Фердинанд Тохай - Секретный корпус. Повесть о разведке на всех фронтах

На протяжении всей войны выяснение количества и состояния войск противника играло важнейшую роль. Лисский прорыв в апреле 1918 года произошёл в основном из-за того, что немцам удалось кое-что узнать о наших намерениях. Противник собирался предпринять атаку 10 апреля. Во время набега на португальские траншеи в Ришбур л'Авуэ 8 апреля немцы захватили в плен несколько португальцев. Эти солдаты; на допросе, очевидно, рассказали, что на следующий день их должна была заменить сильная британская дивизия (мы знали, что немцы готовят атаку).

План же германского генерала фон Арнима состоял в том, чтобы рассеять португальцев и устроить прорыв. Однако, если бы он стал дожидаться дня, назначенного для атаки, то, как теперь выяснилось, ему пришлось бы иметь дело с британскими войсками. Поэтому он решил ускорить нападение и атаковал на следующее утро, 9 апреля, прежде чем португальцы были сняты с фронта. Слабые, подавленные, одинокие во Франции, португальские отряды — пережитки времени наёмных войск — дрогнули и побежали.

Курьёзными путями иной раз приходилось узнавать названия германских частей. Однажды на реке Лис ветер занёс в наши окопы провинциальную немецкую газету. По этой газете мы поняли, что против нас стоят солдаты из другой провинции, а не те, какие мы думали. Как-то раз мы направили офицера разведки на «ничью землю»: он должен был прислушаться к разговорам во вражеских окопах и по акценту определить происхождение этих солдат.

Он слышал, как один немец сказал: «Мне хотелось бы сегодня вечером быть в Дрездене». Дрезден — главный город Саксонии. Сопоставив это сообщение с другими, удалось установить, что участок защищают саксонцы.

Одному офицеру разведки довелось длительно беседовать с немцами в их траншеях в дни, когда, казалось, всё шло против Германии. Италия и Румыния только что объявили войну, и британские позиции были усеяны плакатами, кричавшими об этом. Настроение «фрицев» было неважное, и британцы решили воспользоваться моментом: заняться пропагандой с помощью звукоусилителя.

В Италии, на плато Азиаго и в секторе Граппа, достигли большого мастерства в такой пропаганде. Примерно 50 процентов австрийской армии состояло из недовольных габсбургским режимом, и поэтому дезертиры, бывало, ночь за ночью непрерывным потоком приходили во французские и британские окопы.

Однажды ночью около Граппы к французским позициям приблизился австриец и заявил: сюда готовы перейти шестнадцать его товарищей, если французы выпустят две белые ракеты как сигнал, что всё обстоит благополучно. В британской армии непременно завели бы папки с делами, которые должны были бы пройти все инстанции… Французы не столь педантичны. Взвились вверх белые ракеты, пришли перебежчики, а штаб узнал об этом позднее.

После этого вдоль французских и британских позиций были созданы специальные «посты дезертирства»; об их точном местонахождении, необходимом «этикете» и процедуре, которым должен следовать дезертир, сообщали в листовках, которые сбрасывали с самолётов.

Центром всей пропаганды был штаб британской миссии при итальянском верховном командовании и два её ведущих представителя: полковник Грэнвилл Бэкер и г-н Уикхэм Стид, впоследствии редактор газеты «Таймс».

Я часто встречал то одного, то другого из них за фрулианскими холмами в Абано, в лесистой, поросшей апельсинами и оливками горной глуши, вдали от бушующей войны.

Подобные британские миссии были разбросаны повсюду — в Варшаве и в Тегеране, в Шантильи и в Афинах. Их задачей было держать Военное министерство постоянно в курсе развёртывавшихся событий на всех театрах войны.

Миссии эти состояли почти сплошь из кадровых офицеров Генерального штаба, обладающих личным обаянием и светской любезностью. Эти качества были необходимы для очарования иностранцев.

Военное министерство, например, желало знать обо всём, что касается войны в Италии, потому что союзники не верили друг другу. В Италию назначали бригадного генерала главой британской миссии. Миссия, располагавшаяся в Удине, а позднее в Абано, около Падуи, посылала в Военное министерство Англии всю информацию, которую могла собрать.

Эта миссия держала связь со второй британской миссией в Риме. Та имела дело главным образом с работой секретной службы и возглавлялась одним лондонским финансистом (членом парламента), ставшим временно специалистом по шпионажу.

