Александр Сладков - Обратная сторона войны

Как правило, все русские компании в процессе вечера воссоединяются. Вот вам и связи, вот вам неофициальная информация. Плохо только одно: утром ваш путь – в бар на втором этаже, к лукавцу Рузи.

Часто ресторан посещают местные жители. Но это не солдаты и не боевики – люди в штатском. Они в галстуках и в белых рубашках, с топорщащимися под мышкой пистолетами или выглядывающими из-под пиджаков поясными кобурами. Приходят они частенько в сопровождении дам, ведут себя тихо, аккуратно выпивают, закусывают и так же тихо уходят. Чопорные иностранные дипломаты и генералы пищу принимают в своих номерах, чтоб не попасть в дурную историю.

Впрочем, мы бываем в ресторане «Таджички» не часто. Дела. Так, если в работе простой и мы уходим вразнос, то, пожалуй, вечер и может закончиться во внутреннем дворике нашей гостиницы. А так… Днем мы перекусываем в парке напротив. Там есть шашлычница Гуля – массивная такая тетка в домашнем халате. Так у нее шашлыки – с шампурами можно проглотить. Мясо нарезается кубиками в размер костей для шеш-беша, они нанизываются на короткую проволоку поочередно с кусочками жира. А еще лепешка душистая вдогон с чаем, что может быть вкуснее!

В номерах «Таджички» обстановка абсолютно совковая. Маленькая комнатка, туалет, душ, зато имеется длинный шикарный балкон и большой ламповый телевизор на высоких тонких ножках. Впрочем, разве нас интересуют условия? Главное, чтоб было где кости бросить, как говорится. Мы здесь проводим время вынужденно. Вынашиваем очередные планы и быстренько их реализуем, порой уезжая или улетая дня на три-четыре. Дольше нельзя – надо передавать сюжеты для «Вестей» в Москву.

Обычно вечером мы покупаем дыню, водку и устраиваемся у кого-нибудь в номере на балконе. Иногда к нам примыкает журналистский барон, господин Джафаров. Это самый известный в СССР боевой репортер. На описании его личности я остановлюсь позже, отдельно, он этого заслуживает. Хотя бы потому, что даже в компании с Самолетовым он верховодит. Итак, совещание. Обычно все выпивают по рюмочке и делятся слухами и наблюдениями.

– Что-то ооновцы давно никуда не выезжали…

– Да вон их «Дефендеры». На стоянке. И Красный Крест там же. Не загруженные.

– Говорят, завтра колонна гуманитарная пойдет на Памир, куда-то в Хорог.

– Ого! А как пройдут, там же оппозиция! Их же раздолбят!

– Надо ехать с ними!

– Посмотрим. Если на загрузке будет видно, что едут «в последний путь», – едем с ними. Если веселые отчалят – останемся.

В самом Душанбе события случаются в основном политические. То визит какой, то встреча важная в верхах, то переговоры. За жареными новостями мы летаем на юг. Дело это архинепростое. В смысле организации. Если вы хотите попасть на афганскую границу и снять репортаж о наших ребятах-пограничниках, которые там воюют, надо пройти испытания. Главное, выдержать многочасовое стояние (сидение, лежание) в теньке Российского пограничного управления в Таджикистане. Это недалеко от площади Озоди. От таджикского МИДа, короче. Чего мы там вечно ждем? Да бог его знает. Летит вертолет – не летит? Возьмут – не возьмут? Пустят снимать – не пустят? А в Управлении думали, решали, мариновали. Нет, можно презреть опасность и уехать на границу на автомобиле. Можно улететь и зависнуть там на неделю. А кто там с нами разговаривать будет, без разрешения? А как переправлять в Москву материалы? Никак, только с местного телецентра. Все. Коллапс.

Ну ладно, вот разрешение и получено. Обычно нам говорят: давайте быстрее! Там вертолет, он ждать не будет! Вот-вот взлетит! Напрашивается вопрос, почему не сказали раньше, но задавать его уже некогда. Мы мчимся за командирским «уазиком». Автослалом. Главное, не опоздать: Протокольный проспект – аэропорт – пограничная вертолетная площадка. Все, на месте. Бац! Машина зачехлена. А где люди? Где пилоты? Сейчас придут. И опять ожидание. Уже не в теньке, а под солнцепеком. И вот летчики в своих «чашках», редуктор раскручивается, борттехник обегает машину, убирает маленький трапик, вертолет набирает обороты несущего винта, контрольное висение: все, полетели. Тр-тр-тр-тр. А наверху прохладненько. Блистеры в кабине экипажа отодвинуты, дверь салона тоже, впрочем, перекрытая пустой турелью для пулемета. Перед дверью сидит на приставном стульчике борттехник и курит. А пулеметчик – там, в задней полусфере, – тоже курит. Но. Оружие на изготовку берут, если везут какого-нибудь московского генерала. А так все по-простому.

