Петр Валуев - Дневник П. А. Валуева, министра внутренних дел. 1861 год

30

Эта заметка по происшествиям 25 числа неполна. Я не успел дописать то, что записать следовало, занемог в ночь и, возобновив свои дневные заметки только 5 октября, не пополнил пробела. Следовало досказать, что в Колокольном переулке почти произошло, сколько помню, столкновение между войском и студентами. Гр. Шувалов в порыве горячности остановил проходивший вблизи взвод стрелков и повел его в переулок, где он был остановлен и где вид войска в строю еще более экзальтировал студентов. После Государственного совета мы собрались у вел. князя, куда приехал и гр. Шувалов с известием о происходившем в Колокольном переулке. Ген. – губернатор был в Университете, а кн. Горчаков и, помнится, гр. Панин были приглашены вел. князем участвовать в нашем совещании. Я помню, как мимо окон по тротуару Дворцовой набережной проходили во время нашего заседания то по нескольку человек вместе, то поодиночке студенты Медико-хирургической академии, опешившие в Университет, а иногда между ними и университетские студенты или такие лица, в которых можно было предполагать по наружному виду университетских вольных слушателей. Большая часть этой молодежи отличалась длинными волосами и беспорядочной одеждой. Некоторые были вооружены толстыми палками. Я предложил немедленное закрытие Университета с тем, чтобы на сие было испрошено, если будет признано нужным, высочайшее разрешение по телеграфу. Я указывал при этом на опасные последствия примера безнаказанности уличных беспорядков. Вел. князь, видимо, сочувствовал моей мысли, но она встретила сопротивление си стороны некоторых членов нашей импровизированной коллегии, в особенности, к сожалению, со стороны гр. Панина и кн. Горчакова, у которых сыновья были в последнем курсе. Мы разошлись, ничего не решив. (Карлсбад, 17/29 июня 1868). См. т. I, л. 74.

Самоубийство ген. Герштенцвейга до сих пор вполне не объяснено. Кажется, однако же, достоверным, что между ним и гр. Ламбертом произошел, вероятно, по случаю очищения церквей от народа вооруженною силою, разрыв до того сильный, что они сочли нужным покончить его поединком и ввиду своего официального положения избрали способ жребия, т. е. «a la courte paille»[145]. Живо помню впечатление, произведенное внезапным известием о трагической смерти ген. Герштенцвейга и мыслью о его семействе, которое я видел накануне отъезда в Варшаву. Помню также и другое впечатление, вызванное во мне несколько лет спустя, первой встречей с этим семейством, т. е. вдовою и дочерью покойного в Петербурге. Всепожирающее время уносит радости и как будто сносит и горе. Внешний траур слагается и с ним как будто ослабевает и внутренний. Я часто видел г-жу Герштенцвейг и фр. Герштенцвейг во дворце, на выходах или в свете, на бальных вечерах. Но никогда я не видал их без этой мысли о разрушающей сило времени и без воспоминания о страшных минутах, пережитых тою л другою в Варшаве. (Карлсбад, 18/30 июня 1868). См. т. I, лл. 75 об. – 76.

Опыт, однако же, доказал, что затруднения но только 1861, но и 1862 годов были преодолены и преодолены если не одним, «опирающимся на войско самовластием», то и не теми, способами, которые я вместе с некоторыми другими считал необходимыми. Правда, что коренной вопрос будущности остался неразрешенным и что улучшению нашего внутреннего положения именно способствовали события 1862 года, отрезвившие многих, а затем события 1s63 и 1864 гг., заменившие внутреннее волнение патриотическим напряжением против внешних врагов. Правда и то, что некоторые из нас, быть может, оказали при этом немалые личные заслуга. Правда, в особенности, что государь никогда не упадал духом и не подчинялся влиянию крайних опасений. Как бы то ни было, с октября 1861 года протекло без малого семь лет, я хотя на русском небе еще много туч, общий вид его далеко не столь мрачен, каким он казался в то время. (Карлсбад, 18/30 июня 1868). См. т. I, лл. 78 об.

