Джон Грей - Ханаанцы. На земле чудес ветхозаветных

Темы смерти правителя и оказания ему почестей во время поминального пира представлены живо и освобождены от натуралистических подробностей, что представляло определенные трудности. Несколько условный характер резьбы передает торжественную монументальность происходящего.

Если в художественном отношении изделия ханаанцев не отличались особой оригинальностью, все равно они были знакомы с предметами искусства из иностранных провинций и испытывали их влияние. Правители ценили такие изделия, как прекрасные боевые топоры с острыми пирамидальными лезвиями из бронзы и навершием в форме, например, львиной головы, как у экземпляра из Рас-Шамры (поздний бронзовый век). Иногда он сделан с выступающим острием, как прекрасный образец также из Рас-Шамры среднего бронзового века (1900–1750) или топор из хранилища даров в Бет-Шане (XIV век).

Широкое скошенное лезвие с длинным поддерживающим выступом под навершием создает эффект большого пальца с вытянутыми остальными. Топор не только удобен, но и красив благодаря изысканному изгибу лезвия. Прямое стальное лезвие прикреплено к бронзовому навершию так, чтобы создалось впечатление, будто львы держат металл в пасти.

Прекрасные плавные линии топора из Бет-Шана позволяют предположить, что мастер изготовил его по образцу кавказского происхождения. Обух, выполненный в виде припавшего к земле кабана, как уже говорилось, возможно пришедший откуда-то с Кавказа, был заимствован ханаанцами из Митанни в Верхней Месопотамии. Об этом свидетельствуют прекрасно сохранившиеся образцы подобных изделий, обнаруженные в Луристане на Иранском плоскогорье.

С конца XV века и вплоть до 1360 года, когда при правителе Суппилулиумме в Сирии началось вторжение хеттов, Сирия и Палестина входили в сферу интересов Египта и были зоной постоянных контактов Египта и Митанни. В этот период, когда власть Египта представляли губернаторы, районные чиновники и размещенные в укреплениях гарнизоны, ханаанские правители и их дети подвергались особенно сильному египетскому влиянию, даже часто обучались в Египте.

В частности, местная богиня плодородия обычно изображалась с прической египетской богини Хатор, что мы можем увидеть на золотых рельефах подвесок из Рас-Шамры и Телль-эль-Аджжула и на отштукатуренных глиняных пластинках. На скульптурах местных богов Ваала и Решефа из Рас-Шамры и Бет-Шана появились египетские символы божественности.

В Минет-эль-Бейде, приморском районе Рас-Шамры, подобным же способом имитировали египетские прототипы. Так, например, на складе здешнего торговца косметикой можно было найти алебастровые сосуды для благовоний с египетским орнаментом, но изготовленные из местного материала. То же влияние отмечаем и в статуэтке бронзового сокола с коброй, птицы Гора. Бронзовая фигурка позолочена, за исключением украшения на голове птицы. Ярко выраженное личностное начало на рельефе из слоновой кости с ложа правителя Угарита совершенно точно свидетельствует о творческой свободе, характерной для царствования Эхнатона. Хотя работа может показаться достаточно неординарной.

Начиная с XV века вплоть до конца бронзового века микенская керамика часто встречается в ханаанских городах, где существуют постоянные микенские поселения – в Рас-Шамре, Минет-эль-Бейде и Телль-абу-Ханаме. Работы мастеров из поселений эгейских колонистов, возможно беженцев с Крита, а может быть, и с Кипра, оказывали сильное воздействие на местное искусство, как мы уже показали в нашем обзоре работ по слоновой кости. Обычно, как это было и с керамикой, местные мастера упрощали эгейские прототипы.

Рис. 54. Сцена охоты, изображенная на расческе из слоновой кости из Мегиддо (по Хардену)

Прекрасными образцами микенского искусства можно считать работы местных микенских ремесленников, такие, как узкие грациозные вазы, разрисованные узором с осьминогом, и глазурованная ваза с вылепленным и раскрашенным в различные цвета женским лицом (рис. 57).

Выразительность прекрасного лица с аккуратно уложенными завитками волос, даже несмотря на имеющиеся повреждения, напоминает рельефы из кносского дворца. Та же самая традиция видна в изображении богини плодородия, представленной на рельефе на крышке из слоновой кости для коробки с благовониями из Рас-Шамры. Обнаженный бюст, юбка с оборками, завитки и очень выразительная фигура богини, сидящей между двумя единорогами, каждому из которых она предлагает растение.

