйти в район Пскова, где можно было действовать увереннее. Начали трепать фашистов по всей округе, создали сеть своих людей — информаторов.