Вертолет набирает высоту. Горы внизу теперь напоминают макет. Не страшно лететь, высоту не чувствуешь. Кажется, вот, протяни руку и достанешь. Ощущение меняется, когда вертолет идет над долиной Сто х…. Я не знаю, как она правильно называется, пилоты говорят – именно так. Из земли торчат красные, длинные, острые, как иголки, скалы. Очень высокие. Даже с большой высоты этот район напоминает массажную щетку, так плотно эти горы расположены друг к другу.

Посадка на площадке перед погранотрядом «Московский». Все двери, иллюминаторы перед снижением надо задраить, иначе наглотаетесь пыли. А дальше – работа. Мы садимся на БТРы, уезжаем на какую-нибудь заставу, снимаем. Днем бьет артиллерия, усталые, потные пограничники уходят-приходят, по ночам стрельба трассерами по реке Пяндж. Как говорят офицеры – по нейтральным островам. Но мне кажется, что немножко достается и афганской территории. Иногда оттуда стреляют в ответ. Тогда офицеры нервничают, и застава выплевывает из всех стволов имеющийся в окопах боекомплект.

Вся фишка в том, чтоб все быстро снять и улететь восвояси. Обогащенные материалом, мы усаживаемся на все той же вертолетной площадке. Просить кого-то не нужно, всем и так понятно – мы хотим домой. А здесь и транспортные «Ми-8», и ударные «Ми-24». И мы опять ждем. Вертолетчики тусуются группкой у какого-нибудь борта. Они почти все афганцы. В выгоревших белых комбинезонах. Работяги. Я еще на службе видел, как такие ребята прилетали на туркменский аэродром Мары «из-за речки» во время войны. Той войны. Как-то они ночевали у нас в батальоне связи. Ротный отобрал у экипажа оружие и свалил в огромную кучу в ружейном парке. Чтобы у летчиков не было соблазна пошалить после сотни-другой граммов спирта.

Так вот Таджикистан. С границы в Душанбе возвращаться всегда приходится только с оказией. Никому организовывать полет специально для нас и в голову не придет. Вот летчики машут рукой: залезайте в десантный люк «Ми-24». Тесновато, но лететь можно. Тридцать минут полета, посадка, аэродром, Протокольный проспект и, наконец, родная «Таджичка».

А сейчас – Джавдет. Он же Эдик, он же Этибар Джафаров. Заслуженный стрингер бывшего СССР и всея Руси. Да, вы знаете, что такое стрингер? Оператор-авантюрист. Как правило, он нигде не числится. Он едет в горячую точку на свой страх и риск, на свои деньги снимает картинку, а потом продает. Никакой страховки, никакой господдержки. Надо без мыла проникнуть туда, куда ни по блату, ни по приказу репортеры не попадают. И снять. Весь фокус в том, чтоб потом суметь продать кадры в несколько фирм од-но-вре-мен-но. Чтобы они и там, и там, и там воспринимались как эксклюзив. Если стрингер приобретает профессиональный вес, его ангажирует какое-нибудь серьезное агентство. Скажем, CNN или RTL. Но в штат не берут. За гибель, в случае чего, не надо платить. И потом, стрингеры народ веселый, оскандалятся где-то, попадут в историю, им-то что, а вот флаг фирмы в дерьме.

Так вот, невозможно придумать импортное агентство, на которое Джавдет когда-либо не работал. Казалось бы, он уже сгреб под себя все доллары мира. Отнюдь. Джавдет беден, как мышь. Беден и зол до работы. Сейчас он явился в Таджикистан от Первого канала. Как король: с двумя камерами «BETACAM», с видеоинженером. Но конкуренции у нас нет. Самолет и Джавдет в товарищах, и мы нынче в альянсе. Вместе решаем, что снимать, вместе выезжаем, только потом делимся. Первый канал, к примеру, снимает про одну заставу, мы про другую.

Вернемся к теме. Джавдет похож на удава. Он невысок, худосочен. Узкогруд. У него высокий, с большими залысинами лоб и длинные прямые волосы. Он их зачесывает назад, как батюшка. Глаза острые, маленькие. И еще Джавдет носит очки. Огромные, в роговой оправе. Эти очки так велики, что выглядят вызывающе, мол, я вижу вас всех. Насквозь. Также у главного стрингера буйный характер. Как-то, возвращаясь с завтрака, я услышал на нашем седьмом гостиничном этаже истошные крики. «Что это?» – спросил я у Самолетова. «Да так, – ответил наш лидер, – Джавдет Светку Соколову выкидывает из окна. Допекла она его». А еще однажды в гостиничном колодце-ресторане Эдик набрался с военными и впал в раж. Он стрелял вверх очередями из автомата Калашникова с криками «Слава героям!». Клич, конечно, очень и очень сомнительный, но фашистской тематики в жизни Джавдета я не заметил. Это в кураже стрингер может залепить все что угодно. А так… У него есть только один пунктик: всегда показывать правду. И в этом я с ним един. Эдик готов просить, требовать, уговаривать, ждать своего часа до одури, но потом снимать. Он готов перебегать при стрельбе, чтоб в него не попали, готов под огнем ползти по-пластунски, шагать на мины, лишь бы снимать. И показывать. Вот такой он, Джавдет. Великий, а порой и ужасный.