Обе миссии спокойно занимались своим делом, пока в Италию не прибыл из Фландрии довольно важный генерал сэр Герберт Плумер. Он привёз с собой почти весь штаб 2-й армии, стоявший дотоле в Касселе. Генерал Плумер и его пять дивизий были тотчас же включены в состав итальянской армии. Возник вопрос: каким образом ему общаться с Военным министерством и с итальянской армией, одной из составных частей которой были его войска? Через британскую миссию в Падуе или непосредственно?

У генерала Плумера было весьма определённое мнений на этот счёт. Он не хотел, чтоб кто-либо стоял между ним и Военным министерством или итальянской армией.

Так, ни до чего не договорившись, миссия в Абано стала дублировать работу штаба генерала Плумера, расположившегося в 10 милях от Абано, в Новенто.

Установить личность одного немца, живого или; мёртвого, — значит выяснить номер батальона, а, следовательно, и дивизии. Появление новой дивизии на фронте в девяти случаях из десяти может оказаться очередной сменой на отдых, но надо всегда иметь в виду возможность десятого случая.

Вернее всего можно установить номер части по убитым или захваченным в плен бойцам противника. Целью большинства ночных налётов, которые мы обычно производили между боями и которые так раздражали непосвящённую публику, было такое «ознакомление» с противником. С y6итого, доставленного нашим патрулем, прежде всего, снимали жетон, указывавший его личность. Это было вернейшим способом установить личность погибшего и его полк. Вслед за этим с гимнастёрки или шинели срезали погоны с номером или буквами, нарукавные и прочие знаки на одежде или снаряжении. Наконец, забирали его расчётную книжку, карты, письма, дневники, открытки, блокноты и прочее.

Всё это направляли в штаб дивизии. Часто приходилось сидеть часами над такой коллекцией — письмами и одеждой со свежими следами крови.

Документы, официальные и частные, были всегда ценным источником информации. Немцы — большие любители писать письма; они обычно носили с собой личные письма и открытки от десятков товарищей из других дивизий и корпусов. Кстати, первое указание на то, что немцы готовятся к майскому наступлению 1918 года на Шмен-де-Дам, маршал Фош получил из захваченных личных документов и почтовой открытки.

Немцы прибегли к самым современным методам маскировки и обмана, благодаря чему им удалось скрывать свои намерения до 25 мая. А в этот день мы захватили на р. Лис германского солдата, среди вещей которого нашли почтовую открытку из Дана — крупного города позади Шмен-де-Дамского участка. Автор открытки намёками сообщал о предстоящей атаке на Шмен-де-Дам. Копию открытки спешно направили во французский штаб в Компьене, и маршал Петэн постарался подтянуть резервы к угрожаемой зоне. Если ему и не удалось предотвратить прорыва, то всё же удалось смягчить последствия.

Иногда во время больших операций десяткам офицеров приходилось тщательно изучать до пятидесяти мешков писем, открыток и дневников в день, причём всего какие-нибудь 10 процентов из них оказывались ценными. Адреса отправителей и получателей всегда брали на заметку, равно как и почтовые штемпеля.

Тщательное изучение документов давало возможность следить за ростом и сокращением сил противника на поле боя. Германская армия вначале росла так быстро, как разведке и не снилось в мирное время, а затем, по мере увеличения потерь, стала катастрофически сокращаться.

В 1918 году исчезали, как дым, целые дивизии. Изучая каждый факт, упоминавшийся в захваченных документах, можно было следить за реорганизацией и перегруппировкой сил противника, хотя и не всегда точно.

Я вспоминаю сейчас график на стене кабинета одного очень видного лица. Этот график показывал неуклонное падение живой силы немцев и точно предсказывал день окончания войны вследствие полного истощения резервов противника… Однако война каким-то образом перевалила за отмеченный красными чернилами день. Французы никогда не верили в этот график; пожалуй, они были правы.

История с графиком напомнила мне об увлекательной теории, по которой считалось, что можно извлечь много сведений путём изучения личности и склада ума генерала, командующего противостоящими силами. В 1916 году мы заинтересовались этой теорией. Нам было приказано расспрашивать пленных обо всём касающемся их дивизионного генерала. Мы получали ответы:

— Наш генерал толст, курит сигары и пьёт шампанское с женщинами в офицерском казино.