Особенно удачно выполнены животные. Хотя они присущи микенскому искусству, можно говорить о мотивах, известных только в ханаанской керамике, судя по печатям с двумя единорогами под фруктовыми деревьями. Эта тема возвращает нас к шумеро-аккадскому искусству, представленному на гробницах в Уре начиная с III династии. Возможно, ханааниты ввели эту тему в микенское искусство, но сама богиня явно работы микенского мастера.

К тому же времени относятся созданные явно под тем же влиянием золотые патера и чаша, прекрасно выполненные изделия из Рас-Шамры. Они выделяются даже среди разнообразных и роскошных изделий, обнаруженных в этой космополитической метрополии Ханаана позднего бронзового века.

Три концентрические доски из гранатов, разделенные типично микенскими спиралями, являются примером взаимодействия двух традиций. Рисунок в виде ряда гранатов напоминает бронзовый сосуд, найденный в тайном хранилище в Рас-Шамре, что в целом указывает на соединение микенской и ханаанской традиций.

На наружной панели изображены фигуры двух воинов, одетых в короткие юбки, убивающих льва, львы, атакующие быков и оленей, а также египетский сфинкс и месопотамский крылатый бык перед хорошо известным в Ханаане изображением священного дерева или стилизованной пальмы. Все эти образцы указывают по крайней мере на два других источника.

На золотой рукоятке кинжала из Зафер-Папуры, описанного А. Шеффером, блестяще показан лев, нападающий на архара, и летящий над ним ибис. Фигура льва, тянущего козла к земле, повернута к зрителю, в то время как ибис изображен в профиль. Эмоциональный настрой всей композиции показывает, как традиционные месопотамские мотивы борющихся животных менялись в руках анатолийских хурритов.

Рис. 55. Лев и ибис во время охоты, изображение на золотом сосуде из Рас-Шамры и на рукоятке меча из Зафер-Папуры, Крит (по Шефферу и Эвансу)

На второй панели, где симметрично расположены два льва, смотрящие в разные стороны, и два быка, собирающиеся напасть друг на друга, сюжеты разделены стилизованным изображением дерева, что указывает на доминирующее влияние запада в живом и натуралистическом изображении животных, в то время как стилизованная пальма указывает на ханаанское влияние в изображении растений (рис. 55).

Средняя панель, располагавшаяся вокруг центральной розетки, облегчена путем устройства пяти капсид вместо четырех, две пары каждой достигают стилизованного дерева, которое напоминает изображение «повелительницы зверей» на рельефе из слоновой кости.

Патера производит лучшее эстетическое впечатление, здесь использована одна тема, связанная с охотой. Изображен лучник в легкой колеснице, его собака преследует антилопу, быка, корову и ее теленка, в то время как другой бык нападает на колесницу сзади. Когда он пытается задержать колесницу, собака пролетает над его головой.

Движение фигур передано изображением замкнутого круга на широкой внутренней панели, похоже, что и сам художник (ремесленник) остался удовлетворенным своим замыслом. В центре располагаются четыре единорога. И снова местное влияние заметно в чертах лучника и изображении легких четырехспицевых колес у колесницы.

В то же время можно говорить о том, что характер передачи особенностей движения животных явно микенского происхождения, им, например, соответствуют движения львов в галопе на покрытом золотом кинжале, обнаруженном в гробнице IV из цитадели Микен.

Не так-то просто определить, была ли данная работа ханаанского мастера вдохновлена микенским искусством и в какой степени оно повлияло на ее стиль или наоборот. Неразделимое слияние двух стилей и смешение мотивов, встречающихся на чаше, позволяет предположить, что если ее изготовил не ханаанский ремесленник, то, по крайней мере, провинциальный микенец. Об этом свидетельствует и сравнение с изображениями сцен охоты на чашах из толосной гробницы, расположенной в Вафео в Лаконии.

Множество авторов писали о том, что нельзя четко определить особенности ханаанского искусства. Подобная точка зрения сложилась в то время, когда наука располагала ограниченным кругом источников, связанных с поселениями, расположенными на финикийском побережье, относящимися к тому времени, когда там доминировали эллинистические формы.

Раскопки более ранних поселений, датируемых началом второго тысячелетия, расположенных как на побережье, так и на внутренних территориях Сирии и Палестины, заставляют нас уточнить прежние выводы. Даже если мы должны признать, что ханаанцы во многом зависели от иностранного влияния, они охотно воспринимали новые формы и стили, которые узнавали во время контактов с Египтом, Месопотамией, Критом, Микенами или Анатолией.