Почему любовь уходит? Социология негативных отношений - Ева Иллуз

включает в себя претензии на внутреннюю свободу субъекта, а также (позднее) претензии на сексуально-телесную свободу, несмотря на то что оба типа этих свобод имеют различную культурную историю: в основе эмоциональной свободы лежат история свободы совести и история неприкосновенности частной жизни, в то время как сексуальная свобода возникла благодаря борьбе женщин за эмансипацию и новым правовым концепциям тела. Следует отметить, что до недавнего времени женщины, в сущности, не владели собственным телом (они не могли, например, отказать в половом акте своему мужу). Сексуальная и эмоциональная свобода тесно переплелись, став при этом служанками друг для друга в рамках широкой категории либертарианской самопринадлежности: «Либертарианский принцип самопринадлежности гласит, что каждый человек обладает полными и исключительными правами распоряжаться собой и собственными возможностями и, таким образом, не обязан предоставлять услуги или продукты своего труда кому-либо еще, с кем он заранее не заключил договор»¹⁸. Если говорить более конкретно, либертарианский принцип самопринадлежности включает в себя свободу иметь собственные чувства и полностью владеть ими, а также свободу владеть и управлять собственным телом, что подразумевает в дальнейшем свободу самостоятельно выбирать себе сексуальных партнеров и свободу вступать в отношения и выходить из них по своему усмотрению. Иными словами, самопринадлежность предусматривает ведение эмоциональной и сексуальной жизни человека в рамках его собственного внутреннего пространства без вмешательства со стороны внешнего мира, позволяя его эмоциям, желаниям или субъективно поставленным целям определять его выбор и переживания. Эмоциональная свобода — это особая форма самопринадлежности, в которой эмоции направляют и оправдывают свободу иметь физический контакт и сексуальные отношения с любым человеком по своему собственному эмоциональному выбору. Эта форма эмоциональной и телесной самопринадлежности знаменует собой переход к тому, что я предлагаю назвать «эмоциональным модерном». Эмоциональный модерн находился в процессе становления начиная с XVIII века, но полностью осуществился после 1960-х годов в рамках культурной легитимации сексуального выбора, зависящего от чисто субъективных эмоциональных и гедонистических побуждений, и в настоящее время наблюдает новое развитие с появлением сексуально романтических интернет-приложений.

Энтони Гидденс был одним из первых социологов, который четко определил природу эмоционального модерна, рассматривая интимные отношения как высшее проявление свободы личности, ее постепенного отхода от старых рамок религии, традиций и брака как основы экономического выживания¹⁹. По мнению Гидденса, люди располагают всеми необходимыми ресурсами, чтобы сформировать в себе способность быть одновременно независимыми и состоять в интимных отношениях. Расплатой за это, по его мнению, является состояние «онтологической неуверенности», постоянной тревоги. Но в целом его широко обсуждаемая концепция «чистых отношений» была описательным и нормативным одобрением модерна, поскольку она предполагала, что интимность провозглашает основные ценности современного свободномыслящего индивида, такие как осознание своих прав, способность их реализовать и прежде всего способность вступать в близкие отношения и выходить из них по своему желанию посредством негласного договора. Для Гидденса индивид, вступающий в чистые отношения, свободен, осведомлен о своих нуждах и потребностях и способен вести переговоры с партнером о них. Чистые отношения были ярковыраженным либеральным общественным договором. В резонансном ключе для Акселя Хоннета (и Гегеля до него) свобода реализуется через отношение к другим²⁰. Следовательно, свобода является нормативной основой для любви и семьи, причем именно семья становится самим воплощением свободы, реализуемой в единице общества, обеспечивающей заботу всем ее членам. Таким образом, и Гидденс, и Хоннет усложняют традиционную модель либерализма, в которой одна личность рассматривает другую как препятствие для своей свободы: для обоих мыслителей свободная личность полностью реализуется через любовь и интимные отношения.

Но, как показывает моя книга, эта модель свободы поднимает новые вопросы. Интимные отношения больше не являются — если вообще являлись — процессом взаимодействия двух полностью отдающих себе отчет индивидов, заключающих соглашение, об условиях которого они оба осведомлены и с которыми оба согласны. Скорее, сама возможность заключения соглашения, знание его условий, знание и согласование процедур его исполнения стали, к сожалению, труднодостижимыми. Для заключения соглашения необходимо согласие на его условия, оно предполагает наличие четко определенной воли, осознающей, чего она хочет, это влечет за собой процедуру заключения соглашения и штраф в случае невыполнения обязательств одной из двух подписавших его сторон. Наконец, по определению соглашение включает в себя оговорки, касающиеся неожиданностей. Эти контрактные условия практически отсутствуют в современных отношениях.

Институционализация сексуальной свободы с помощью потребительской культуры и технологии имела противоположный эффект: она способствовала тому, что сущность, рамки и цели сексуальных и эмоциональных соглашений стали совершенно неопределенными, свободными и постоянно оспариваемыми, в результате чего представление о договоре стало крайне непригодным для понимания того, что я называю негативной структурой современных отношений — когда партнеры не знают, как определить, оценить или управлять отношениями, в которые они вступают, согласно предсказуемым и стабильным социальным сценариям. Сексуальная и эмоциональная свобода превратила саму возможность определения условий отношений в открытый вопрос и проблему одновременно психологическую и социологическую. Не договорная логика, а обобщенная, хроническая и структурная неопределенность руководит теперь формированием сексуальных или романтических отношений. Хотя мы обычно предполагаем, что сексуальная и эмоциональная свободы подражают друг другу, поддерживают и отражают друг друга, эта книга ставит под сомнение такое предположение и осмеливается высказать мысль о том, что эмоциональная и сексуальная свободы следуют различными институциональными и социологическими путями. Сексуальная свобода в настоящее время является такой сферой взаимодействия, где «все идет как по маслу»: где партнеры располагают большим количеством технологических ресурсов, культурных сценариев и образов, чтобы корректировать свое поведение, находить удовольствие от общения друг с другом и определять его границы. Эмоции, однако, стали той плоскостью социального опыта, которая «создает проблему», сферой, где царят смятение, неопределенность и даже хаос.

Рассматривая сексуальную свободу с помощью вопроса об эмоциональных переживаниях, которые она порождает или не порождает, это исследование надеется полностью избежать традиционных сетований на нее и либертарианского взгляда, что свобода важнее всех других ценностей. Вместо этого оно критически рассмотрит значение эмоциональной и сексуальной свободы, эмпирически исследуя ее влияние на социальные отношения. Независимо от того, одобряется или осуждается свобода, она имеет институциональную структуру, которая, в свою очередь, видоизменяет самопознание и социальные отношения. Это влияние необходимо изучить, отказавшись от априорных предположений о достоинствах моногамии, девственности, нуклеарной семьи, множественных оргазмов и группового или случайного секса.

Такое исследование неизбежно вызовет беспокойство или сопротивление со стороны ряда интеллектуальных кругов. Первое исходит от сексуальных либертарианцев, для которых критика (сексуальной) свободы равносильна пребыванию в «реакционной фазе истерического морализма и ханжества» — цитируя строгое осуждение Камиллы Палья²¹. Однако эта позиция сама по