Отъезд гр. Шувалова – характеристическая черта и лица и влияния известных отношений и условий. Гр. Шувалов был начальником штаба жандармов и управляющим III отделением немного более полугода. Он внезапно оставлял свой пост, на другой день после возвращения государя в столицу, не дожидаюсь окончания студентского дела, в котором он был прямым участником, оставлял ото вопреки прямо выраженному ему по этому поводу мнению вел. кн. Михаила Николаевича, кн. Горчакова, ген. Милютина и моему (за обедом у вел. князя 15 числа), оставлял его, чтобы ехать для лечения в Париж, уезжал с весьма необычною торопливостью п, несмотря на все это, не вредил своему официальному положению и рассчитывал верно. Но другой, без тех условии и отношений, которые обеспечивала верность расчета, не мог бы так рассчитывать.

Под заглавием «Великорусе» периодически распространялись в то время разные противоправительственные воззвания. (Карлсбад. 18/30 июня 1868). См. т. I, лл. 80 об. – 81.

Заметки насчет кн. Долгорукова, подобные выше-прописанной. встречаются часто в моем Дневнике. Они большою частью отблеск мгновенного впечатления, которое производилось всегда ручными, сдержанными, часто нерешительными и как будто безучастными приемами кн. Долгорукова. Он постоянно опасался всякого жара, всякого порыва я при соприкосновении с ним, действительно, всякий порыв вскоре притуплялся и всякий жар остывал. Но другие его добрые и благородные свойства столь же скоро вновь к нему привлекали, возбуждали и поддерживали к нему доверие и вызывали новые порывы и новые проявления большею частою бесполезного жара. (Карлсбад, 19 июня/1 июля 1868). См. т. I, л. 81.

Представление назимовских бумаг государю кн. Долгоруковым также его характеризует. Несмотря на свои отношения ко мне, несмотря на то, что он не разделял мнения ген. Назимова, он счел долгом представить государю полученный на меня извет и представить оный, не предупредив о том меня, потому только, что Назимов к нему обратился для доведения о том до сведения государя и что кн. Долгоруков не признавал себя вправе, в таких случаях, не исполнять, purement et simploment[156], обращаемых к нему ходатайств. (Карлсбад, 19 июня/1 июля 1868). См. т. I, л. 83.

Общее впечатление было то, что если бы преклонные лета не мешали митрополиту самому занять место в Совете, возражения устранились бы, о чем я и доложил государю по возвращении. (Тегернзее, 28 июня/10 июля 1868). См. т. I, л. 91 об.

Подобные отметки, не заключающие в себе ничего кроме указания или перечисления заседаний разных правительственных комиссий, в которых я участвовал, помещаю только в «Отрывках» за 1861 год. Считаю это на первый раз не лишним, чтобы дать более точное понятие о совокупности служебных условий жизни министра внутренних дел в мое время и о невозможности при этих условиях когда-либо пользоваться каким бы то ни было досугом и завершать какую бы то ни было работу без перерывов. (Тегернзее. 30 июня/12 июля 1868). См. т. I, л. 95.

Мои рауты вообще не удались. Я начал их слишком рано и напрасно участил их, сделав воскресными, т. е. еженедельными, что уменьшало наличное число посетителей в каждый из этих вечеров, потому что, конечно, весьма немногие могли быть у меня через каждые 7 или даже 14 дней. Но основную мысль я считаю до сих пор верною. Я желал дать этим приемам совершенно официальное свойство, у нас новое, потому что наши официальные лица вообще принимают, наравне с неофициальными, только один и тот же круг знакомых, более или менее обширный и разнообразный по личностям, но не по элементам. Я желал, во-первых, открыть салон, в котором приезжие из губерний могли бы встречаться с петербургским светом всех подлежавших категорий; во-вторых, я желал совместить в этом салоне наш т. п. beau monde с представителями наук, художеств и литературы: наконец, в-третьих, я желал ввести в салонные круги общежития духовенство всех христианских исповеданий, чему приличествующая форма «раута» давала возможность. Все эти желания были исполнены, и следовательно возможность их более полного и прочного исполнения доказана, несмотря на неудачу моих вечеров в их совокупности. Я видел у себя в одно и то же время членов Государственного совета и мировых посредников, министров и уездных предводителей, кн. Кочубей и протопресвитера Баженова, лютеранского епископа Ульмана и римско-католического митрополита Жилинского рядом с протоиереем Рождественским, лорда Нэпира и академика Бэра, литераторов, художников, департаментских вице-директоров и т. д. Думаю, что моя мысль заслуживала и поощрения и подражания. Поощрения ей оказано мало, подражания не было вовсе. (Тегернзее, 30 июня/12 июля 1868). См. т. 1, лл. 97 об. – 98.